Любовь и бесчестье - Карен Рэнни

— Тебе следует открыть глаза, — посоветовал Монтгомери, и тон у него был такой, будто его забавлял ее страх. — В противном случае ты могла бы сидеть в своей гостиной.

— Сейчас, — пробормотала Вероника сквозь стиснутые зубы, — я хотела бы оказаться там.

— Вероника!

Она открыла глаза и увидела, что муж смотрит на нее с улыбкой.

— Это твоя Шотландия, — сказал Монтгомери, простирая руку, будто предлагая ей посмотреть на открывавшуюся панораму.

Вероника подняла глаза, что оказалось легче, чем смотреть вниз. Мимо пролетела птица, похоже, напуганная представшим перед ней зрелищем.

Вероника летела, хоть это было невероятно и невозможно. И могла это видеть.

Когда она приблизилась к борту гондолы, руки ее взметнулись в воздух, пальцы растопырились, будто она пыталась опереться о невидимый барьер.

Монтгомери рассмеялся, обнял ее за талию одной рукой и привлек к себе.

— Здесь ты в большей безопасности, чем на лондонских улицах. Или в поезде.

— Как-то не очень бодрит, — ответила она. — Ведь сейчас мы очень, очень высоко над землей.

Монтгомери протянул руку к форсунке и прибавил пламя.

— Что ты делаешь? — спросила Вероника, окончательно впадая в панику.

— То, что необходимо для того, чтобы держаться в воздухе, — сказал он, обращая к ней взгляд.

— Как мы спустимся?

— Видишь этот трос? — указал он на трос, туго обвивавший опору гондолы.

Вероника кивнула, стараясь не слишком сильно сотрясать корзину. Ее пугало даже собственное дыхание.

— Он соединен с глушителем наверху оболочки шара. Я могу уменьшить поступление горячего воздуха, и это позволит нам приземлиться.

— Надеюсь, приземление будет мягким?

Монтгомери только улыбнулся.

Вероника слегка расставила ноги, чтобы легче было приспособиться к покачиванию гондолы, и снова посмотрела через ее борт.

Сейчас они пролетали над Донкастер-Холлом, и казалось, будто им машут все обитатели Донкастера. В ответ она махнула рукой, чувствуя себя королевой, приветствующей подданных.

Перед ними простирался мир, панорама немыслимой красоты. Солнце, казавшееся туманным диском за рядами облаков, было слева от них, поскольку они двигались на запад.

Никогда Веронике не приходило в голову, что она сможет увидеть мир с такой высоты, и она была настолько очарована этим зрелищем, что через несколько минут забыла о страхе. К счастью, Монтгомери крепко держал ее, прижимая к себе, и его руки обвивались вокруг ее талии. Это очень помогало чувствовать себя увереннее. Вероника чуть подалась вперед, чтобы видеть раскинувшийся под ними медленно проплывающий пейзаж, будто они не двигались, а мир проезжал внизу в какой-то гигантской двуколке.

Вдали виднелись три длинные горные цепи, раскинувшиеся, как нежащиеся девицы, ноги которых были направлены в сторону Донкастер-Холла, а головы повернуты на север. Над ними возвышалось белое покрывало, мягкое и пушистое одеяние, будто предупреждавшее о том, что со временем наступит зима.

Река Тайрн, похожая на серебряную змею, обвивалась вокруг Донкастер-Холла и плавно скользила по узкой изумрудной долине. Редкие пучки травы возле стад овец казались сверху роскошными зелеными коврами, а стада походили на черные облака. Воздух был колким и холодным, будто зима еще не уступила места весне.

От восторга у Вероники закружилась голова.

Сейчас от Монтгомери к ней струился покой, а не ужасная боль, которую она ощущала в нем так долго. Мир и что-то еще, возможно, радость. И ради одного этого она была готова снова подняться на воздушном шаре. Разделить с ним радость — ради этого можно было заплатить любым страхом.

Вероника обхватила себя за талию обеими руками, и ее ладони нащупали запястья Монтгомери. Она наслаждалась его теплом, почти забыв о его присутствии в изумлении и восторге от того, что видела внизу.

Единственным доносившимся звуком был шум горелки и стук ее собственного сердца. В остальном мир был полон тишины и совершенства.

Они пролетели над дорогой, потом еще над несколькими узкими долинами — гленами. Фермер, ехавший в повозке, остановил свою упряжку мулов, чтобы поглазеть на них. Экипаж тоже остановился на дороге.

— Они все будут так пялиться на нас? — спросила Вероника.

Монтгомери склонился ближе к ней и почти на ухо прошептал ей:

— Они зачарованы. А ты разве не была бы?

— Да. И немного завидовала бы, — призналась Вероника.

Но она-то была на шаре, и у нее имелась возможность видеть все самой.

Внезапно Вероника поняла, куда они летят: на северо-запад, к Лоллиброху.

Ей захотелось закрыть глаза и не видеть того, что было ей так хорошо знакомо. Но в то же время она не могла отделаться от теплых и нежных воспоминаний.

Возле главной улицы Лоллиброха находилась пресвитерианская церковь со своим скромным шпилем, будто опасавшимся привлечь к себе внимание.

— Я не знал, что так близко от нас находится весьма процветающее селение, — удивился Монтгомери.

— Это Лоллиброх.

— Твой дом.

Вероника кивнула, удивленная тем, что он это помнил.

— Где ты жила? — спросил Монтгомери, подаваясь вперед, чтобы разглядеть коттеджи, понатыканные на покатом склоне глена.

— Вон там, — сказала Вероника, вытягивая руку и указывая на Макнаренс-Хилл. — На другой стороне долины.

Она сделала шаг в сторону от него, будто стараясь отдалиться от своих воспоминаний. Несколько долгих мгновений она молчала, опасаясь, что не сможет произнести ни слова, поскольку у нее сдавило горло.

— Мы летим туда? — спросила наконец Вероника, бросив на него взгляд через плечо. — Я бы не хотела, — добавила она тихо. — Пожалуйста!

— Я разрабатываю способ управления полетом и моим воздушным кораблем, Вероника, — сказал Монтгомери. — А до тех пор нам придется путешествовать по воле ветра.

Вероника кивнула и снова устремила взгляд вперед. На этот раз, подойдя и встав у нее за спиной, Монтгомери не стал обнимать ее. Она стояла теперь одна, наблюдая за их приближением к Макнаренс-Хилл и ощущая холод по мере приближения к бывшему дому.

Независимо оттого, увидела бы она свой дом или нет, Вероника знала, что та ночь запечатлелась в ее памяти навсегда. Ей следовало пережить это, позволить себе думать об этом. Она же обычно отторгала все воспоминания в тот момент, как они приходили. В противном случае боль лишила бы ее возможности двигаться.

Вот тропинка, ведущая к дому. Вот дерево, в которое попала молния, когда Веронике было лет семь. Вот ручей, роща и все остальные места, знакомые ей с детства.

Единственным признаком того, что здесь когда-то стоял дом, были закопченная кирпичная половина стены и остатки кухонного очага. Сквозь почерневшую землю пробивались молодые деревца, как если бы лес пытался заново завоевать это место и исцелить его.