Йерве из Асседо - Вика Ройтман

Тут у меня явно зашевелились волосы на голове, потому что такого ясновидения я не ожидала даже от психолога Маши, и на какой-то миг я не на шутку испугалась за свое душевное здоровье и задалась вопросом, не мерещатся ли мне в самом деле несуществующие голоса, но психолог Маша имела в виду нечто иное.

– Freedom, – повторила она. – “Свобода” по-английски. Корень у этого имени такой.

Я была настолько ошеломлена всем происходящим снаружи и внутри, что больше не находила слов. Да и возражать, впрочем, было бессмысленно. Наверняка психологу Маше, как и мне, нравились лингвистические головоломки.

Мне вдруг показалось, что мы очень похожи – я и Маша. Быть может, Маша тоже в детстве сочиняла разные истории, сбегала к ним от страхов и сомнений, придумывала несуществующие миры и несуществующих героев. А потом повзрослела и стала психологом, чтобы обогатить свое воображение с помощью других людей, у которых тоже были свои истории и свои выдумки, о которых они ей рассказывали.

Быть может, когда я вырасту, я тоже стану психологом, ведь ничего увлекательнее, чем знакомиться с тайнами чужих чуланов, на свете быть не может. Это даже лучше, чем сочинять. В конце концов, каким бы богатым ни было человеческое воображение, оно всегда ограничено самим собой. Без глаз и ушей другого человека, без свидетеля оно задыхается, погибает, схлопывается. Почему я никогда этого не понимала?

– Ты видишь его сейчас в этой комнате? – спросила Маша.

– Я всегда его вижу, – ответила я. – И не только его.

– Это не галлюцинация, – с излишней уверенностью сказала Маша. – С тобой все в порядке. – А потом добавила: – Правда?

Она спросила с надеждой. Словно ожидала от меня правильного ответа. Словно ожидала, что я дам ей право на ее собственную галлюцинацию.

– Вы же психолог, – ответила я на Фридочкин манер, – вы и разбирайтесь. Но если вы меня спрашиваете, то мне кажется глупым ставить диагнозы человеку с богатым воображением.

– У тебя очень богатое воображение, – повторила психолог Маша, которая любила повторять за мной слова и фразы, словно работала не психологом, а эхом. – Я помню, еще с экзаменов.

– Вы, случайно, не знаете – из-за меня их теперь уволят?

– Кого уволят? – встрепенулась психолог Маша, будто покинув длительное сновидение.

– Фридочку и Тенгиза. Потому что они вроде как забили на мое здоровье и решили, что все у меня само пройдет, а мне стало только хуже.

– Ты ощущаешь чувство вины?

– А вы бы не ощущали чувство вины, если бы из-за вас уволили ваших воспитателей и выгнали домой одногруппника?

– Выгнали? – повторила психолог Маша с вопросительным знаком.

– Ну да. Юру Шульца. Фридман отправит его домой, потому что я затеяла весь этот сыр-бор.

– Зоя, – сказала психолог Маша, – мне кажется, ты слишком многое на себя берешь.

– Вам неправильно кажется, – возразила я.

– Мне кажется, – проигнорировала она мои слова, – что ты почему-то видишься самой себе разрушительной силой, как будто ты способна совершать какие-то невероятные пакости и вредить людям. Но мы же уже знаем, что у тебя очень богатое воображение.

– Но это не воображение, а реальность. Это я подбила Арта приревновать Аннабеллу… то есть Владу к Юре, и из-за этого они затеяли драку, на которую Арт не пришел, а настучал вместо этого Фридману на Юру. И теперь Юру отправят домой, а он ни в чем не виноват. И Фридочка тоже ни в чем не виновата, она заботилась обо мне, кормила, поила и давала акамоль. Она же не врач, откуда ей было знать, что у меня стрептококк, а не просто простуда? И Тенгиз тем более ни в чем не виноват. Если он временно пренебрег своими обязанностями и пустил нас на самотек, то только потому, что вы сами…

Тут я осеклась.

– Что ты хотела сказать? – насторожилась психолог Маша.

– Да ничего, – спохватилась я. – Наше время истекло. Пятьдесят минут прошли.

Маша в замешательстве бросила взгляд на часы.

– Да, ты права, – спохватилась она с заметным волнением. – Но ты не должна следить за временем. Это моя обязанность.

Я пожала плечами, потому что понимала, что психолог Маша еще очень зеленая и, наверное, пока не научилась идеально выполнять свои психологические обязанности.

– Спасибо, Маша, – сказала я, желая ее приободрить. – Вы мне очень помогли. Вы настоящий психолог.

Психолог Маша не удержалась от улыбки и в этот раз.

– Зоя, – промолвила она, – ты хочешь со мной работать?

Хорошая жизнь была у психолога Маши, раз это называлось “работой”.

– И что это значит – “работать с вами”?

– Я предлагаю тебе регулярно встречаться со мной, раз в неделю.

– У меня есть выбор? – удивилась я.

– Да, – сказала психолог Маша, – это твое решение.

– Я хочу с вами работать, – ответила я. – По-моему, вы меня понимаете, потому что вы и сами еще очень молодая и не успели забыть, как это, когда детство заканчивается.

– Молодая? – переспросила психолог Маша.

– Ну да. Вам от силы двадцать лет. – Нет, двадцать ей быть не могло, раз она отучилась в университете. – Ну, может быть, двадцать пять. – Я попыталась посчитать в уме годы армии, учебы, интернатуры, но ни к какому однозначному выводу не пришла. – Может быть, тридцать… Сколько вам лет?

– Почему тебе хочется знать? – спросила психолог Маша.

– Мне просто интересно, – сказала я, но тут же поняла, что это не полная правда. – Мне хочется, чтобы вы были для меня настоящей.

– Мне сорок лет, – ответила Маша, и у меня открылся рот.

– Не может быть! Вы же только что родили сына!

Она пожала плечами и встала из кресла:

– Я рада, что ты согласилась со мной сотрудничать, Зоя. Я буду ждать тебя на следующей неделе в это же время. Это время теперь принадлежит тебе.

Глава 22

Хабиби

Группа целую неделю бурлила слухами о происшествии в роще, разделившись на два стана: тех, кто поддерживал Юру Шульца, и тех, кто продолжал лебезить перед Артом. Леонидас и Фукс из земляческой солидарности примкнули к нам, но целыми днями придумывали хохмы про недальновидность Юры.

Они даже стишок сочинили:

Юра Шульц – отличный парень,

Взял на стрелку нож тупой,

Но мозги в трусах оставил.

Так вали теперь домой!

Стишок подхватили все – и те, кто были за Юру, и те, кто были за Арта, и те, кому было все равно.

Двойная мораль Арта и его приспешников, умудрявшихся одновременно выступать против стукачества и поддерживать оное, не подлежала моему пониманию, но все взрослые поддерживали Арта, и даже Фридочка