Фараон и наложница - Нагиб Махфуз

— Остановитесь, стойте!

В сердце Софхатепа затеплилась слабая надежда, когда он заметил страх, охвативший людей из переднего ряда, парализовавший им ноги, заставивший их отвести глаза. В глубине истерзанного сердца Софхатеп ожидал, что свершится чудо, которое рассеет его мрачные опасения. Однако среди толпы затаились те, кто лукаво закрыл глаза на ожидания сердца Софхатепа, они опасались, как бы их победа не обернулась поражением, ведь тогда им никогда не достигнуть своей цели. Кто-то потянулся к луку, вставил стрелу, прицелился в фараона и отпустил тетиву. Стрела вылетела из гущи толпы и поразила верхнюю часть груди фараона. Никакая сила не смогла бы изменить ее направление. Софхатеп вскрикнул, будто это его поразила стрела. Он протянул руки, чтобы поддержать фараона, и коснулся холодных рук Таху. Фараон скривил губы, но не издал ни стона, ни вздоха. Сдвинув брови, он собрал остаток сил и устоял на ногах. Его лицо исказила боль, он быстро слабел и истекал кровью. Глаза фараона затуманились, и он отдал себя в руки верным советникам.

Среди первых рядов воцарилась мертвая тишина, у людей отнялись языки. Их полные ужаса глаза настороженно смотрели, как великий человек, которого поддерживали его советники, коснулся того места, где стрела вошла в грудь. Из раны обильно струилась кровь. Казалось, что они не могут поверить своим глазам, будто они напали на дворец не ради того, чтобы достичь этой цели.

Тишину нарушил голос, раздавшийся из задних рядов:

— Что там происходит?

Другой голос уже более глухо ответил:

— Фараона убили.

Эта новость пробежала сквозь толпу с быстротой молнии, люди повторяли эти слова и переглядывались, испытывая ужас и смущение.

Таху позвал раба и велел ему принести паланкин. Тот убежал во дворец и вернулся с группой рабов, несших царский паланкин. Они поставили его на землю, фараона подняли и осторожно опустили на паланкин. Новость распространилась по дворцу, немедленно появился лекарь фараона. Следом за ним тут же пришла царица, она была страшно опечалена. Взглянув на паланкин и увидев, кто на нем лежит, она с трепетом подбежала к фараону, упала на колени рядом и дрожащим голосом сказала:

— Увы, они поразили тебя, мой повелитель, как ты сам того желал.

Люди увидели царицу, и один из них крикнул:

— Ее величество царица.

Головы ошеломленных простых людей одновременно склонились, будто они совершали общую молитву. Фараон стал приходить в себя и, открыв тяжелые веки, с трудом спокойно взглянул на лица людей, обступивших его. Софхатеп взирал на его лицо, оцепенев от страха. Таху стоял неподвижно, его лицо ничего не выражало. Лекарь снял с фараона кольчугу и осматривал рану. Что до царицы, ее лицо исказили боль и страдания.

— Ему плохо? — царица обратилась к целителю. — Скажи мне, что все обойдется.

Фараон услышал ее и, не скрывая правды, ответил:

— Нитокрис, это не так. Выстрел смертелен.

Лекарь хотел вытащить стрелу, но фараон сказал ему:

— Оставь ее. Напрасны надежды на то, что так удастся прекратить мои страдания.

Софхатеп был глубоко тронут, он обратился к Таху изменившимся от гнева голосом:

— Вызови своих людей. Отомсти этим преступникам за своего повелителя.

Фараон казался раздосадованным и, с большим трудом подняв руку, приказал:

— Оставайся на месте, Таху. Софхатеп, разве мои приказы не касаются тебя теперь, когда я лежу в столь беспомощном состоянии? Сражений больше не будет. Передай жрецам, что они достигли своей цели, и Меренра лежит на смертном одре. Пусть они уходят с миром.

Дрожь пробежала по телу царицы, она наклонилась к уху фараона и прошептала:

— Мой повелитель, я не стану проливать слез перед твоими убийцами, но пусть твое сердце успокоится. Клянусь нашими родителями и чистой кровью, которая течет в наших венах, я устрою твоим врагам месть, о которой время поведает будущим поколениям.

На ее светлую улыбку он тоже ответил улыбкой, выражая ей благодарность и любовь. Лекарь обмыл рану, дал фараону зелья, унимавшего боль, посыпал вокруг стрелы лечебные травы. Фараон отдал себя в заботливые руки целителя, но чувствовал, что смерть неизбежна и близится последний час. Пока жизнь иссякала, он не забыл лица любимой женщины, с которой страстно желал проститься до неизбежной кончины. В его глазах появилась тоска, и он произнес тихим голосом, забыв о том, что творится вокруг него:

— Радопис, Радопис.

Лицо царицы почти касалось чела фараона, и вдруг она почувствовала, как резкий удар пронзает ее сердце. У нее вдруг закружилась голова. Она подняла глаза. Фараон не обращал внимания на чувства людей, собравшихся вокруг него. Он жестом подозвал Таху. Тот приблизился, и фараон с надеждой в голосе произнес:

— Радопис.

— Мой повелитель, привести ее сюда? — спросил Таху.

— Нет, — слабым голосом ответил фараон. — Отвези меня к ней. В моем сердце еще теплится немного жизни, и я хочу, чтобы она угасла на острове Биге.

Пребывая в полной нерешительности, Таху взглянул на царицу. Та встала и спокойно произнесла:

— Выполняй желание моего повелителя.

Услышав ее голос и поняв смысл прозвучавших слов, фараон обратился к царице:

— Сестра, раз ты простила мои грехи, то прости мне и этот. Это желание умирающего человека.

Царица грустно улыбнулась, наклонилась и поцеловала фараона в лоб. Затем она отошла в сторону, уступая дорогу рабам.

Прощание

Ладья плавно устремилась вниз по течению в сторону острова Биге, в его каюте лежал паланкин с бесценным грузом. Лекарь встал у головы фараона, а Таху и Софхатеп — у его ног. Впервые на барже царило горе, она везла дремавшего, отдавшегося воле судьбы повелителя, над его лицом парила тень смерти. Оба советника молчали, они стояли, не отрывая глаз от бледного лица фараона. Время от времени он открывал отяжелевшие веки и смотрел на них, затем снова беспомощно закрывал глаза. Судно приближалось к острову и наконец причалило к основанию ступеней, ведущих к саду золотого дворца.

Таху наклонился и шепнул Софхатепу на ухо:

— Пожалуй, одному из нас следует войти первым, чтобы этой женщине было легче перенести столь тяжелый удар.

В этот страшный час чувства других потеряли значение для Софхатепа, и он резко сказал:

— Поступай, как считаешь нужным.

Однако Таху не сдвинулся с места. Пребывая в смятении и нерешительности, он проговорил:

— Это страшная весть. Кто же осмелится сообщить ее этой женщине?

Софхатеп решительно ответил:

— Чего ты испугался, командир? Тем, кого постигло такое испытание, как нас, не время думать о предосторожностях.