Допустимые потери - Ирвин Шоу

Он проснулся, или ему это показалось. Боли не чувствовал. Все кончилось, подумал он. Я вылез. Но лежал он не в постели. Вокруг него было нечто вроде маленького театра. Задник поднятой сцены был закрыт белым занавесом. Вокруг — никого. Он не понимал, сидит, лежит или стоит. Занавес был залит белым светом, а затем на нем появилось изображение. Фотография улыбающегося доктора Роггарта в своем жемчужно-сером одеянии. Под ним — надпись «Доктор Александр Роггарт представляет „Смерть Роджера Деймона“».

Деймон пришел в ярость.

— Довольно паршивая шуточка, — сказал он или подумал.

Потом вдруг понял, что лежит несколько по диагонали на небольшой авансцене, а с экрана льется свет. Рядом с ним под тем же углом лежал Морис Фитцджеральд. Оба они были как бы вытянуты в длину, оба молодые и в вечерних костюмах.

— Это серьезно, — прошептал Деймон, странным образом чувствуя, что привык к такой манере разговора, когда нельзя понять, то ли ты говоришь, то ли думаешь. — И выпить нечего.

Затем увидел — слева от него со сцены свешиваются ноги трупа. Пальцы его были почерневшие и вспухшие, словно их перетянули веревкой, чтобы прекратить циркуляцию крови. На подошве одной ноги была черная дыра. Деймон знал, что рядом с ним лежит Христос с дырами от гвоздей, которыми его прибивали к кресту. Он сам был Христом, и Христос был им, и он был готов к погребению. Его терзала невыразимая скорбь, но он не мог двинуться.

Доктор Роггарт, все еще в своем жемчужно-сером пиджаке, вышел из-за кулис и притронулся к потемневшей ноге, к скрюченным пальцам.

— Как я и думал, — сказал Роггарт. — Пальцы отмерзли из-за той воды, что пришла до Потопа, — сама она не замерзает, но превращает в лед все, с чем соприкасается.

— Думаю, он меня узнал, — сказала Шейла Оливеру. Они сидели в небольшой приемной перед реанимационным отделением. Маленькая седовласая женщина в аккуратном фланелевом костюмчике неслышно плакала рядом с ними. К восьми вечера Шейле было позволено на несколько минут войти и посмотреть на Деймона. — Глаза у него были открыты, и мне кажется, он пытался мне подмигнуть. Со всеми этими трубками, особенно с теми двумя, что шли ему прямо в горло, он не мог бы заговорить, если бы даже и захотел. Они по-прежнему переливают ему кровь, но внутреннее кровотечение продолжается, и кровь скапливается у него в груди и в брюшной полости, которая вздулась и все растет. Она сдавливает легкие, трудно дышать, и ему дают кислород. — Шейла говорила ровно, словно отчитываясь о прошедшей встрече общества хирургов. — В ногах циркуляции крови нет, они холодные как мрамор. Я позвала сестру прикрыть ему ноги одеялом. Думаете, их это волнует? Ведь тут никто не жалуется. Цинфандель все повторяет: «Ваш муж очень больной человек». Теперь он признался, что, вероятно, они перерезали ему артерию. До сих пор мне этого не говорили, все твердили, что у него обильное кровотечение. Широко известен в своей области, — горько усмехнулась она.

Теперь он был на катере, слышал, как работает мощный двигатель. Каким-то образом ему стало ясно, что они где-то в теплых водах Тихого океана, около берегов Индонезии, и будут снимать тут фильм под руководством мистера Грея. Только самого мистера Грея не было. Он исчез в глуби Таинственной Индонезии. И Деймон должен был продолжать работу без него.

Он спустился на нижнюю палубу. Мужчина в белом халате склонился, над радиопередатчиком. У него была взлохмаченная коричневая борода, он был молод, с приятным лицом.

— В отсутствие мистера Грея, — сказал Деймон, — фильмом буду заниматься я. Я приказываю вам взяться за управление судном.

Бородатый мужчина гневно посмотрел на него.

— У меня есть свои дела! — возмутился он.

Хорошенькая евразийская девушка с плоским лицом вошла в помещение. На ней были синие джинсы и мужская рубашка навыпуск. Деймон знал, что это кинозвезда. Предполагалось, что она будет петь в фильме, но у нее оказался немелодичный хриплый голос. Деймон пришел в ужас, услышав ее.

— Что-то надо с ней делать, — сказал он мужчине с бородой.

— Оставьте меня в покое, — нетерпеливо оборвал его мужчина. — Разве вы не видите, что я занят?

— Я звонил брату, — сказал Оливер. Наступило утро следующего дня. Шейла спала в отдельной палате. Оливер — на диване в приемной. Кто бы из докторов ни проходил мимо, у всех был озабоченный вид. — Он спросил, сделали ли они артериограмму, чтобы определить источник кровотечения. Они ее сделали?

Шейла устало покачала головой.

— Он сказал, что вы должны предложить им ее сделать. Вы знаете, что это такое? — спросил Оливер.

— Нет.

— И я тоже.

Шейла кивнула.

— Я попробую. Не знаю, что вообще может принести ему пользу. Похоже, что врачи махнули на него рукой. Слава Богу, что есть медсестры, ни на минуту не оставляющие Роджера. Ночная дежурная сказала мне, что у него почти нет красных кровяных шариков, уровень гемоглобина упал до критической точки. Ему трудно дышать. Они думают, что начинается воспаление легких, и пытаются вентилировать легкие через трубку. Глаза по-прежнему открыты, но, похоже, что он не узнает меня.

Чуть погодя вошел Цинфандель с красными от недосыпа белками и нервно подергивающимся кончиком носа.

— Я уверен, миссис Деймон, что вам надо немного отдохнуть, или врачам придется заниматься и вами. Вы не принесете своему мужу никакой пользы, если подобным образом будете себя изматывать.

— Кровотечение у него по-прежнему продолжается? — спросила Шейла, пропустив его слова мимо ушей.

— Боюсь, что да.

— Пытались ли вы провести артериограмму?

Цинфандель с подозрением посмотрел на нее.

— Что вы знаете об артериограммах, миссис Деймон?

— Ничего.

— Вы говорили с другими врачами! — Тон у него был обвиняющим.

— Конечно, говорила. Я переговорю с тысячей других врачей, если решу, что один из них может спасти жизнь моему мужу.

— Что касается дела, — продолжал Цинфандель, — мы решили сегодня утром сделать артериограмму. — Он снова вернулся к своему спокойно-благожелательному, как у воспитателя детского сада, тону. — В ходе этой процедуры в артерию в паху вводится игла с катетером, который продвигается к месту предполагаемого повреждения. Затем вводится контрастный материал, делается рентгенограмма, и, если повезет, мы можем обнаружить источник беспокойства. Через катетер в артерию под давлением вводятся маленькие желатиновые пилюли — две, три, четыре, в зависимости от ситуации. Если кровотечение остановилось, мы должны понаблюдать несколько дней, обрело ли оно необратимый характер. Вам все ясно, миссис Деймон?

— Да, спасибо.

— Я не из тех врачей, — с гордостью сказал Цинфандель, — которые мистифицируют больных или их близких. Я всегда считал, что надо представлять положение дел таким, каково оно есть, пусть даже порой оно кажется ужасным.

— Я понимаю вас, — пробормотала Шейла.

— Как только я буду твердо знать, как идут дела, я сразу же сообщу вам. А тем временем, прошу вас, послушайтесь моего совета и отдохните немного.

— Еще раз спасибо.

Цинфандель выскочил из комнаты. Он обходил больницу по кругу, словно этот стремительный аллюр был единственным средством, способным остановить приближение смерти на том огромном пространстве, которое он старался держать под контролем.

— По моему мнению, он типичный сукин сын, — сказал Оливер, — но вроде в своем деле разбирается отменно.

— Да, — согласилась Шейла. — И если бы только он оперировал вместо другого…

Он находился в комнате с массивными стенами, в каком-то специальном помещении больницы. Напротив того места, где лежал, была ярко освещенная комната, там медсестры вместе с его друзьями, похоже, организовали вечеринку: они ели, пили и весело болтали друг с другом. Из нескольких кассетных проигрывателей постоянно доносилась мрачная похоронная музыка. Молодой врач сказал:

— Это подлинная находка. Я нашел ее сегодня. Эта музыка звучала на похоронах принца Альберта Бельгийского. Запись стоит двести долларов, но игра стоит свеч.

Он сказал или подумал, что обратился к Шейле, которая то появлялась, то исчезала в затуманенном сознании, но сейчас склонилась над ним:

— Скажи им, чтобы они прекратили эту чертову музыку.

В той же комнате рядом с ним лежал старик. Мускулистый молодой негр в рубашке с короткими рукавами, похожий на бывшего боксера, яростно лупил старика в грудь и в живот. Деймон знал, что старик умирает, и вот он умер. Деймон чувствовал — теперь очередь за ним, но руки его были крепко привязаны к кровати, и он ничего не мог сделать. Труп старика увезли на каталке, а молодой негр повернулся, и его обнаженные мускулистые руки обрушили на грудь Деймона град таких же безжалостных ударов. Время от времени негр прекращал избиение и брил его старомодной опасной бритвой. После каждого движения он приклеивал на щеку Деймона маленький кусочек пластыря, на котором писал шариковой авторучкой дату и время. Затем он снова принимался его избивать. Деймон не позволял себе кричать, смирившись с тем, что этот негр рано или поздно прикончит его.