Допустимые потери - Ирвин Шоу

— Я должен объяснить миссис Деймон, как обстоят дела, — сказал он. — Уверен, что она разделяет мою убежденность. Все пройдет хорошо. Анестезиолог, который уже исследовал вас, считает, что больших трудностей не будет. Я предполагаю, что вы вернетесь в свою палату через пять или шесть часов после того, как очнетесь. — Он изрекал эти слова как истины, когда-то выученные наизусть и повторенные тысячи раз, слова, которые он, наверно, скажет и себе на смертном одре. — И если у вас есть какие-то вопросы, я буду рад в меру своих способностей ответить на них.

— Да, — сказал Деймон. — У меня есть вопрос. Когда я смогу вернуться домой?

На полных припухлых губах врача мелькнула легкая грустная усмешка, словно рябь на глади моря. Улыбка эта говорила, что люди, благополучию которых он посвятил всю свою жизнь и которым желал всего самого лучшего, всегда стараются при первой же возможности расстаться с ним.

— При сегодняшнем положении дел точно сказать это невозможно. Я думаю, дней двенадцать-пятнадцать, в зависимости от того, как вы будете выздоравливать. Есть у вас еще вопросы?

— Нет.

Встав, доктор Роггарт одернул свой жемчужно-серый жилет, обтягивавший внушительный животик.

— После пяти часов есть вам нельзя. Вас побреют и дадут снотворное, чтобы вы спокойно спали всю ночь. Утром, перед тем, как вы покинете эту палату, медсестра сделает вам укол, и прежде, чем вас довезут до лифта, вы уже будете спать. Надеюсь, что вам предстоит спокойная ночь, сэр.

Когда он покидал палату, вошла Шейла. Она спускалась вниз в кафе выпить чашку кофе. Деймон вел им счет. Это была сегодня уже шестая. Обычно она пила одну за завтраком, и ее хватало на день. Это единственный симптом напряжения, который она себе позволила продемонстрировать. Лицо ее было спокойным и сдержанным, а волосы аккуратно причесаны. Она улыбнулась доктору Роггарту, который склонился своим внушительным корпусом в едва заметном поклоне.

— Я заглядывал к вашему мужу, мадам, чтобы понять состояние его духа. Счастлив сказать, что нахожу его превосходным.

— Над шрамами шутит лишь тот, кто никогда не был ранен, — весело отреагировал Деймон. Пустая бравада, подумал он, для галерки. Выступаешь на котурнах, как сказал бы Манфред Уайнстайн. — Для меня все в первый раз.

— Вы счастливый человек, сэр, — сказал доктор Роггарт. — Я лично перенес три серьезные операции за последние пятнадцать лет.

— Значит, вы их ходячая реклама, — улыбнулся Деймон, опускаясь до легкой лести тому, кто возьмет в руки скальпель.

Доктор Роггарт смутился.

— Я слишком толст, — сказал он, — Я не пью, почти не ем и все же слишком толст. — Он величественно покинул палату.

— Первые его слова, — сказал Деймон, — которые звучали как-то по-человечески. О том, что он толст.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Шейла, неотрывно глядя на Деймона.

— Прекрасно. Я ощущаю себя сущим идиотом, валяясь тут в середине дня.

— Эта больница существует больше пятидесяти лет, — сказала Шейла. — И за пять дней ты ее порядки не изменишь. Я звонила Манфреду. Он отощал, но весел, прыгает на костылях по всей больнице и уже отыскал источник марихуаны. К тому же нашел двадцатидвухлетнюю сестричку и всерьез подумывает о женитьбе. Готов держать пари, что выберется из больницы раньше тебя. Сказал, что ставит восемь против пяти.

Деймон усмехнулся.

— Может, мы вместе и освободимся.

— Я сказала ему, что независимо от того, кто выйдет первым, он должен оставаться у нас, пока окончательно не расстанется со своими костылями.

— У тебя на руках окажутся двое старых калек. Почему бы тебе не нанять приходящую медсестру?

— Вы двое можете изображать из себя калек сколько влезет, — решительно парировала Шейла, — но мне никакая помощь не нужна. Ты меня знаешь. У меня все плясать будут.

— Тут уж ты не врешь, — Деймон взял ее за руку. — Когда я вот так держу тебя за руку, — нежно сказал он, — я чувствую, что мне ничего не угрожает.

Желудок проняла внезапная боль, и он невольно сжал руку Шейлы.

— Что с тобой? — встревоженно спросила она.

— Ничего особенного. — Он попытался улыбнуться. — Последний привет от картофельного салата Дорис. — Ему хотелось, чтобы время летело быстрее и обещанное ему успокоительное скорее оказало свое действие. Впервые в жизни он мечтал впасть в забытье.

Уже давно миновал полдень, а Шейла с Оливером все сидели в больничной палате. Они оба были там, когда в семь утра Деймона увезли на каталке и, засыпая, он попрощался с ними слабым взмахом руки. Теперь они устали от всех разговоров и лишь вздрагивали и напрягались, слыша шаги в коридоре. Шейла, давно бросившая курить, опустошила целую пачку «Мальборо», и палата, несмотря на постоянно открываемую дверь, была полна дыма. И Роггарт и Цинфандель обещали Шейле, что сразу же после операции они спустятся вниз и поговорят с ней.

Прошло пять часов, но никто из них не появлялся.

Наконец в палату вошел доктор Роггарт в зеленом операционном халате и шапочке, сдвинув на лоб маску. Он выглядел замученным и серьезным.

— Как он? — вскинулась Шейла. — Где? Почему так долго? — В ее хриплом голосе не осталось ни следа сдержанной мелодичности. — Вы же обещали, что его привезут сюда.

— Простите, миссис Деймон, — сказал врач. — Он в реанимационной. Ваш муж очень болен, очень, очень болен.

— Что это значит?

— Операция оказалась гораздо более серьезной, чем мы предполагали, — устало продолжал Роггарт. — Постарайтесь успокоиться, мадам. Были определенные сложности. Выяснилось, что образовалось прободение раковой опухоли. Вокруг места перфорации возникло интенсивное заражение тканей, которые было необходимо иссечь. По всем законам ваш муж должен был день и ночь кричать от боли.

— Он не из тех, кто кричит.

— С медицинской точки зрения, — сказал доктор Роггарт, — стоицизм не такое уж преимущество. Он приводит к осложнениям, которых можно было бы избежать, если бы раньше обратиться к врачу. Кровопотеря была такая… такая… Это невозможно себе представить, — вяло протянул он, отводя глаза в сторону. — Мы сделали все, что в наших силах. Он подключен ко всем системам жизнеобеспечения, искусственного дыхания, переливания крови… Мне нужно возвращаться. Я должен проконсультироваться и с доктором Цинфанделем, и с другими врачами, которые работали вместе со мной. Возможно, что кровотечение может начаться снова. Но мы надеемся, что оно прекратится само собой.

— А если нет? — спросила Шейла, еле выдавливая из себя слова.

— Поэтому мы и должны посоветоваться. Вряд ли он сможет выдержать еще одну операцию. Мы должны обсудить план действий, надеемся, что переливание окажет свое действие… Оно продолжается.

— Сколько он уже перенес переливаний? — спросил Оливер.

— Двенадцать.

— Господи Боже! И вы все продолжаете?

— Это необходимо. Угрожающе падает давление… Вы должны понимать — предпринимаются героические усилия.

— Я не очень разбираюсь в медицине, — голос Оливера был неприязнен так же, как и у Шейлы, — но мой брат — хирург в Цедар-Синай в Лос-Анджелесе, и он как-то сказал мне, что множественные переливания связаны с огромным риском…

Роггарт слабо улыбнулся, теперь в нем не было и следа прежней покровительственности.

— Я согласен с вашим братом. Но будь он сегодня на нашем месте, я уверен, он делал бы то же самое, что и мы. А теперь я должен идти. Меня ждут… — Он двинулся к дверям.

— Я хочу его увидеть. — Шейла схватила доктора за рукав.

— Сейчас это невозможно, миссис Деймон, — вежливо сказал Роггарт. — С ним еще работают. Может быть, какое-то время спустя, если вы придете в реанимацию. Я ничего не могу вам обещать. Мне ужасно жаль. Это случается так часто… — Он еле ворочал языком. — Так часто. Вскрываете полость в поисках одного… и находите другое. Такое кровотечение… Доктор Цинфандель даже хотел спуститься и ввести вас в курс дела.

— Он в сознании?

Роггарт пожал плечами.

— Трудно сказать. — С этими словами он вышел.

Оливер обнял Шейлу.

— Он выкарабкается. Я в этом просто уверен. Он сильный…

— Ваш муж очень болен, очень, очень болен, — ровным, как у Роггарта, голосом сымитировала Шейла. — Индюшачье курлыканье. Перевод — приготовьтесь к той минуте, когда вам объявят, что он скончался. И скоро.

— Тс-с-с, тс-с-с, — Оливер притянул ее к себе, целуя в лоб. — Я позвоню своему брату. Если кто-то и может нам сказать, что делать, то только он.

— Он за три тысячи миль, — сказала Шейла. — И у меня ощущение, что все вокруг за три тысячи миль.

Он проснулся, или ему это показалось. Боли не чувствовал. Все кончилось, подумал он. Я вылез. Но лежал он не в постели. Вокруг него было нечто вроде маленького театра. Задник поднятой сцены был закрыт белым занавесом. Вокруг — никого. Он не понимал, сидит, лежит или стоит. Занавес был залит белым светом, а затем на нем появилось изображение. Фотография улыбающегося доктора Роггарта в своем жемчужно-сером одеянии. Под ним — надпись «Доктор Александр Роггарт представляет „Смерть Роджера Деймона“».