Допустимые потери - Ирвин Шоу

Доктор Цинфандель оказался светловолосым, остроносым человечком невысокого роста, с резкими движениями, который совершенно свободно и без устали ориентировался в джунглях скрытых злосчастий. Вопросы сыпались из него градом. Каковы интервалы между приступами болей? Каков характер недомоганий? Чувствуете ли спазмы в желудке? В какое время стул? От чего умерла ваша мать? Отец? Был ли у вас гепатит? Нет ли у вас аллергии к пенициллину? Сколько раз за ночь вам приходится мочиться? Был ли у вас сифилис? Гоноррея? Задыхаетесь ли вы, когда поднимаетесь по лестнице? Набирали или теряли вы вес за последнее время? Сколько раз и неделю вы вступаете в половые сношения? В месяц? Какие операции перенесли? Проходили ли ежегодный медицинский осмотр? Когда в последний раз посещали врача? Ах, двадцать пять или около того лет назад? На лице у доктора Цинфанделя появилось недоверчивое и удивленное выражение, и он черкнул несколько строк на листе, который заполнял. Когда вас впервые стали беспокоить боли? Опишите их, пожалуйста. Каковы ваши привычки в еде? Испытываете ли вы склонность к острой пище? Как вы можете охарактеризовать ваши алкогольные наклонности?

— Как умеренные.

Доктор Цинфандель устало улыбнулся, давая понять, что он слышал эти слова много раз, даже от запойных пьяниц, которые, встав с постели, сразу же тянутся за полным стаканом джина, от пациентов, которые лечились от белой горячки, и от тех, кто потерял положение в обществе, потому что считал привычным употребление нескольких рюмок коньяка после пяти порций мартини к ленчу.

— Что вы считаете умеренным потреблением, мистер Деймон?

— Пару шотландских виски перед обедом, время от времени полбутылки вина к обеду и случайные вечеринки.

Улыбка поползла по лицу доктора, а перо быстрее заскользило по бумаге. Позже Деймон узнал, что доктор Цинфандель, несмотря на свое имя, которое звучало как сорт винограда, из которого делают восхитительное вино, был страстным поклонником чая, и только чая, проклиная алкоголь, так как его единственный сын мог общаться со своей матерью и отцом только когда приходил в себя после жесточайшего похмелья.

— Продолжим. Подвергались ли вы в последнее время каким-то исключительным стрессам?

Деймон помедлил с ответом. Он подумал, что если описать этому специалисту по внутренним болезням попытку убийства, которой он подвергся, разорванную взрывом на клочки жену его друга и все прочие нарушения внешнего порядка, сочтет ли он все это исключительным стрессом?

— Да, — сказал он, надеясь, что чуткий врач удовлетворится этим ответом.

— Физическим? Интеллектуальным?

У чуткого доктора, подумал Деймон, не было привычки оставлять что-то недосказанным.

— Думаю, что можно сказать и так и так, — ответил Деймон. — С вашего разрешения, я предпочел бы не распространяться на эту тему. — Он не хотел восстанавливать и памяти тот момент, когда на узкой темной улице прогрохотал выстрел, упал Уайнстайн, а бедный выпивоха в агонии скорчился на мостовой. — Все это есть в газетах.

— Боюсь, что я слишком занят, чтобы внимательно читать газеты, — сухо отреагировал доктор Цинфандель, давая понять, что не страдает от этого.

— Скажем так: подвергался сильному стрессу.

Доктор Цинфандель окинул взглядом то, что написал, бормоча про себя что-то. Похоже, что список вопросов подошел к концу. У него могут в запасе быть и другие, подумал Деймон. Например, каково состояние вашего духа, сэр? Грешили ли вы? Когда скончался ваш брат, на примешивалось ли к ощущению детской печали и чувство радости, что теперь вы остаетесь единственным сыном и вам достанется неразделенная любовь отца и матери? Верите ли в сны, в предчувствия, в сверхъестественное? Считаете ли вы себя счастливым или несчастным человеком? Как вы предполагаете, в каком возрасте умрете? Жульничаете ли с налоговой декларацией? Волнует ли вас денежный вопрос? Где предпочитаете оказаться, когда начнется ядерная война? Вы говорите, что вас ни разу не ранило. Вы в самом деле верите в это? Есть ли, по вашему мнению, Бог? Если вы верите в него, не считаете ли, что смерть Эббы Ходар на римской улице — это часть плана, по которому Бог руководит человечеством? Верите ли в то, что любому событию предшествует что-то вроде его тени? Согласны ли вы с поэтом, когда он говорит: «Не в наготе, а в облаке славы являемся мы»?

Деймон внимательно наблюдал за доктором: сморщив нос и нахмурившись, тот как радаром скользил глазами по написанным им строчкам. Похоже, что его натренированный мозг не был обрадован ответами Деймона и выводами, которые напрашивались после этой беседы.

— В сущности, — сказал Деймон, — сейчас я чувствую себя совершенно здоровым.

Врач нетерпеливо кивнул. Эти истории он уже слышал.

— Боюсь, что дело выглядит не так тривиально, как вы думаете. Единственный способ, который может нас убедить, — это пропустить вас через комплексное исследование — рентген, сканирование, кардиограмма, анализ крови, выделений, исследование печени, легких, почек и так далее — несколько дней пристального наблюдения. И я хотел бы показать рентгенограмму и результаты анализов хирургу.

— Хирургу? — Деймон почувствовал, как у него пересохло во рту. — Зачем мне хирург?

— В таких случаях всегда лучше перестраховаться, — спокойно объяснил Цинфандель. — Перекрыть все улицы, так сказать. Пустить в дело все наши машины, диагностическую технику, словом, все — чтобы у нас была полная уверенность.

В конце концов, подумал Деймон, он не может сказать, что унция предосторожностей не стоит фунта лекарств.

— Я не хочу, чтобы вы излишне беспокоились, — мягко сказал Цинфандель. — О хирурге я упомянул на всякий случай.

Если он упомянет его еще раз, решил Деймон, я встану и уйду.

— Есть ли у вас хирург, которому вы доверяете и который является специалистом и в терапевтических заболеваниях? — спросил Цинфандель, занеся карандаш, чтобы записать имя.

— Нет. — Деймон слегка устыдился необходимости признать, что за всю жизнь он не удосужился обзавестись такой важной приметой культурного человека, как личный хирург.

— Тогда я предложил бы доктора Роггарта, — сказал доктор Цинфандель. — В своей области он более чем известен и ведет здесь операции. Вы не против, если я свяжусь с ним?

— Я в ваших руках, доктор, — с мрачной задумчивостью разрешил Деймон.

— Отлично. Можете ли вы подготовиться и прибыть в больницу завтра днем?

— В любое время по вашему указанию.

— Вы нуждаетесь в отдельной палате?

— Да. — Добрая старая «Погребальная песнь»! До ее выхода в свет Деймону бы досталась самая дешевая койка в больнице. Богатство имеет свои преимущества. А теперь вы можете страдать без всяких свидетелей и слушать только собственные стоны.

— Будьте готовы, что вам придется остаться как минимум на три дня. — Доктор Цинфандель встал.

Разговор был завершен. Он протянул руку поднявшемуся Деймону. В момент рукопожатия Деймон был поражен силой доктора, ему показалось, что сквозь его кисть прошел электрический ток. Если ему доведется познакомиться с доктором Цинфанделем поближе, подумал Деймон, покидая его кабинет, он приготовит свой список вопросов относительно его здоровья.

Через пять дней он уже находился в уютной отдельной палате, подготовленной для операции, которая должна была состояться в семь часов следующего дня, — и доктор Цинфандель, и хирург не без оснований предполагали, что у Деймона может быть рак желудка. Анализы не внушали надежд. Предположения доктора Цинфанделя получили подтверждение, и хирург недвусмысленно предупредил, что, если откладывать операцию, последствия могут быть самыми печальными.

Оливер снова пригласил брата, и тот сказал, что у хирурга, доктора Роггарта, прекрасная репутация. Когда Оливер передал эти слова Роджеру, он мрачно усмехнулся и спросил, помнит ли Оливер его речи о том, что он, мол, и одного дня в жизни не болел.

— Это дало мне хороший урок, — продолжал Деймон. — Бог не любит хвастунов. — Он старался выглядеть спокойным и все воспринимать с легкостью, но его не покидало паническое чувство, и это ему не нравилось. Все шло к этому, думал он, все, начиная с того проклятого телефонного звонка.

Но доктору Роггарту паника не была свойственна. Крупный, розовощекий, одетый в костюм жемчужно-серого цвета, он заполнял собой всю комнату, как широкая, неторопливая в течении Миссисипи, воплощенная в человеке, его движения были величественно-добродушны, а речь нетороплива и продуманна. Пухлые мягкие руки никак не соответствовали облику знаменитого хирурга. Он расположился на жестком стуле рядом с кроватью.

— Я должен объяснить миссис Деймон, как обстоят дела, — сказал он. — Уверен, что она разделяет мою убежденность. Все пройдет хорошо. Анестезиолог, который уже исследовал вас, считает, что больших трудностей не будет. Я предполагаю, что вы вернетесь в свою палату через пять или шесть часов после того, как очнетесь. — Он изрекал эти слова как истины, когда-то выученные наизусть и повторенные тысячи раз, слова, которые он, наверно, скажет и себе на смертном одре. — И если у вас есть какие-то вопросы, я буду рад в меру своих способностей ответить на них.