Земля помнит всё - Тиркиш Джумагельдыев

Назар пришел в правление около десяти. Все комнаты были пусты — три дня назад счетоводы наконец подбили итоги. Теперь вечерами все сидят дома, у теплых печек. Интересно, что сегодня по телевизору? Раньше он каждое утро просматривал программу, а в последние дни не до того. И хоккей пропустил бы, если б не сынишка. Правда, игру он смотрел вполглаза, без обычного удовольствия, полностью отключиться не удалось… "Спартак" играл неплохо. Не очень ровно, но все-таки команда классная, мастера. А что проиграли, это ровным счетом ничего не значит, зря Керим так ликует. Кстати, с Керимом надо будет строго поговорить, очень уж он к телевизору льнет, учебу забросил… Кончится хоккей, футбол начнется, что ж, так и торчать все вечера перед экраном? Конечно, если "Спартак" играет…

Хлопнула входная дверь. Ну вот, ни днем, ни ночью покоя нет, ни подумать, ни поработать…

Дверь отворил Гурт.

— Добрый вечер, председатель.

— Добрый вечер. Проходите, пожалуйста.

Гурт присел у края длинного стола, за которым обычно собирались бригадиры, стол этот вплотную примыкал к председательскому. Назар вопросительно взглянул на него.

— Назар! Мне сказали, ты трактор велел забрать. За канал, говорят, отправляешь. Так это?

— Это правда, Гурт-ага. Трактор придется отдать. Иначе Машату не управиться.

При слове "Машат" брови у Гурта-ага сошлись на переносице. Он помолчал, словно то, что он собирался сказать, нужно было тщательно обдумать.

— Стало быть, ты велел забрать у нас трактор?

— Велел. Не только у вас, еще в четырех бригадах берем.

— А что мы без него будем делать? И так пропадаем. С каждой сотки чуть не машина сорняка! Ты ж видел.

— Видел. И считаю, что вы зря тратите силу. Эту землю нужно пока оставить и перейти к северу от села, Там земли чище.

— Перейдем, — сказал Гурт. — Закончим здесь и перейдем. И тут и там управимся. Только трактор не забирай. Очень тебя прошу, председатель, — и, поймав ни себе взгляд Назара, добавил. — Не думай, будто я из-за того, что трактор Машату отдать надо, просто позарез он нам сейчас. Я хотел еще один просить, а ты…

— Хорошо, Гурт-ага, пусть остается. Скажите, Я велел.

Гурт молча кивнул. Но со стула не поднимался. Назар подождал немножко, взглянул на него.

— У меня к тебе, Назар, еще дело есть… Вернее, вопрос… Насчет Машата… Ты ведь знаешь меру его вины, почему же на должность ставишь?

— А что он сделал? — вскинулся Назар и сразу же пожалел об этом.

— Думаю, что Аманлы сам тебе писал, что он сделал.

— Написал! — Назар откинулся назад и выдвинул ящик. — Вот его записка!

— А чего ж ты ее в ящике держишь?

Назар выхватил из ящика сложенную вдвое тетрадку и швырнул Гурту.

— Читайте!.. Вы ведь за этим пришли!

— Не горячись, Назар, — сказал Гурт. — Мне это читать без надобности. Я тебе еще когда говорил, что Аманлы неспроста подал заявление.

— Ну и чего же вы хотите?

— Хочу, чтобы народ это знал.

— Подите да расскажите!

— Нет, братец, говорить об этом будешь ты! — Гурт сунул в карман дрожащую от волнения жилистую руку и, ухватив горсть лежащих там бумажек, направился к Назару. Подошел и шлепнул бумажки на край стола. — Держи, председатель! Вот тебе табеля. Пока не скажешь народу правду, я тебе не бригадир. Не думай только, что заявление подам, я не Аманлы. Спросят люди, почему Гурт табеля бросил, объясни!

Он ушел, хлопнув дверью. И сразу навалилась тоска, и такая вдруг разверзлась перед Назаром пустота, что не было уже смысла ни читать отчет, ни думать над ним…

Он сидел и, не мигая, смотрел на скомканные, затертые в кармане бумажки. Буквы корявые, несуразные… Одна большая, другая поменьше, третья совсем бисерная… Назар не пытался прочесть, что на этих бумажках написано. В той душной и безысходной пустоте, в которую он вдруг провалился, слова, как и все остальное на свете, не имели никакого значения.

Взгляд Назара упал на тетрадку, исписанную рукой Аманлы. "А чего ж ты ее в ящике держишь?" Действительно, он ведь даже и не прочел объяснительной записки. Как Аманлы дело изобразил, убавил себе вины или прибавил? В самом деле, как же это он не поинтересовался, ни разу не заглянул в документ?

Назар приподнялся из-за стола, взял тетрадку, сел и Стал читать. Неразборчивый торопливый почерк. Буквы падают, наваливаются друг на друга… "Я, то есть бывший бригадир колхоза Аманлы Чары-оглы, письменно ставлю в известность…"

Чем дальше уходил Гурт от правления, тем больше не нравилось ему, как вел он себя у председателя. Размышляя о недостойном своем поведении, Гурт дошел до середины села и сам не заметил, как остановился. Надо было что-то решить прежде, чем идти спать. Табеля бросил… Ну и дурак, что бросил. Кому от этого польза? Они, может, только и ждут, чтоб ты выкинул что-нибудь такое. Возьмет председатель твои бумажки, да и передаст их Аманлы, вот и будешь ты дурак дураком… Хотя нет, Аманлы Назар бригадиром не поставит, знает, что люди против. Умный председатель народу наперекор не пойдет, а Назара бог умом не обидел. Вот вроде и умный мужик, а поступки самые глупые. Это от страха. Боится Назар, знает, что палка о двух концах и по нему ударит. Ударить, конечно, ударит, да стерпеть придется, нет у тебя, председатель, другого выхода — правду все равно не обойдешь.

Умен ты, Гурт, других учить, а сам табеля швыряешь. Блажишь, как беременная баба. Может, хочешь, чтоб с поклоном к тебе пришли, возьми, мол, обратно табеля? Нельзя так, Гурт, нет у тебя права табеля бросать. Глаза людям открыть — это другое дело. Тут уж не право, долг твой, раз правда тебе известна. Ты ведь не думал тогда, что Аманлы признается, а сказал, как есть. По-твоему вышло, твоя оказалась правда. Потому и Байрам сам пришел к тебе, что ты прямо сказал, не побоялся. Байрам хорошо сделал, что пришёл, ему правда вот как нужна: хуже нет, если брат брата понять не может.

Ладно тебе рассуждать, старый дурень! Иди и забери свои бумажки, пока не поздно. Тоже мне, разошелся! То кричишь, трактор не отдам, то табеля бросаешь… А он разозлится да отдаст трактор Машату, вот поле и пропадет, потому что его еще чистить да чистить…

Гурт повернулся и зашагал обратно к правлению.

Когда Гурт, молча войдя в кабинет, сгреб со стола свои бумажки, сунул их в карман пиджака и, не взглянув на Назара, вышел, тот долго