Глубокая печаль - Син Кёнсук

А сколько времени вы знаете своего мужчину? Во всяком случае, необходимо как можно скорее понять… Понять, что среди многих людей на свете он единственный для вас. Мне надо было осознать это раньше, но я опоздала. Хотела все вернуть назад, но уже так далеко зашла, что не смогла найти обратный путь…

Голос Хваён задрожал, как в тот весенний день:

– Бывает такое… Бывает… – все повторяла и повторяла она, бормоча, – бывает…

– Спите? – спросила через некоторое время Ынсо, но ответа не последовало.

В темноте Ынсо приложила свою ладонь к лицу Хваён, и она стала влажной от слез. Ынсо лежала тихо и чувствовала, как сквозь дыхание Хваён иногда прорываются редкие всхлипывания, и уже подумала, что пора вернуться домой. Она попыталась вытащить руку из-под головы Хваён, когда та, повернувшись, пробормотала:

– А бывает, что иногда мне кто-то говорит:

«Прорывайся и выходи. Прорывайся и выходи…»

Тогда Ынсо глубже просунула руку под голову Хваён, легла поудобнее, крепко обняла ее и подумала, засыпая:

«Говоришь, надо прорываться?»

Осень

Как-то шла по улице и увидела на стене афишу с надписью:

«Любовь – это когда не жалеешь времени для друга».

Сразу же вспомнила о тебе. Вспомнила,

что с какого-то момента у тебя нет для меня времени.

И, стоя перед этой афишей, приклеенной на толстый слой клея,

с ужасом поняла, что ты меня не любишь.

И так я живу день ото дня.

Год спустя – сентябрь

Ынсо вынула из широкой и глубокой миски стебли таро[15], которые сварила вчера, предварительно замочив крутым кипятком и оставив в воде на ночь. Если их не ошпарить кипятком и не вымочить, они будут грубыми и терпкими. Сейчас же они стали мягкими и нежными на вкус.

Это свекровь еще весной посадила таро под гранатовым деревом у себя во дворе. Собрав урожай, она высушила стебли таро и отправила по почте сыну. О том, что Сэ очень любил салат из стеблей таро, Ынсо узнала только после свадьбы. Свекровь разводила это растение у себя в огороде и все приговаривала: «Корейский таро вкуснее, почему же на рынке продают только семена японского?» А когда пришло время выкапывать клубни, она говорила: «Японские хоть и больше, а наши крохотные вкуснее».

Ынсо вынула из воды стебли таро и досуха отжала. Мелко нарезала креветки и устрицы. Из кухонного шкафа достала миксер, размолола в нем семена дикого кунжута, добавила немного воды и еще раз прокрутила, получив соус.

В момент, когда она готовила салат из стеблей таро, ее всегда преследовал голос свекрови. Так и сейчас она откуда-то из-за спины будто говорила: «Соус из дикого кунжута имеет нежный аромат и сам по себе содержит масло, поэтому при тушении стеблей таро с кунжутным соусом не нужно добавлять растительное масло».

Однажды во время готовки этого салата Ынсо задумалась: сейчас размолоть семена кунжута в миксере не занимает и минуты, а как же раньше это делали, когда Сэ был еще маленьким? Как-то раз Ынсо спросила об этом Сэ:

– Как ты думаешь, как раньше мололи семена кунжута?

– Не знаю, может, в каменной ступке? – Сэ пожал плечами.

– В каменной ступке? Кунжутные семечки? – удивилась Ынсо.

– А как еще-то? – ответил Сэ.

Ынсо поставила на плиту сковороду и зажгла газовую конфорку. На разогретую сковороду положила отжатые стебли таро, нарезанные креветки и устрицы, добавила чеснок и красный перец. Подсолила черным соевым соусом, добавила кунжутный соус и начала тушить.

Жидкость на сковороде становилась все гуще, на кухне сразу же распространился аромат кунжутных семян. И тут Ынсо снова услышала в голове голос свекрови: «Стебли таро свари заранее и остуди. Потом надо будет только потушить их с мякотью креветок и устриц, а затем опять остудить. Другие салаты можно есть теплыми, а вот салат из стеблей таро только холодным, тогда запах кунжута будет ярче».

Обычно Ынсо делала салат из таро для того, чтобы отнести его на работу Сэ. Она положила его в салатницу, закрыла крышкой, завернула в платок, сняла фартук и переоделась. Закрыв дверь на веранду, она вышла из квартиры и уже вставила ключ в замок, но вспомнила, что забыла салат, снова открыла дверь и вернулась на кухню, взяла приготовленный обед и вышла. Она села в машину, припаркованную перед домом, и поехала к Сэ.

«Знать-то, осень пришла». – Ынсо заметила это только сейчас по дороге на работу к Сэ. Стоявшие вдоль дороги призрачные платаны[16] судорожно дрожали от холода, может потому, что ветер стряхнул с них все летнее одеяние.

«Уже осень. – Стоило Ынсо подумать об этом, как в ее голове всплыл образ села Исырочжи. – А как там Ису?» Как только она подумала о брате, все поплыло перед ней.

Ису позвонил ей днем раньше и сказал, что не хватает рук собирать упавшие каштаны. Они уже поспели, и на ветках висят треснувшие колючие шарики, из которых виднеются коричневые плоды. Ису еще добавил, что из-за того, что в этом году летом было больше дождей, чем солнечных дней, рисовые колосья полупустые и жатва не доставляет никакой радости. Поняв, что Ынсо не собирается поддерживать разговор, он спросил:

– Как ты? Теперь уже лучше?

«Нет, не лучше», – помрачнев, ответила себе Ынсо. От одной этой фразы душа выкинула, как черную грязь лимана, ее прошлое – все за раз.

Пока Ынсо медлила с ответом, Ису, запинаясь, пару раз позвал ее по имени и засмеялся. Если бы Ынсо не была замужем, то Ису обязательно позвал бы ее домой в деревню. Но теперь он не мог себе такого позволить и подавил эту мысль смехом. Но Ынсо, с грустью понимая, что именно хотел сказать брат, обнадежила его:

– Ису, я как-нибудь приеду.

– Не надо. Я сам приеду. Меня пригласили на свадьбу в Сеул.

– На чью свадьбу?

Ису замешкался с ответом.

– Я спрашиваю, на чью свадьбу? – снова переспросила Ынсо.

– А, ну да. Помнишь ли ты Намсу?

Ынсо сделала вид, что не знает его, и Ису продолжал:

– Ну, тот самый двоюродный брат Вана, мой ровесник… В прошлом году его семья почему-то бросила дом в деревне и переехала в Сеул. Не помнишь?

Ынсо помнила это, но помнила не Намсу, о котором говорил Ису, а Вана. Как долго не слышала она его имени от других людей. Каждый раз, когда оно неожиданно всплывало в памяти, она топила его в глубине сознания.

Ису сказал, что по