Ласточкин крик - Ахмет Умит

он оставляет на месте преступления, отсылают нас к его детству. У повязки на глазах тоже должно быть какое-то значение. Возможно, его изнасиловали, завязав глаза. Но вот зачем он отрезает жертвам кусок правого уха, у меня идей нет. Да и понять, что кроется за числом двенадцать, я не смогла. А Слепой Кот опять вышел на охоту. В марте вновь появились жертвы. Он убил троих, и снова даты складывались в число «двенадцать»: первое, третье и восьмое марта. И никаких зацепок… Я сперва думала, что комиссар Зекаи от нас что-то скрывает, но потом поняла – нет. Мы с замиранием сердца ждали апреля, ждали новых убийств, но ничего не было. Ни в апреле, ни в мае. И я, и он были очень удивлены. Что заставило Слепого Кота остановить серию?

Но перерыв был небольшой – в июне все снова началось: второго, четвертого и шестого числа были найдены новые трупы. И вновь никаких улик, потрясающее мастерство. И тут обнаружилось, что, если сложить месяцы, когда он выходил на охоту, получится двенадцать. Январь – первый месяц года, февраль – второй, март – третий, июнь – шестой. Я поняла, что Слепой Кот больше никого убивать не будет, потому что он достиг нужного числа. Поделилась своими мыслями с Зекаи, и он сказал: «Я не знаю, Букет. Может, ты и права, но я ничего точно не знаю». Вышло в тот год по-моему. После шестого июня, когда был убит последний, двенадцатый, педофил, преступлений с тем же почерком больше не было…

– Вплоть до этого июня! – сказал я.

Букет перегнулась через стол, будто собиралась поделиться каким-то секретом, но всего лишь повторила мои слова:

– Вплоть до этого июня!

Мы оба молча переглянулись.

– Но это какая-то ерунда, господин главный комиссар. Последние два убийства никак не подпадают под математику Слепого Кота. Если вам интересно мое мнение, то Слепой Кот закончил свою серию в двенадцатом году. Число двенадцать для него очень важно. Мы не знаем почему, но он постоянно, на протяжении всего двенадцатого года, делал упор на это число. А два убийства в июне семнадцатого года эту логику портят.

Я решил затронуть тему, которую мы прежде обсуждали с моими помощниками:

– А вы не слишком рано приходите к такому выводу? Он пока убил всего двоих, так может, в этом году будет семнадцать жертв?

Она подняла брови.

– Не думаю, господин комиссар. Для Слепого Кота сакрально именно число двенадцать. Число семнадцать для него ничего не значит. Но если будет еще одно убийство, то оно будет, как и пять лет назад, шестого июня. Нет, Слепой Кот не может нарушить свой ритуал. Серийный убийца верен своему почерку. Думать иначе – бессмысленно.

Я не стал настаивать и перешел к другим версиям.

– Предположим, убийца не Слепой Кот. Но кто тогда?

Она рассмеялась. Чересчур громко – на нас стали оглядываться люди, сидящие за соседними столиками. Но этой бойкой молодой женщине было все равно.

– Откуда мне знать, комиссар. Я просто поделилась с вами измышлениями пятилетней давности. Я хорошо помню, что мне говорил Джавит: «Ты журналист, а не полицейский. Твоя работа – писать об убийцах, а не ловить их». Поимка преступника на ваших плечах, инспектор. Я просто пишу материалы. Кстати, уверена, у вас есть что-то интересное на этот счет. Нет, сейчас я не буду просить ничем делиться, но, надеюсь, когда придет время, я первая узнаю подробности.

30

Важнее любви ничего нет

«Стамбул – это город убийств, Невзат», – однажды сказал мне Зекаи. И правда, в городе постоянно кого-то убивали, но такие странные цепочки смертей, как сейчас, случались редко. Липкая, удушливая жара словно выступала союзником для невероятной череды событий, что разворачивались перед нами последние четыре дня. С этими мыслями я подъехал к нашему полицейскому участку. Паркуясь под старым сливовым деревом, я вдруг увидел, как ведут Арду. На нем уже не было дорогого костюма, вместо него – серая рубашка, промокшая насквозь от пота, синие брюки и белые ботинки. Он спесиво вышагивал между двумя полицейскими. Надо отдать должное Дудке Исмаилу – он прекрасно выдрессировал своих шестерок: в любых обстоятельствах те были невозмутимы.

Я поскорее заглушил мотор и поспешил к участку, крикнув на ходу полицейским:

– Погодите-ка! Погодите секунду!

Все трое остановились и обернулись.

– Здравия желаю, господин главный комиссар! – поприветствовал меня молодой полицейский с прыщавым лицом.

Я машинально ответил на приветствие и посмотрел на задержанного. Его глаза от жары казались осоловевшими, а может, он просто был под наркотой.

– Ну вот ты и попался, Арда-эфенди. Ну-ка, расскажи, где ты прятался.

Он усмехнулся.

– Где, где. У девчонки своей был. – Он кивнул на полицейских. – Не верите, вон их спросите.

Прыщавый паренек тут же доложил:

– Мы задержали его у гражданки по имени Неслихан. Она утверждала, что приходится ему невестой.

– Принято. – Я снова повернулся к Арде. – Ну-ка, покажи свои руки.

Он то ли не понял, то ли притворился, что не понял, – стоял и смотрел на меня. Я показал на рукава его рубашки:

– Давай закатывай.

Слегка заикаясь, он произнес:

– Что в‐вы х-хотите, г-господин комиссар?

Я повторил:

– Манжеты расстегни. Мне нужно увидеть твои предплечья.

Арда не шевельнулся, и его рукавами занялись полицейские.

Вся внутренняя сторона предплечий была расцарапана. Вот оно – то самое доказательство, которое должно снять с Али все подозрения. Ну что же, можно выдохнуть. Если у меня еще сохранялись некоторые подозрения на счет помощника, что уж греха таить, то теперь они окончательно испарились.

Я довольно посмотрел на Арду.

– Что? – предпринял он попытку защититься. – Что вам не нравится? Это я с утра немного подрался на парковке. Не верите, у них там спросите. Парковка в Аташехире [45], рядом с кафе «Мар-мара». На меня аж трое набросились.

– Ты про ту парковку, что Дудке принадлежит? – засмеялся я. – Отмазки твои мне не нужны. Сейчас придет ДНК-тест, а потом мы еще один сделаем. – Я показал на царапины. – Частички твоей кожи остались под ногтями у убитого Хиджаби. Можешь, конечно, на допросе попробовать что-то еще выдумать, но в суде это сыграет против тебя.

Я первый раз увидел в его больших черных глазах горестные огоньки, но он все же попытался выкрутиться:

– Ошибаетесь, господин комиссар. Я никого не убивал.

Не слушая, я приказал полицейским:

– Так, всё, давайте его быстро в камеру.

– Я правда никого не убивал, господин комиссар, – заныл Арда. – Чем хотите поклянусь, не убивал!

Я пожал плечами и стал подниматься