Постоянство хищника - Максим Шаттам

и повернулся к Торранс. – Де Жюйя хочет, чтобы вы проработали все гипотезы и сообщили ему выводы.

Люси нахмурилась:

– Учитывая авральную ситуацию, мы были бы вам полезны при допросе Симановски. Изучение поведения, возможные психологические рычаги и…

– Приказ генерала. Простите.

Не успел Сеньон уйти, как Людивина перехватила его на пороге. Франк почувствовал себя лишним, попрощался и пошел вниз.

– Объяснишь, в чем дело?

– Не могу, Лулу. Мы двигаемся наугад. Никто ничего не понимает. Но у Симановски есть ключи, это точно. Будем его прессовать.

– Он под замком и до смерти перепуган.

– На данный момент у меня больше ничего нет. И в Жиструа, и здесь места преступлений допотопные, а отдел расследований Бордо занимается двумя последними. Обычно ты наша палочка-выручалочка. Давай поколдуй, как ты это умеешь, и найди зацепку.

Людивина понурилась. Сеньон спохватился и начал извиняться:

– Прости. Я не должен взваливать это на твои плечи. Скажу одно: ни у кого не осталось иллюзий насчет Хлои Меньян. Для нее слишком поздно.

– Забудь. Мы все на взводе. Но что касается Хлои, пока не нашли ее тело, я отказываюсь ее отпускать, слышишь меня?

Сеньон открыл было рот, но передумал, понимая, что Людивину не переубедить.

– Магали осталась там? – спросила она.

– Работают вместе с Ферицци.

– Чем дальше продвигается дело, тем дальше мы разбегаемся…

Сеньон приложил указательный палец к виску Людивины.

– Еще одна причина поменять образ мыслей. Ты всегда была въедливой заразой.

Он направился к лестнице. Она скрипнула зубами.

– Я бы предпочла нечто более… романтичное.

Сеньон ответил с нижней площадки:

– Уж какая есть!

После обеда в небе задернулся занавес из черных туч, и шахта «Фулхайм» окрасилась в мрачные тона. В штабе зажгли все лампы, словно в бесконечный, бесцветный зимний день. Четверо жандармов собрались поближе друг к другу в центре чересчур просторного помещения. Торранс со своим асимметричным каре смотрит цепким взглядом. Гильем, чей зеленый свитер оживляет унылую серость, возится с электронной сигаретой. Старший сержант Рьес, ничем не примечательный, единственный из всех в форме. Он попал сюда будто бы случайно, чтобы обеспечивать логистику и связь между бригадами и разными службами, и ловил каждое слово коллег. И наконец, Людивина. Белокурые локоны уложены набок, ноги на сиденье стула, стоящего перед ней. Ее пожирало нетерпение.

Торранс встала, чтобы подвести итог.

– Возьмем все преступления, совершенные Хароном. Начнем с тридцатых. Способ действия хаотичный, жертвы – женщины, мужчины, дети. Он ищет себя. Дальше – восьмидесятые. Появился кодифицированный ритуал. Освящение места. Жертвы – только женщины. Птица – часть подписи, он знает, почему убивает. Одержимость смертью. Ее изображение: с первого рисунка, сделанного человеком в пещере Ласко, до изъятия глаз, чтобы запечатать в них последний взгляд на смерть. Птичья голова – знак того, что здесь побывала смерть.

Силуэт Торранс вырисовывался против света из панорамного окна. Странный, словно между реальностью и иным миром, просто тень, будто сама она потеряла свою личность.

– Дальше – современные преступления. Они еще больше сосредоточены на убийце, жертва – выход для его импульсов, с ней он потом ничего не делает. Перерос увлечение смертью, сосредоточился на удовольствии. Он удерживает добычу максимально долго, чтобы насытиться. Но при этом критерии остаются жесткими: женщина должна выглядеть так, как нужно ему, без вариаций, мы видели, в какую ярость он впал из-за изменения цвета волос. Эволюция происходит во всех трех периодах.

– Его извращение взрослело, как у нормального человека взрослеет личность, – упростила Людивина. – Поэтапно.

Рьес порезал в кресле.

– Все это время был один и тот же человек? – недоверчиво спросил он. – Убийца, который путешествует во времени?

Торранс и Людивина изумленно переглянулись.

– Нет, – ответила Ванкер. – Так не бывает. Поэтому остается одно. У нас трое разных убийц. Но они следуют друг за другом, сменяют один другого, заряжаясь импульсом предыдущего. У них преемственность.

Торранс хлопнула в ладоши, возвращаясь к повествованию.

– Гипотеза о серийном убийце, который орудует с начала прошлого века, неправдоподобна. Забываем о ней. Мы охотимся не за Дракулой. По логике вещей получается, что ДНК Харона выявлена у нескольких людей. Мы знаем, что Симановски генетически близок к Харону на пятьдесят процентов, это прямая связь, не кузен, не дядя. Еще ближе. Если посмотрим на три наших таблицы преступлений, он – в средней.

Она подошла к стене и встала у жертв шахты «Фулхайм». Сверху написала «Антони Симановски». Затем обратилась к левой стороне, к жертвам шахты «Жиструа» из колодца «Лекувр»:

– Харон начинается там, в тридцатых годах. Он – отправная точка. Поскольку его генетический профиль близок к профилю Симановски, по логике это его отец. Гильем, как звали отца Антони Симановски?

– Робер. Умер в 1975-м.

– Принято. Допустим, это Харон I. Его район – Жиструа. Его святилище – колодец «Лекувр». Сколько у него было детей?

– Официально – одиннадцать! В том числе семь парней. Антони – младший.

Людивина, сверившись с записями, сообщила:

– А у самого Антони девять детей. Кажется, для них важно иметь много наследников.

– С образованием плоховато, о контрацепции не слышали… – подал голос Рьес.

– А вот и нет, Робер Симановски был врачом, – сообщил Гильем. – Ну, по его словам. Утверждал, что диплом получил в Польше. Магали общалась со старожилами Жиструа, большинство его не помнит, но у двоих или троих языки развязались. Странный тип, который обделывал мутные делишки. Например, подпольные аборты. Потом он уехал с семьей из-за скандальной репутации и обосновался здесь. О его религии или чем-то таком ничего не известно.

– Робер Симановски не был невеждой, не был и приверженцем идеи плодиться и размножаться по велению Божьему, – подхватила Людивина мысль коллеги. – У них много детей, но это их выбор.

– Итак, – продолжила Торранс, – Робер Симановски, известный как Харон, и есть первый убийца. Мы знаем, что иногда он убивал мужчин и даже детей. Поднимал руку на все, что движется.

– Хлороформом, наверное, обезболивал людей, которые находились в его власти, – снова вступила в разговор Людивина. – Мы знаем, что хлороформ не слишком эффективен, требуется время, усилия. И Харон пускал его в ход, когда жертва уже была привязана к столу в лаборатории ужасов, где мы побывали. К тому же там инструменты, микроскоп, на черепах следы трепанации, у кого-то недостает ребер… Робер Симановски ставил опыты.

– Великий извращенец вроде Менгеле? – вмешался Гильем.

– Возможно. В любом случае у него камеры с войлочными стенами. Он держал там людей, сколько было нужно, калечил их. Я думаю, что если и был замешан секс, то косвенно, главной мотивацией были эксперименты, связанные с его интеллектуальной извращенностью.

– Почему? – спросил Рьес. – Разве он не был