Троецарствие - Иван Алексин

— Пан Станислав Чаплинский. Тот, что в отряде Лисовского в ротмистрах служит. Хотя, что там осталось-то, от того отряда? — усмехнулась Лизка. — После того разгрома, что князь Куракин на пару с Годуновым учинили, к нему воины неохотно идут. Лисовский с Сапегой на Троице-Сергиев монастырь в поход идти хотят, — наябедничала царица. — Да всё с силами собраться не могут. Я думаю, что так и не соберутся, если Ружинский не поможет.

Янис машинально кивнул, не сводя глаз с ротмистра. Как Фёдор с Грязновым вытаскивали из моря галерного гребца, он не видел; на весле вместе с другими беглецами сидел. И потом до самого конца похода как-то встретиться со спасённым ляхом лицом к лицу не довелось. Видел несколько раз издалека да и то не всматривался. Зачем оно ему? Но имя, когда перед расставанием ему Фёдор рассказал о странной реакции поляка на своё спасение, запомнил.

— Не признал, — поднял он голову.

— А вот он тебя признал. Ты сиди, Янис, не вставай, — качнула пистолем Лизка. — Если я даже промахнусь, сюда быстро люди набегут. Только я не промахнусь.

— Вот, значит, как.

Янис замер, стараясь не делать резких движений. В том, что Лизка сможет выстрелить, литвин ни на секунду не сомневался. Так зачем провоцировать? Видно же, что царица побеседовать с ним хочет. Сначала посмотрим, к чему этот разговор приведёт, а там видно будет.

— Выходит, ты по приказу Годунова за мной следишь?

— Умом тронулась? — приподнял брови Янис. — Я уже год до того в Ростове жил. Откуда государю было заранее знать, что ты в Ростове объявишься?

— Это я, государыня!

— Мы оба знаем, какая ты государыня, — пожал плечами литвин. — Случайно-то вышло. А потом ещё и полюбил, дуру такую.

— Полюбил, — в глазах Елизавете набухли слёзы, но пистоль царица продолжала держать твёрдо. — Все мне в любви клянутся, а сами только попользоваться норовят! Сначала замуж за старика отдали, затем, после его смерти, в монахини постричь попытались. Филарет этот опять же! — Янис, затаив дыхание, слушал. Как-никак, уже полтора года при лжецарицы начальным человеком над охраной состоит, а о её прошлом так ничего и не выведал. — Хорошо хоть сонного зелья дал, когда я наотрез со своим будущим «муженьком» в постель ложиться отказалась! Да и то! Ясно же, что как только «муж» на московский трон залезет, митрополит его сковырнёт, а меня либо опять в монастырь, либо, скорее всего, тоже шею свернут!

— Ты была монахиней⁈ — вытаращил глаза Янис.

— Не была! — зло отрезала Лизка. — В послушницах почти полгода проходила. Задурила матушке-игуменье голову и сбежала, как только случай представился. Уж лучше в прорубь кинуться, чем за монастырскими стенами жить. Да только далеко уйти не дали. Вот только речь сейчас не обо мне, — оборвала сама себя царица. — С тобой что делать будем?

— Стреляй, — скрестил руки на груди, литвин.

— Стреляй, — недовольно фыркнула Лизка. — Выстрелить — дело не хитрое. Вот только дальше, что я делать буду? — рука с пистолем безвольно опустилась на кровать. — Куда не кинься, отовсюду смерть в глаза смотрит. Ты думаешь, я не понимаю, что обречена? Не важно кто победит; Годунов или Ружинский с Сапегой и Заруцким. Мне всё равно не жить. Это «царик», — назвала своего мужа презрительной кличкой царица, — ещё на что-то надеется. Я нет. С самого начала знала, что эта дорога в могилу ведёт.

— Почему же согласилась?

— А выбор небольшой, — недобро оскалилась ЛжеМарина. — Либо в царицы, либо в монастырь на строгое держание до самой кончины. Уж лучше смерть!

— И что же ты хочешь?

— Ряд с Годуновым заключить! Я всеми силами ему победу над «муженьком» одержать помогаю и после публично в нашем с ним воровстве каюсь. А он меня за то помилует, моё дворянство подтвердит и дозволит со всем моим имуществом в немецкие княжества отъехать.

— Зачем тебе к немчинам? — удивился Янис.

— Приму протестантство да жить буду, — пожала плечами царица в ответ. — Там женщинам вольнее живётся. Муж рассказывал. Настоящий муж, а не этот, — уточнила она. — С посольством в тех землях был. Так что, можешь мне царскую милость обещать?

— Умом тронулась⁈ — отшатнулся литвин. — Я Фёдора больше двух лет не видел. Не знаю даже, как он меня примет. Как я такое могу обещать?

— Так пошли к нему весточку обо мне да спроси, — пожала плечами Елизавета.

— Да с кем я ему весточку пошлю⁈ — начал злиться Янис. — Нет у меня здесь верного человека, чтобы с таким посланием к государю отослать.

— Я найду с кем отослать, — в раздумье закусила губу царица. — Ты, главное, напиши, — Елизавета, сунув пистоль обратно под подушку, склонилась над Чаплинским. — Помоги этого отсюда вытащить.

— А что будем делать, когда он проснётся?

— Не проснётся, — покачала головой Лизка в ответ. — Перепил видно ротмистр на пиру. Каждый день кого-нибудь хоронят.

Глава 17

28 сентября 1608 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Что, государь, так и будем до морозов под этими стенами стоять? Уже две недели прошло, как к городу подошли.

Мысленно вздохнув, отворачиваюсь от мощных, деревянных стен, с немым вызовом тянущимся вверх, оглядываюсь на свою свиту.

Все здесь. Все вслед за мной увязались, будто и других дел ни у кого нет. И ладно, я ещё могу понять присутствие здесь Никифора, Ефима и Подопригоры. Первый, как-никак во главе моей охраны стоит; второй, видимо, по негласной договорённости с тем же Никифором, взял на себя внешнюю зону охраны (всё же единственным, пока, рейтарским полком я дорожу и держу при себе, не допуская до мелких стычек); а Яким только вчера из разведывательного рейда в сторону Коломны вернулся. Ему на смену Тараско со своей тысячей, шерстить по окрестным лесам, выдвинулся. Вот Подопригора и отдыхает.

Но Жеребцов с Колтовским, Годунов, Порохня, Кривонос с Севастьяном Шило, Мизинец. Они что здесь забыли? Поглазеть на московские стены и без меня можно. Лучше бы за порядком в своих полках следили. А то, вон в одном из полков Кривоноса