Наша улица (сборник) - З Вендров

А из-за того, что я будто бы вышла замуж за Фрица Винтера, ты не огорчайся - это брак не настоящий, фиктивный, для получения правожительства. Я не единственная еврейская девушка, которой приходится вступать в фиктивный брак. К сожалению, Фридрих Винтер болен чахоткой и, боюсь, протянет недолго. А когда его не станет, мне опять придется за кого-нибудь выходить замуж. Ведь если мужхристианин умирает, его вдова лишается правожительства.

По закону еврейка - жена лютеранина - только тогда имеет правожительство, когда проживает с мужем. Если же она, хотя бы с разрешения мужа, живет отдельно, ее немедленно высылают из города. Это вынуждает меня жить в тех же меблированных комнатах, где остановился Фридрих Винтер, что для меня крайне неудобно - далеко ходить на занятия. Итак, дорогой отец, как видишь, огорчаться тут нечего. Простите меня, что я вам не пишу, на то есть много причин. Сердечно целую маму. Больше по этому адресу мне не пиши. Я отсюда уезжаю. Будьте здоровы, как желает вам ваша любящая дочь Бейлка".

С тех пор - ни слова. Не пишет, на какие средства живет, не просит денег, даже адреса не сообщает. Но как бы то ни было, у меня камень с сердца свалился. Если вся эта история только для виду, тогда другое дело. Такой фиктивный брак представляется мне чем-то вроде того, как евреи во время погрома иногда выставляют крест в окне:

пусть погромщики думают, что в доме живет христианин.

Разве можно осуждать человека за то, что он пытается спасти свою жизнь и жизнь своих близких? Так и здесь: все это не очень приятно, но выхода, очевидно, нет...

Не могу сказать, что письмо дочери меня совершенно успокоило. Я догадывался, что она неспроста не хочет ггисать нам и просит, чтобы и мы ей не писали. Выражение "на то есть много причин" мне, понимаете ли, очень не понравилось. Ничего не поделаешь, нынешним детям не прикажешь. И давайте вспомним, - а мы-то сами, разве мы вели себя так, как хотелось нашим родителям?

Проходит месяц за месяцем, а от нее ни строчки. Я не обращаю внимания на ее просьбу и посылаю письмо за письмом на адрес Винтера. Я умоляю ее: "Черкни хоть раз в месяц два словечка: "Жива-здорова"... Никакого ответа. А тут мне раз повстречался старый Карл Винтер и сказал, что его сын умер.

- Овдовела ваша дочь, - говорит он, - умер мой Фриц.

Не послушался меня, армер тойфель!

Теперь я уж и вовсе понятия не имею, в Москве моя дочь или не в Москве. Что можно знать о человеке, который находится за тысячу верст и ни слова не пишет?

А мать все свое - плачет...

3

Миновал пятый год, революция и погромы, и вдруг откуда ни возьмись Бейлка!

Исхудавшая, осунувшаяся, с ввалившимися щеками и с черными кругами под глазами - на себя не похожа.

Вы, наверное, думаете, что она стосковалась по отцу и матери и просто приехала повидаться с нами! Ничего подобного. Она, оказывается, была арестована, около пяти месяцев просидела в тюрьме, - разумеется, не за воровство, - и вот теперь ее в административном порядке выслали на родину под надзор полиции... Могло кончиться и хуже, не правда ли?..

Что ж, пусть будет так, только бы видеть ее живой.

А она, знаете ли, ходит грустная, молчаливая, задумчивая, смотрит вокруг себя своими большими глазами, будто чего-то ищет. Иногда начнет ходить взад-вперед по комнате, и может так прошагать весь день, не говоря ни слова. Улыбнется грустно и молчит или же закутается в платок, заберется с ногами на кушетку и углубится в книгу.

А заговоришь с ней, она вспыхивает, как спичка:

- Ради бога, не трогайте меня, оставьте в покое!

Когда наступила весна, Бейлка начала возвращаться к жизни. Понемногу у нее появился аппетит, она стала выходить на улицу, встречаться с людьми, снова начала гулять со своими подругами и кавалерами, - словом, постепенно приходила в себя... Я узнавал в ней нашу прежнюю веселую, резвую Бейлку.

Пора было подумать и об устройстве ее судьбы, но приглашать сватов я не решался. Я помнил, что брак по сватовству всегда ей претил.

Чтобы нащупать почву, я однажды говорю, будто в шутку:

- Почему бы тебе, дочка, не найти хорошего жениха?

Бейлка улыбается:

- Ты ведь отец, вот и подыскал бы мне жениха!

- Только бы твоя воля, - говорю, - найду хоть сегодня. Сваты пороги обивают.

- Пусть напрасно не беспокоятся, - отвечает Бейлка серьезно. - Я уже без них нашла себе жениха.

Я думаю, что она шутит, и смеясь спрашиваю:

- Кто же этот жених? Не мешает и мне знать!

- Почему бы тебе не знать? Это не секрет - Пинкус, главный бухгал!ер из "Взаимного кредита".

- Смеешься, - говорю, - шуточки шутишь?

- А что, - спрашивает она, - разве жених тебе не нравится?

- Наоборот, - говорю, - очень нравится.

И в самом деле, я ничего не имею против него. Парень хороший, образованный и собой недурен. Правда, священным писанием не интересуется, но это дело наживное. Со временем образумится. Главное - что человек порядочный, умница. И Бейлка говорит, что он влюблен в нее по уши. Чего же лучше?

Короче говоря, в субботу после праздника хануки должна была состояться свадьба, - в добрый час!

Итак, мы начали готовиться к свадьбе. Я раздобыл немного денег, а мать с дочерью позаботились о том, чтобы их истратить.

4

Примерно за месяц до свадьбы я пошел к казенному раввину по поводу необходимых бумаг. А он и говорит:

- Как это ваша дочь собирается выйти замуж? Разве она с Калмановичем развелась? Или он, боже сохрани, умер?

Я смотрю на раввина как на помешанного.

- Не понимаю, что вы такое говорите? Может быть, вы имеете в виду ее брачный контракт с Фридрихом Винтером, так ведь это было не по-настоящему, для правожительства придумано. Но Винтер давно уже умер. А о Калмановиче я и не слыхал. Не понимаю, что вы говорите?

Какой Калманович? Кто он такой, этот Калманович?

А он улыбается своей ехидной улыбкой - противный человек наш казенный раввин - и говорит:

- Сначала она вышла замуж за немца Винтера не понастоящему, а потом за еврея Калмановича по-настоящему. А дальше, - говорит он, - я ничего не знаю. Знаю только: мещанская управа сообщила, что Бейля Мееровна урожденная Ройтман, вдова лютеранина Фридриха Винтера, вышла замуж за несвижского личного гражданина Нахмена Менделева Калмановича, в чей паспорт она в настоящее время вписана. Спросите свою дочь, - может, она вам лучше все растолкует, что к чему.

Тут я совсем растерялся. Побежал домой. Так и так, спрашиваю, что это все значит, дочка?

Бейлка побледнела и схватилась за сердце:

- Ой, совсем забыла...

- О чем забыла? - спрашиваю.

- Что я вышла замуж... - говорит она, ломая руки.

Я стою и думаю: кто из нас двоих сошел с ума?

- Как это забыла, что вышла замуж? Во-первых, это ведь было не всерьез, фиктивный брак, как ты это называешь, он ведь давно уже умер.

- Кто, Калманович умер? - метнулась она ко мне.

- Какой Калманович?

- Ну, за которого я вышла замуж после Винтера.

- Как, - говорю, - ты в самом деле вышла замуж второй раз? За кого?

- Я же сказала, за Калмановича.

- За какого Калмановича?

- Разве ты не знаешь Калмановича, провизора Калмановича, сына фельдшера Мендла. Ну, который жил в Москве...

Тут я уж вышел из себя.

- Что с тобой делается, не пойму. Слышали такое?

Вышла за земляка и ни словом не обмолвилась. И как же ты собираешься выйти замуж, когда ты замужем?

- Странный ты человек, отец! Не понимаешь разве, что это был фиктивный брак?

- Как, - говорю, -снова вышла замуж шутки ради?

- Ну конечно, что же я всерьез стану выходить за Калмановича? отвечает она, будто само собой разумеется, что такой жених ей не подходит.

- А зачем, - говорю, - тебе это снова понадобилось?

- Ну конечно же для правожительства. Я ведь тебе писала, что еврейка вдова христианина - не имеет правожительства. Так вот, когда Винтер умер, а мне по разным причинам необходимо было остаться в Москве, я попросила Калмановича - он очень порядочный человек и хороший товарищ - вписать меня в свой паспорт, и мы с ним фиктивно обвенчались. У меня это совсем из головы выскочило... Ах, боже мой, что же теперь делать?

Она закрывает лицо руками и плачет.

- Не плачь, - говорю, - дочка! Это дело поправимое, - Как поправимое? Какой же может быть выход?

- Выход простой, - говорю, - развод. Напиши ему письмо, чтоб он выслал тебе развод - Да, развод, но где я его теперь найду, этого Калмановича?

- Как, - говорю, - он ведь не умер...

- Все равно что умер... Сослан на шесть лет в Якутскую область, в страшную глушь.

Тут уж у меня потемнело в глазах.

- В самом деле плохо, - говорю. - Может пройти бог знает сколько времени, пока свяжешься с ним...

- Дело не только во времени. Я ведь даже не знаю точно, где он находится. А если и удастся узнать, все равно связаться с ним не так просто. Девять месяцев в году он отрезан от всего мира... И потом, кто их разберет, все ваши законы... Эскимос, что ли, оформит ему там развод, провалились бы в тартарары все предрассудки, все эти идиотские церемонии...