Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

себя в экспедиции легко, и их работа полна неподдельного энтузиазма. Они способны увидеть настоящую красоту, им легче распознать скрытые в недрах сокровища, их трудно сбить с пути, они сумеют найти для себя наслаждение и в тяжелом походе, в ночной грозе, и в грохоте обвала. У них на всю жизнь неизгладимо останется в памяти и брачная песня изюбра, и отдых у костра под старой елью, и даже кружка горячего чая, выпитого где-нибудь на леднике или под пиком. Они с удовольствием вспоминают опасные переправы, случайные встречи с медведем, неудачи в пути, и их снова и снова тянет туда, в эту гущу случайностей, где побеждает только знание и сила, где риск и смелость являются залогом успеха.

Каждый человек от своей профессии получает удовлетворение. Художник, писатель, конструктор находят его в минутах творчества; токарь, забойщик, машинист и люди других профессий, любящие свою работу, находят в ней минуты наслаждения.

Мы, исследователи, не являлись исключением. Нам, как и каждому человеку нашего времени, свойственно и увлекаться, и любить свое дело. В силу ли характера работы, в силу ли выработавшейся привычки мы видели в трудностях какое-то необъяснимое удовлетворение. Чем сложнее создавалась обстановка, чем опаснее был путь, тем увлекательнее становилась самая работа. Вот почему мы не повернули обратно, а решили продолжать свой путь, возможно лучше выполнить поставленную перед нами задачу.

С этого дня жизнь экспедиции резко изменилась. Направляясь в глубь неисследованного края, я с еще большей тревогой думал о будущем. Сможем ли мы просуществовать за счет ресурсов этих диких гор, хватит ли у нас силы преодолеть бесчисленные препятствия, которыми природа Восточного Саяна усеяла наш путь?

Но я верил в силы моих спутников, в их твердое непоколебимое желание достигнуть цели.

Нам предстояла борьба, и мы должны были завершить ее победой!

На устье реки Белой

С приходом в лагерь Мошкова и Козлова жизнь экспедиции резко изменилась. Единодушно решив продолжать начатое путешествие в глубь Восточного Саяна, мы теперь возлагали большие надежды на охоту, и исход нашей экспедиции зависел от того, смогут ли Саяны прокормить нас и сумеем ли мы приспособиться к столь необычной обстановке.

Сразу же пришлось сократить наполовину дневной паек муки, крупы, сахара, молочных продуктов. Консервы и небольшой остаток галет стали неприкосновенным запасом. Все патроны и охотничьи припасы были распределены на шесть месяцев предстоящего пути. Пришлось ограничить круг людей, пользующихся оружием. Рыболовные снасти, спички, чай, материал для починки обуви, одежды — все это теперь приобрело для нас большую ценность. Все стали до скупости бережливыми.

Солнце так и не показалось в тот день. Все больше холодало, все беспокойнее метался по долине ветер. Нет солнца — и жизнь в тайге замирает, горы кажутся сумрачными, а лес — охваченным глубоким сном, и сам невольно поддаешься этому подавленному состоянию, да и время в такие дни тянется слишком медленно.

После обеда стали готовиться в путь. По словам Павла Назаровича, до реки Белой, где мы предполагали расположиться лагерем, оставалось не более пятнадцати километров. Вести караван по-прежнему должен был Трофим Васильевич. Павел Назарович, Лебедев и я, вооружившись топорами, пошли вперед — прорубать тропу.

Миновав первый ключ, впадающий в Кизыр недалеко от остановки, мы вступили в зону густой тайги. Нас окружала казавшаяся бесконечной мрачная лесная чаща.

Мы продвигались медленно, делая бесконечные зигзаги между самыми невероятными нагромождениями стволов и ручьев. Удары наших топоров да треск срубленных деревьев разрывали тишину тайги. Путь казался бесконечным, чаща сменялась весенними топями, бурными ключами, будто природа настойчиво решила заставить нас отказаться от задуманной цели. Но мы шли и шли, оставляя позади себя узкую ленту тропы.

Часа через два впереди показался просвет, а затем полоска мелкого березняка. Но вот мы миновали его, и перед нами снова тайга. Павел Назарович, несмотря на свой преклонный возраст, шел впереди, отыскивая проход. Рубил он ловко, по-молодецки, остальные еле поспевали за ним. Пробираясь между вывернутыми корнями упавших деревьев, мы попали в совершенно непроходимый завал.

— Однако, не пройти! Эку беду навалило, — сказал Зудов, присаживаясь отдохнуть и вытирая шапкой пот со лба.

Пришлось повернуть обратно. Бурелом, как оказалось, пересек всю долину, мы уже теряли надежду пробраться через него, когда случайно наткнулись на звериную тропу. Она шла над самыми отрогами, в нужном нам направлении и помогала выбраться в редколесье.

Все уже и уже становилась долина Кизыра. Отроги левобережного хребта подошли близко к реке, и там, где они обрывались, мы снова вышли на звериную тропу, более торную, чем прежняя. Совсем неожиданно она привела нас к устью реки Нижней Белой. Место оказалось неудобным для лагеря, и мы прошли дальше, до Верхней Белой. Там нас встретил молодой кедровый лес, покрывавший небольшую равнину, ограниченную с юга все теми же отрогами хребта Крыжина. Затем отроги снова отходят от берега Кизыра, делая долину несколько шире. Правый же берег Кизыра вообще не имеет сколько-нибудь значительных гор, вдоль него тянется залесенная возвышенность, она то отступает от реки и делает берег совсем пологим, то снова крутыми скатами подходит к Кизыру.

Лагерем мы стали на берегу Кизыра, недалеко от устья реки Белой. Пока расчищали поляну, рубили жерди, подошел и караван.

Палатка, в которой разместились я, Трофим Васильевич и Мошков, была поставлена между старыми кедрами, кроны которых почти сплелись над нею. Справа и слева расположились остальные две палатки, «лицом» друг к другу. Таким образом три наших палатки образовали полукруг, в центре которого был разложен костер. Два брезента, растянутые на распорках, прикрывали груз и седла. Хозяйство повара гостеприимно приютил развесистый кедр. Впереди лагеря виднелось широкое русло Кизыра, теперь заполненное мутной водой, а позади, вдоль реки, неширокой лентой раскинулась кедровая тайга. Несколько поодаль от нас, под небольшим кедром, устроился и Павел Назарович.

Вечером наконец вырвалось из облаков солнце, и от его ослепительного света все вокруг лагеря ожило. Да ненадолго. Скоро оно скрылось за горизонтом, и на долину надвинулись вечерние сумерки. Но на вершинах снежных гор еще долго лежал отблеск румяного заката.

Алексей сидел в своем убежище под кедром, среди разбросанной пустой посуды и вслух размышлял:

— Странно как-то у нас получается! Продукты расходовать запретили, стрелять по зверю — ружья не дают, а повара не разжаловали! Из чего же я теперь должен ужин готовить? Как ты думаешь, Трофим Васильевич? — обратился он к Пугачеву.

— Из ничего… — ответил тот шутливо.

— Умно, Трофим Васильевич, ей-богу, умно! Вот я и попробую угостить вас сегодня этим «из ничего», — и