Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

Наш разговор услышали остальные, и лагерь проснулся.

— Кто же это может быть? — спрашивали мы друг друга, не переставая посматривать на загадочный огонек.

Сомнений не было — там ночевали люди или по крайней мере один человек. Но кто это мог быть — мы разгадать не могли. Своих мы никого не ждали.

Наскоро утолив голод, я и Прокопий, захватив винтовки и Черню, направились на огонек.

Поздняя луна уже успела спрятаться за появившимися облаками. Мы шли вдоль берега, пробираясь по чаще и обходя невысокие скалы, нависшие над рекой, а огонек, не угасая, маячил впереди. То он казался совсем близким, и мы, убавив шаг, передвигались с большой осторожностью, то вдруг он исчезал и появлялся где-то далеко в пространстве. Мы вышли на небольшую возвышенность, узким языком спускавшуюся к Кизыру, и притаились. Совсем неожиданно костер оказался метрах в полутораста от нас.

Прячась за деревья, я стал присматриваться в бинокль. У костра спали двое. Их котомки и ведро висели на сучке ближайшего дерева. Люди лежали у огня, прикрываясь телогрейками. Мы, крадучись, подошли еще метров на тридцать и увидели, как один из спавших встал, поправил огонь, погрелся и снова улегся.

Идти прямо к костру мы не решились. Черня, тоже как и мы, пристально следил за костром. Тогда я отстегнул поводок, и собака бесшумно бросилась вперед, но, выскочив на поляну, на мгновение замерла на месте, а затем, будто скрадывая зверя, стала приближаться к костру. У изголовья одного из спящих Черня остановился и, к нашему великому удивлению, начал вилять хвостом. Разбуженный шорохом человек проснулся и, вскочив на ноги, обнял собаку.

Изумленные поведением Черни, мы с Прокопием стали спускаться к костру. Когда обнимавший Черню человек обернулся, мы узнали Мошкова, которого уж никак не ожидали здесь встретить.

Я подошел к костру, и стоило мне только посмотреть на Мошкова, как без расспросов все стало понятно. Проснулся и его спутник — Степан Козлов.

Мы поздоровались. Я ни о чем не спрашивал, боясь услышать из уст Мошкова ту страшную весть, которую он действительно принес нам. Мошков, полураздетый, стоял против меня, безвольно опустив забинтованную грязным тряпьем руку. Его изорванная одежда носила отпечаток тяжелого пути, она висела грязными клочьями, но его исхудалое, покрытое густым загаром лицо было спокойно.

— Ты почему здесь? — с натугой вырвалось у меня.

— Не смогли забросить груз, вот и решили догонять! — ответил Мошков устало.

Я присел на бревно, конец которого бесшумно тлел, охваченный огнем. Сквозь поредевшие облака сиротливо смотрели на нас одинокие звезды. Тихо шумел Кизыр, неся в темную даль свои мутные воды.

Перед глазами, как на экране, возник весь пройденный путь, борьба, невзгоды — и все это показалось теперь пустой, ненужной затеей.

— Неужели придется возвращаться? — произнес я вслух.

Молчала тайга, молчали горы, и, обступив костер, молча стояли мои товарищи. Никто не проронил ни слова, как бы боясь нарушить тишину этой памятной ночи.

Я сидел, все еще не в силах прийти в себя от неожиданной встречи, а главное — от той вести, что принесли нам Мошков и Козлов. Хотелось, чтобы все это оказалось сном, чтобы пролетел он, как ночь.

— Значит, не бывать нам в Саянах, так, что ли, Пантелеймон? — спросил я Мошкова и подошел к костру. — Ты подумал об этом, прежде чем идти сюда?

— Все обдумал! — ответил он ослабевшим голосом. — Мы не в состоянии были забросить продовольствие в глубь Саяна и не могли не предупредить вас об этом. Нас опередило тепло: на аэродромах нигде не осталось снега, взлетать самолеты могли только на колесах, а здесь они должны совершать посадку на лыжах. Ничего мы не могли сделать, вот и пошли через эти проклятые завалы. Думали, в четыре дня догоним, а вот уже одиннадцать идем. Пять дней ничего не ели… Есть у вас с собой хоть маленький кусочек хлеба?

Пламя костра, вырвавшись из-под дров, осветило Мошкова. К нему подошел Черня и, помахивая хвостом, стал ласкаться. Только теперь я заметил, как впали у Мошкова глаза, как вытянулось лицо и глубокие морщины прорезали загорелый лоб. Похудевшее лицо Козлова и его печальный взгляд тоже выражали крайнюю усталость.

У Днепровского оказался небольшой кусочек лепешки, который он обычно носил про запас. Как обрадовались они этому кусочку!

Мошков бережно взял его обеими руками, осторожно разрезал ножом пополам и одну половину передал Козлову. Прокопий засуетился у костра, подогревая чайник, а Мошков и Козлов, ожидая кипяток, присели к огню и стали нетерпеливо отщипывать маленькие кусочки. Они бережно клали их в рот и долго жевали, словно там была не крошка, а целая краюшка хлеба. Когда чайник закипел, я разыскал в их рюкзаках кружки, и они стали пить чай.

Состояние, которое охватывает человека, вынужденного голодать продолжительное время, понятно только тому, кто сам переживал голод. Тяжелее всего переносятся первые два дня, когда вы находитесь еще во власти воспоминаний о последнем обеде, когда память, будто издеваясь, напоминает вам о когда-то недоеденном кусочке жирной медвежатины или о чашке сладкого чая. То вдруг вы почувствуете опьяняющий запах гречневой каши или яичницы, хотя вы не помните даже, когда их ели.

А сон в это время — это сплошное пиршество. Наконец, на третий день человека, истерзанного этими воспоминаниями, усталостью и истощением, начинает охватывать безразличие. Горе тому, кто поддается этому состоянию и не противопоставит ему свою волю, которая должна проявляться тем сильнее, чем тяжелее становится окружающая обстановка — не выпутаться тогда ему из тайги, не найти своих палаток в горах или в тундре. Нужно помнить, что у человека всегда имеется скрытый запас энергии, позволяющий ему не только существовать много дней без пищи, но делать длительные переходы в состоянии истощения. Используйте этот резерв без паники, как можно меньше поддаваясь предательскому сну, — и вы достигнете цели!

Мошков и Козлов продолжали сидеть у костра, зажав в горсти по куску лепешки. Для них эти минуты были настоящим торжеством, а хлеб — неоценимым сокровищем.

— Писем не принесли? — обрывая молчание, спросил Днепровский.

— Алексею Лазареву одно есть, больше никому… — ответил Мошков, не отрывая взгляда от лепешки.

Мы решили, не задерживаясь, отправиться в лагерь. Я и Днепровский накинули на плечи их рюкзаки, и на месте встречи остались только догоревший костер да две постели, сделанные из хвои.

Шли медленно. Мошков и Козлов совсем ослабли. Они, с трудом передвигая ноги, кое-как плелись следом за нами.

Мы еще затемно перешли последний ручей и оказались в лагере. Алексей