Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

Тяжелее всех шла Маркиза. У нее была не только весьма непривлекательная внешность, но еще и капризный нрав, который был особенно заметен именно в тот злополучный день: она часто ложилась, кусала переднего коня и по уши вымазалась в грязи. Сначала мы объясняли ее выходки просто неумением ходить под вьюком и, жалеючи, сняли с нее часть груза. Но она, наверное, считала, что при такой важной кличке ей вообще непристойно возить ящики с мукой, и добивалась полного освобождения.

После двухчасового блуждания по лесной грязи мы наконец увидели с правой стороны возвышенность и сразу же свернули к ней. Оставалось перейти небольшой ложок, и мы уже были бы на сухом месте. Но Маркиза решила почему-то именно там устроить нам неприятность. Она вдруг улеглась в грязь и не захотела идти дальше. Что мы с ней ни делали, уговаривали, помогали встать, но это не производило на нее никакого впечатления.

— Нашла когда ванны принимать, — нервничал Павел Назарович.

— Такая уж порода графская, — поддержал Алексей. — Вон, посмотри, — вдруг обратился он к стоявшей кобылице, — Гнедушка тоже колхозная лошадь, а не корчит из себя маркизы, у нее и вьюк сухой, а у тебя весь в грязи, да и сама ты на кого похожа… Тьфу! — сплюнул он с досадой.

— Стало быть, я сейчас с ней поговорю, — сказал Бурмакин, протискиваясь вперед.

Он взял в обе руки ее повод и, наступив на него ногой, крепко потянул, но повод не перервался. Тогда он отстегнул подпруги, взвалил на себя вьюк и седло.

— Ох, братцы! — произнес Бурмакин, покрякивая. — Зря ведь ругаем Маркизу. Куда же ей везти такую тяжесть, ежели я, и то с трудом поднимаю. Дайте-ка мне повод! — твердо сказал он, становясь впереди лежащей лошади. Кто-то бросился к нему, а мы расступились, еще не понимая, что он задумал.

Бурмакин перепоясал себе грудь поводом, поставил пошире короткие ноги и еще раз опробовал ремень.

— Стало быть, Маркиза, поехали! — сказал он спокойно и, сгибаясь под тяжестью вьюка, шагнул вперед, таща за собой лошадь. Та, вытянув шею и оскалив зубы, сопротивлялась, махала головой, билась ногами, но не вставала. Так и выволок ее Бурмакин вместе с валежником и с болотной тиной на берег. Там она вдруг вскочила и неизвестно с чего громко заржала.

— Вот это силища-а-а… — всплеснув руками, вдруг крикнул Павел Назарович, а остальные стояли молча, удивленно покачивая головами.

Однажды ночью

Вырвавшись из топкой низины, мы подошли к возвышенности и, свернув влево, стали обходить ее со стороны реки. Холмистый рельеф местности способствовал более быстрому стоку воды, отчего почва здесь была несколько суше.

Нас окружала лесная чаща. Молодой, еще не распустившийся березник и всех возрастов кедры смешанно росли по мертвому лесу. Они прикрывали собой сваленные ветром обломки стволов и вывернутые вместе с землею корни. Тропы не было. На нашу долю выпало первыми проложить путь по Кизыру. Стук топоров, нарушая безмолвие леса, уходил все глубже по долине и уводил за собою караван.

Я всегда вспоминаю эти дни нашего путешествия, как тяжелое испытание. Нужно было выработать в себе выносливость ко всем трудностям и случайностям, чтобы воспринимать их как должное и неизбежное. Хорошо, что мои спутники не унывали, и чем труднее становился путь, чем больше изнуряли их препятствия, тем настойчивее, если не сказать — азартнее, боролись они с природой.

Мы обогнули первую возвышенность и опять попали в затопленную низину. Снова началась борьба с грязью и топями. Лошади вязли по брюхо, заваливались в ямы, и нам то и дело приходилось расседлывать их, вытаскивать, а затем снова вьючить и пробиваться вперед.

Более часа мы блуждали по чаще, утопая в размякшей почве, пока не вышли к руслу ключа. В летнее время мы бы его, наверное, и не заметили, по теперь, после длительного дождя и под напором снежной воды, он превратился в мощный поток. Мы остановились в раздумье — что делать? Павел Назарович и Днепровский ушли — один вверх, другой вниз, в поисках более подходящего места для переправы, но вернулись с неутешительными вестями. Берега ключа были крутые, забитые плавником: всюду по руслу лежали недавно сваленные и перенесенные водою ели, кедры, само же дно было завалено крупными камнями.

Пришлось остановиться и готовить переправу. Снова застучали топоры и с грохотом стали валиться через ключ срубленные деревья. Одни из них, падая, ломались и уносились водой, другие, ложась поперек ключа, не в силах были противостоять потоку и, развернувшись вершинами, тоже уплывали вниз, загромождая собою русло.

Наконец, одно дерево удалось положить так, что оно, упираясь комлем и вершиной в берега, повисло над водою, по нему перешли два человека на противоположную сторону и свалили оттуда высокую ель так, что оба дерева легли рядом.

Но, прежде чем приступить к переноске груза, мы обрубили сучья и протянули веревку, которая должна была заменять нам перила.

Когда переход был налажен, приступили к переправе лошадей. Нам нельзя было воспользоваться обычным приемом — переправлять их всех разом, гоном. Ключ был глубиною более двух метров, а течение настолько быстрое, что животных непременно снесло бы вниз и вряд ли им удалось выбраться на противоположный берег. Нужно было всех лошадей переправлять в одиночку, для чего ниже кладки обрубили наносник и очистили берега от кустов.

На долю Бурки и на этот раз выпало первому испытать силу потока. К его крепкому поводу привязали длинную веревку, конец которой перенесли на противоположный берег, а затем стали общими силами сталкивать коня в воду. Бурка долго сопротивлялся, но, прижатый нами к ключу, вдруг сделал огромный прыжок и с головой окунулся в мутный поток. При прыжке веревка попала под передние ноги коню и запутала его. Не имея возможности сопротивляться течению, Бурка поплыл вниз, а люди, стоящие на противоположном берегу, не могли натягивать веревку, боясь, что конь окончательно запутается в ней и захлебнется. Почувствовав свободу, конь повернул обратно и с трудом выбрался на берег.

К наступлению сумерек мы перетащили свое имущество на противоположную сторону ключа, лошади же остались ночевать на левом берегу.

Скоро стало темнеть, и измученные люди после короткого ужина легли спать.

Человек, который провел долгий день на свежем воздухе в лесу или в горах, да еще крепко при этом поработал, обычно засыпает быстро. Его не тревожит ни бессонница, ни сновидения, он не слышит шороха ночных букашек, не замечает неровностей почвы под собственным боком, и даже при всех этих неудобствах за короткую летнюю ночь успевает отдохнуть,