Эйнемида III. Надежда на весну. - Антон Чигинёв

не знающих, чем себя занять. Мы, как говорят рыбаки, выловили мелочь, а крупная рыба уплыла.

– Ничего себе мелочь – советник острова!

– Мелочь, – упрямо поджал губу Мэаларэн. – Избалованый, пустой мальчишка, посаженный на высокую должность влиятельными родичами. Он не знал ничего важного, никто бы ему это не доверил.

– Вот как, ты говорил с ним? Я слышал, культисты умирают прежде, чем скажут слово.

– Есть один метод… – нехорошо усмехнулся блюститель. – На них какое-то заклятие, похожее на «печать молчания», но страх и боль его прекрасно заглушают. Я взял его кишки и намотал на нож…

– Избавь меня от подробностей, – брезгливо поднял руку Нэатэон. – И что же он тебе сказал?

– Великое изменение.

– Что?

– Так говорят они, культисты. Кое с кем из них мне удалось поговорить… известным тебе способом, кое-кого подслушать, кое-что прочесть. Великое изменение. Члены культа пьют человеческую кровь, взятую у живых людей, выкладывают трупы глифом «солнце» и желают некоего великого изменения или восхода Невидимого солнца. Это заговор. Пока не знаю против кого, но судя по размаху, вряд ли речь идёт о пустяках. Великое изменение… Кого или что они хотят изменить? А если вспомнить, что именно сейчас наши благодетели ведут борьбу с узурпаторами, с этим Ээлейном…

– Не стоит называть это имя, – быстро сказал Нэатэон.

– Чушь, – отмахнулся Мэаларэн. – Если мы боимся называть врага вслух, мы уже проиграли. Так вот, не хотят ли наши заговорщики предать благодетелей? Поддаться этому самому Ээлейну? Изменение действительно немалое, так? Всё может быть очень серьёзно и нити ведут на такие верха, что да, советник острова – действительно мелочь.

– Послушай, Мэаларэн, – строго сказал Нэатэон. – Эти твои догадки могут завести чересчур далеко. С Ээфиором ты был прав, не спорю, но твоя одержимость этим культом переходит все границы. Ты знаешь, что мне пришлось извиняться за тебя перед Ойэлиром? Как тебе вообще пришло в голову так разговаривать, ладно со старшим и уважаемым родичем – с одним из иерархов Иперона лучезарного! И это только один случай, хотя и, пожалуй, самый вопиющий. Чего ты намерен этим добиться?

– Правды, – решительно тряхнул головой Мэаларэн. – Если Ойэлир в чём-то замешан, я не посмотрю, что он наш родственник. Это дело слишком дурно пахнет. Если не искоренить зло сейчас, дело может закончиться огромной бедой.

– Ну это уже чересчур, – Нэатэон рассмеялся. – Каорн-наа Ойэлир – член культа и заговорщик! Если ты не хочешь, чтобы тебя, как сумасшедшего, упрятали в дом Лийи, болтай о таком потише.

– Ойэлир… – мрачно промолвил Мэаларэн, точно пробуя имя на вкус. – Я боюсь оказаться правым, Нэатэон, но… Помимо обычного бреда про изменения и солнца, Ээфирон назвал одно имя: Лэйэкасс.

– Лэйэкасс? Кто это?

– Не знаешь? Ты-то? – Мэаларэн рассмеялся, хотя весело ему не было. – Лэйэкасс – это служитель храма Иперона. Я знаю его в том числе потому, что именно ему Ойэлир приказал выставить меня за порог. Я тогда разузнал про него. Он регулярно проводит обряд почитания света в доме старшего архитектора Сэакрона из Оламмы, а младший сын архитектора был одним из убитых культистов в той же самой Оламме. Другой культист тоже служил в храме Лучезарного. Правда не у Ойэлира, а в малом на реке Ийис, но, таким образом, он подчиняется Ойэлиру. Ещё один культист постоянно посещал храм здесь, в Таоллэ… Всё это очень дурно пахнет. Очень.

– Всё это косвенные догадки, и весьма натянутые, – Нэатэон пожал плечами. – Культисты – члены влиятельных семей. Конечно, они могут быть знакомы с иерархом, а если этот Лэйэкасс служит Ойэлиру, то и с ним тоже. Это не доказательства.

– А что ты скажешь про Каорн-иан Элэасса?

– Нашего родственника? – Нэатэон недоуменно поднял бровь. – Он умер, и я скорблю. Что я ещё могу сказать?

– Он пропал почти тридцать лет назад и с тех пор никто не видел тела. А знаешь, о чём я подумал: последний раз ведь его видели именно возле таоллского храма, он намеревался свершить обряд. И первые жертвоприношения начались примерно тогда…

– Ну это уже чересчур! Какое отношение событие тридцатилетней давности имеет ко дню сегодняшнему? Эти случаи никак не связаны, это же очевидно.

– Слишком много совпадений. В конце концов, чутьё редко меня подводит. Лэйэкасс – культист, я уверен, а Ойэлир как-то связан с этим делом. И я узнаю, как.

– Благодетели… – рассмеялся Нэатэон, как показалось, несколько нервно. – Ты всё упорствуешь. Ну хорошо, что ты намерен делать?

– Прежде всего, изложу свои догадки Эйэсу, начальнику моего начальника. Он человек решительный и умный, от него можно добиться больше. Возможно, подскажет то, чего я не вижу, а самое главное, мне нужна его поддержка. Пора серьёзно поговорить – сперва с Лэйэкассом, а потом… потом и с Ойэлиром.

– Вот как, – холодно сказал Нэатэон. – Ты собираешься изложить чужому человеку подозрения об уважаемом члене нашей семьи. А ты понимаешь, что это бросит тень на всех Каорн? Представляешь, что будет, если о нашем сородиче начнут говорить, будто он культист и служит… узурпаторам?

– Будет куда хуже, если он на самом деле им служит. Пойми, Нэатэон, тут речь идёт о чём-то большем, чем семейная честь. Если выяснится, что Ойэлир невиновен – я молю благодетелей, чтобы так и было! – его честь не пострадает, но если он виновен… Если он виновен, честь нашей семьи уже поругана, и мы спасём её, только разоблачив его.

– Это неправильно, Мэаларэн, совсем неправильно! Всё это догадки, без надёжных доказательств. Раскрыв такое чужому человеку, ты дашь оружие врагам иерарха и нашей семьи. Поползут слухи, сплетни. Всё ради чего? Чтобы проверить предположение, которое, скорее всего, не подтвердится?

– Ради пнатеи, – упрямо нагнул голову Мэаларэн. – Я понимаю, как всё это выглядит и чем грозит как нашей семье, так и лично мне, но я чувствую, понимаешь, чувствую, что это важно – возможно, важнее всего. Я не могу поступить иначе.

– Ты чувствуешь… – Нэатэон раздражённо махнул рукой. – А из-за твоих предчувствий пострадаем мы все.

– Будет хуже, если мы пострадаем от того, что мои предчувствия подтвердились.

Отстаток пути прошёл в тяжёлом молчании. Спустившись с холма Эмоон, они миновали густо засаженные