Человек без души - Игорь Борисенко

Ргол отправил карту в медленный волшебный полет, окончившийся в ладони Дальвига. Нерешительно и неохотно тот развернул твердый и хрупкий пергамент, покрытый многочисленными изъянами – от пятен темно-бурого цвета до больших дыр. Грубая схема изображала большую страну; три дымящиеся вершины вулканов были нарисованы у ее южной границы. Ближе к северному краю, на берегу петляющей реки были нарисованы крупные знаки, выписаны незнакомые руны.

– Если отправиться на хороших конях точно на север отсюда, – сказал Ргол, – то нужного места можно достичь всего за две-три недели.

– Далеко, – опасливо ответил Дальвиг. Карта не вызвала у него доверия: больше всего она походила на дурачество мальчишки.

– Я не стану тебя гнать в дорогу, – улыбнулся князь. – Можешь оставаться в этой прекрасной стране или же отправиться со мной. Мне нужны способные помощники, хотя особой славы или больших денег пока обещать не могу. Поверь, мой мальчик, дать тебе карту стоило мне больших усилий. Это говорит о сильной симпатии, о добрых чувствах, которые я испытываю к тебе. Гораздо охотнее я позвал бы тебя в свою столицу…

Если сомнения и терзали разум Дальвига, добрые чувства Ргола и его желания страшили больше Белоранны, тарпалуса и путешествия с сомнительной целью вместе взятых. Решительно свернув свиток, Эт Кобос склонил голову, наконец-то выражая Рголу благодарность.

– Что ж, спасибо тебе, – сказал он, стараясь не глядеть в ласковые и страшные глаза князя. – Боюсь, я был слишком груб и несдержан… и сразу не мог оценить твоей доброты и щедрости. Прости. В здравом рассуждении я признаю правоту всех твоих слов и полезность всех советов. Мне хотелось бы немедленно последовать им, потому как задержки рождают ненужные сомнения. Ты не мог бы предоставить пару тех самых хороших коней, одежды и еды на дорогу? В счет шестидесяти монет, конечно.

– Ах, разве ты мог в этом сомневаться?! – Ргол всплеснул руками. Сложив губы бантиком, будто бы собираясь поцеловать Дальвига на прощание, он проводил его жадным и грустным взором. Эт Кобос бочком миновал носилки – а едва слышно постанывающие рабыни уже брались за ручки. – Мой дорогой Сорген, я был несказанно рад нашему с тобой знакомству. Искренне надеюсь, что это не последняя наша встреча…

– Да-да… я тоже рад и тоже надеюсь, – ответил Дальвиг, веря, что голос его не слишком явно выдает лживость этого утверждения. – Фаскел ван лаутир, орман.[4]

– Спасибо, дорогуша. Тебе того же, – проворковал Ргол. Повинуясь его легкому жесту, девушки-носильщицы подхватили носилки и осторожно пошли прочь.

ПУТЬ МИМО ДЫМЯЩИХСЯ ВЕРШИН

Пустые холмы – без деревьев, кустов и даже камней. Одни лишь клочковатые заросли дым-травы, которая, по уверениям кочевников, впитывает в себя серую пелену вместо воды и солнечного света. Пустые серые низины у подножий холмов, и ни одной речушки, ни одного ручейка. Только редкие грязные лужи, по поверхности которых пленкой насыпана вездесущая пыль. На многие льюмилы вокруг ни одной живой души… Только три вершины, словно торчащие из-под земли макушки похороненных великанов. Слабый северный ветер разносит по небесам изрыгаемый ими дым, перемешивает и несет на далекий юг, к берегам великих Покинутых болот.

Однообразные в своей унылости холмы похожи как капли воды. Они исчезают сзади и снова возникают перед воспаленными глазами, создавая у путешественников впечатление, что они никуда не движутся, а просто едут по кругу. Пепел летит с неба, набивается в одежду, разъедает кожу и раздражает сходящие с ума от безрадостной картины глаза.

День за днем один и тот же убогий пейзаж, который ничто не в силах изменить. Кажется, жизнь остановилась здесь раз и навсегда, и несчастный, угодивший в эти места, вынужден будет умереть у подножия одного из тысяч холмов, так и не увидев больше солнечного света.

Впрочем, несколько раз Дальвигу казалось, что у самого горизонта он видит крошечные группы всадников. Дым отчаянно далеких костров, едва различимый в вечной пелене над тоскливой степью. Может быть, это были видения, рожденные больным воображением, уставшим от однообразия? Выяснять не хотелось. Кочевники не могли дать путникам ничего такого, в чем бы они нуждались. Еды, воды у них было довольно, а кроме того, Черная Книга не дала бы умереть от, голода и жажды в любом случае.

Через пять дней Дальвиг понял, что мрачные вершины, называемые здесь не иначе как Трубами Пекла, вдруг стали заметно увеличиваться в размерах. Будто бы неведомое колдовство, сломленное упорством ползущих вперед путников, рассеялось и позволило им покинуть опостылевшую степь. Сначала Три Вершины нельзя было закрыть ладонью, через день – даже двумя. Тонкий луч перстня, проявлявшийся только по желанию Дальвига, показывал точно на север, между центральной и восточной горами. К тому времени почва под копытами коней принялась периодически сотрясаться, и каждый толчок сопровождался выбросом из одного или сразу нескольких жерл особенно черного дыма. То, что придется проезжать между этими чудовищными и неспокойными столпами, причиняло Дальвигу немало беспокойства. Долгое время он размышлял, что лучше – потратить неизвестно сколько времени на объезд или двигаться прямо? В конце концов Эт Кобос решил, что если бояться дороги, то не стоит даже в нее собираться. Известие о возможности в ближайшее время очутиться вблизи рыкающих и дымящихся гор привело Хака в ужас. Однако деваться ему было некуда, ибо остаться одному в пустынной степи он боялся ничуть не меньше.

В путь Ргол дал обоим путешественникам совершенно одинаковых черных жеребцов, с красноватыми дикими глазами. Каждый обладал косматой, не знавшей расчески гривой и сильными ногами, но нрав, против ожидания, оказался не слишком строптивым. Сначала жеребцы упрямились, потом, после тумаков и вкусных соленых сухариков, смирились с новыми хозяевами. Хак влюбился в коней с первого взгляда. Своего он назвал Красавчиком, а второго – Дикарем, за его особенно растрепанные хвост и гриву. Седла, упряжь, дорожные сумки с запасом провизии и воды, одеяла, кремни – все недавно принадлежало какому-то кочевому князьку, потом перешло к Рголу, а от него – Дальвигу за умеренную плату. Из своей награды он так и не увидел десятка золотых, взятого Перстеньком за его «подарки». Кроме того, совершенно бесплатно Ргол пожаловал Дальвигу одежду: серую куртку из плотной ткани, обшитую спереди и сзади цельным куском желтой кожи, прекрасно выделанной, мягкой и бархатистой на ощупь. Пояс с серебряной пряжкой был точно таким же, составляя с курткой изящный комплект. Черными нитями на нем был вышит целый табун скачущих друг за другом коней, а слева висели петли для ножен, толстые серебряные цепи с витыми звеньями. Сапоги тоже были желтыми, но другого оттенка и более грубой выделки. Впрочем, внутри их покрывала алая ткань, и можно было подвернуть высокие голенища, чтобы поразить окружающих яркими красками. Черные штаны из кожи, черный плащ из незнакомой упругой ткани, шарф с золотым шитьем и шляпа с отгибающимися полями и козырьком довершали портрет неброско, но со вкусом одетого молодого человека, в которого превратился недавний замарашка… Даже Хак получил подарок – бордовую замшевую куртку и черный плащ с бронзовой заколкой у горла. Увалень оказался на седьмом небе от счастья, и первое время только тем и занимался, что надраивал безделушку. Хорошо, что на небе не было солнца – в противном случае брошь непременно ослепила бы своего счастливого хозяина. К тому времени как они подъехали к Дымящимся вершинам, подарки потеряли свой лоск, превратившись в пропитанные пылью и потом грязные тряпки. От золы и пепла потускнел даже волшебный перстень, не говоря о других обычных вещах. Однако бесконечное мучение в царстве пыли и облаков, похоже, подходило к концу. Вечером шестого дня усталые путники увидали впереди, далеко за клубящимися у жерла правой вершины облаками, красные лучи садящегося солнца. Изрытые постоянным северным ветром склоны Труб Пекла отвесно вздымались уже совсем рядом. Казалось, они тянутся к небу безо всяких подножий, внезапно вырываясь из холмов. На самом деле поверишь, что это трубы, тянущиеся откуда-то далеко из-под земли. Все три вершины по форме представляли собой вытянутые конусы со срезанными верхушками; отличить одну от другой Дальвиг не смог бы при всем желании.