Закат и падение Римской Империи. Том 1 - Эдвард Гиббон

2. Акцизные пошлины, введенные Августом после окон­чания междоусобных войн, были чрезвычайно умеренны, но падали на всех без исключения. Они редко превышали один процент, но взыскивались со всего, что продавалось на рын­ках или с публичного торга, начиная с самых значительных покупок земель и домов и кончая теми мелкими предметами, ценность которых обусловливается их громадным количест­вом и ежедневным потреблением. Эти пошлины, падая на всю народную массу, постоянно вызывали жалобы и неудо­вольствие, так что один император, хорошо знакомый с нуж­дами и средствами государства, был вынужден объявить путем публичного эдикта, что содержание армии зависит в зна­чительной мере от дохода, доставляемого этими пошлинами.

3. Когда Август решился постоянно содержать отряд войск для защиты правительства от внешних и внутренних врагов, он назначил особый денежный фонд на уплату жало­ванья солдатам, на награды ветеранам и на экстраординарные военные расходы. Хотя огромные доходы от акцизных пошлин употреблялись специально на этот предмет, они ско­ро оказались недостаточными. Для покрытия этого дефицита император придумал новый налог на завещания и наследства в размере пяти процентов. Но римская знать более дорожила своим состоянием, нежели свободой. К ее негодованию и ро­поту Август отнесся со своей обычной сдержанностью. Он передал этот вопрос на рассмотрение сената и просил его найти какой-нибудь другой, менее ненавистный способ для удов­летворения государственных нужд. Так как сенаторы расхо­дились в мнениях и не знали, на что решиться, то император объявил им, что их упорство заставит его предложить введе­ние общей поземельной и подушной подати. Тогда они без­молвно утвердили первый проект императора. Впрочем, новый налог на завещания и наследства был смягчен некото­рыми ограничениями. Он взыскивался только с имуществ, имевших известную стоимость, как кажется, только с таких, цена которых была не менее пятидесяти или ста золотых монет, и от него был освобожден самый близкий родственник с отцовской стороны. После того как права, основанные на законах природы и на бедности, были таким образом ограж­дены, уже не трудно было согласиться с тем, что иноземец или дальний родственник, неожиданно получивший наслед­ство, должен будет пожертвовать двадцатую часть этого нас­ледства в пользу государства.

В богатом государстве такой налог мог доставлять большие доходы; к тому же он был очень хорошо приспособлен к нра­вам римлян, так как давал им возможность руководствовать­ся в своих завещаниях прихотью и не стесняться никакими законами о наделе сыновей или о приданом, придуманными в наше время. Вследствие различных причин отцовские при­вязанности нередко не имели никакого влияния на суровых патриотов времен республики и на безнравственную знать времен империй, и, если отец оставлял своему сыну четвер­тую часть своего состояния, он этим устранял всякий повод для законных жалоб. Но богатый бездетный старик делал­ся у себя в доме тираном, и его власть росла вместе с его го­дами и немощами. Раболепная толпа, к которой нередко примешивались преторы и консулы, заискивала его располо­жения, лелеяла его скупость, восторгалась его безрассудст­вами, угождала его страстям и с нетерпением ожидала его смерти. Искусство ухаживания и лести превратилось в очень выгодную науку; те, которые сделали себе из него профес­сию, получили особое название, и весь город, по живописно­му выражению сатирика, оказался разделенным между дву­мя партиями - между охотниками и их добычей. Однако, хотя ежедневно случалось, что лукавство диктовало, а безрассудство подписывало несправедливые и сумасбродные за­вещания, бывали и такие примеры, что завещание было ре­зультатом сознательного уважения и добродетельной при­знательности. Цицерон, так часто защищавший жизнь и со­стояние своих сограждан, был за это вознагражден завещан­ными ему суммами, которые доходили в общем итоге до 170 000 ф. ст.; и друзья Плиния Младшего, как кажется, не были менее щедры в изъявлениях своей признательности этому симпатичному оратору. Но каковы бы ни были мо­тивы, которыми руководствовался завещатель, казначейство требовало двадцатую часть его состояния; таким образом, в течение двух или трех поколений все достояние подданных должно было мало-помалу перейти в государственную каз­ну.

В первые и лучшие годы своего царствования Нерон, из желания сделаться популярным и, может быть, из бессозна­тельного влечения к добру, задумал уничтожить обремени­тельные таможенные и акцизные пошлины. Самые благоразумные из сенаторов одобрили такое великодушие, но откло­нили его от исполнения намерения, которое могло ослабить республику, уменьшив ее денежные средства. Если бы эта мечта фантазии действительно могла быть осуществлена на деле, такие государи, как Траян и Антонины, наверно, с жа­ром взялись бы за такой удобный случай оказать столь важ­ную услугу человеческому роду; однако они ограничились облегчением государственных налогов, но не пытались со­вершенно отменить их. Их мягкие и ясные законы определи­ли правила и размеры податного обложения и охранили под­данных всех сословий от произвольных толкований, несправедливых притязаний и наглых притеснений со стороны лю­дей, бравших государственные доходы на откуп; нельзя не подивиться тому, что самые лучшие и самые мудрые рим­ские правители во все века римской истории придержива­лись этого пагубного способа собирания доходов, и в особен­ности собирания акцизных и таможенных пошлин.

Каракалла руководствовался иными соображениями, чем Август, и самое положение его не было похоже на положение Августа. Он вовсе не заботился об общей пользе или скорее был ее противником, а между тем он был поставлен в необходимость удовлетворить ненасытную алчность, которую сам возбудил в армии. Между всеми налогами, введенными Августом, не было более доходного и более всеобщего, чем взыскание двадцатой части с наследств и завещаний. Так как он не был ограничен пределами Италии, то его доход­ность увеличивалась вместе с постепенным распространением прав римского гражданства. Новые граждане хотя и долж­ны были в одинаковом размере со всеми нести новые налоги, которых они не платили, когда считались не более как римскими поддаными, однако находили для себя достаточ­ное за это вознаграждение в более высоком общественном положении, в приобретаемых ими привилегиях и в том, что их честолюбию открывался доступ к почестям и блестящей карьере. Но это почетное отличие оказалось ничего не стоящим. По причине расточительной щедрости Каракаллы ти­тул римского гражданина лишь наложил на жителей провин­ций новые обязанности. Сверх того, жадный сын Севера не удовольствовался тем размером налогов, который казался достаточным его предшественникам. Вместо двадцатой части он стал взыскивать десятую часть со всех завещаний и нас­ледств и в течение своего царствования (так как прежний размер был восстановлен после его смерти) дал почувство­вать тяжесть своего железного скипетра всем частям импе­рии в одинаковой мере.

Когда все жители провинций стали нести налоги, состав­лявшие особенность римских граждан, они этим самым, по ­видимому, освобождались от податей, которые они прежде уплачивали в качестве подданных. Но такие принципы пришлись не по вкусу Каракалле и его мнимому сыну. С провинций стали одновременно собирать и старые и новые налоги. Добродетельному Александру было суждено в значи­тельной мере облегчить им это невыносимое бремя тем, что он понизил подати до третьей части той суммы, какая взы­скивалась в момент его восшествия на престол. Трудно до­гадаться, какие соображения побудили его сохранить этот ничтожный остаток общественного зла; но от того, что эти зловредные плевелы не были вырваны с корнем, они стали разрастаться с новой силой и поднялись на такую высоту, что в следующем веке омрачили своей смертоносной тенью весь римский мир. При дальнейшем изложении этой истории нам еще не раз придется упоминать о поземельной и подуш­ной подати и об обременительных сборах зернового хлеба, вина, масла и мяса, которые доставлялись из провинций на потребление армии и столичного населения.

Пока Рим и Италия пользовались уважением, подобаю­щим центру правительственной власти, национальный дух поддерживался старыми гражданами и незаметным образом впитывался в умы новых. Высшие посты в армии замещались людьми, получившими хорошее образование, изучавшими законы и литературу и возвышавшимися шаг за шагом по лестнице гражданских и военных должностей. Их влия­нию и личному примеру можно отчасти приписать скромное повиновение легионов в течение двух первых столетий импе­рии.

Но после того как Каракалла низвергнул последний оплот римской конституции, различие профессий мало-помалу за­менило различие рангов. Жители внутренних провинций, как более образованные, оказались всех более годными для занятия судебных и административных должностей. Военное ремесло, как более грубое, было предоставлено крестьянам и пограничным варварам, которые не знали иного отечества, кроме своего лагеря, не знали никакой науки, кроме воен­ной, не имели понятия о гражданских законах и едва ли бы­ли знакомы с правилами военной дисциплины. Со своими окровавленными руками, со своими дикими нравами и отчаянной смелостью, они иногда охраняли императорский пре­стол, но гораздо чаще ниспровергали его.