Войны будущего. От ракеты «Сармат» до виртуального противостояния - Елена Поликарпова

В конце XX – начале XXI вв. Россия и другие страны СНГ столкнулись с далекой от альтруизма, весьма расчетливой ментальностью цивилизацией Запада в условиях обострения конкуренции на мировых рынках и системного кризиса мировой цивилизации. «Сегодня они как никогда близки к утрате своей цивилизационной идентичности и самобытности, сохранность которой была возможна в рамках евразийской цивилизации»[434]. В связи с этим возникает проблема сохранения идентичности и аутентичности России, что с необходимостью требует разработки концептуальной (или «проективной») безопасности (К-безопасности). Такого рода безопасность теперь приобретает все большую значимость, так как во все большей степени «мир становится проективным, а значит, ошибки в обеспечивающих цельность проектных фокусах (нечаянные или сознательно делаемых) превращаются в угрозу для общества, а в пределе – и для человечества в целом»[435]. Значимость К-безопасности обусловлена также и тем существенным обстоятельством, что в последние десятки лет человечество теряло свою историю (и историческую память) с её классическими понятиями «эра», «эпоха», «периоды» и постепенно, используя философию постмодернизма, мощные информационно-коммуникационные технологии, а также и информационные и интеллектуальные войны, входило в игровое, неклассическое, глобальное состояние.

Эта деисторизация в качестве оружия направлена Западом на ядро цивилизации (российской, китайской, исламской), чтобы сменить её систему кодов. «Какова же практическая цена проблемы деисторизации, основной, как мне представляется, – задает вопрос С. Кургинян, – проблемы XXI века? Является ли эта проблема вещью в себе или же она имеет пусть важное, но все же относительно локальное и локализуемое значение для судеб мира? Думается, что говорить о локальности и локализации этой проблемы не приходится. Ибо тесно связанная с Универсальным и Универсумом история потянула и их за собой – то ли в пропасть, то ли в могилу. Мир вертикальных систем, в которых все корпорации, все замкнутые цивилизационные и культурные монады были способны к трансцендентации, вертикальному восхождению и связыванию через подобно восхождение, а не «напрямую и кое-как», стал превращаться в мир, регулируемый именно «кое-какими», девертикализованными, виртуально-игровыми, горизонтальными связями»[436]. О важности концепции истории в контексте атаки Запада, когда деисторизация используется для разрушения ценностного ядра цивилизации России, свидетельствует выработанная древним Израилем первая концепция истории. «Вне всяких сомнений, Израиль первым выработал концепцию истории как мощного инструмента формирования будущих поколений. Эта идея отчетливо прослеживается во многих главах книги Дварим. Важность значения истории как воспитателя индивидуума и всего прошлого трудно переоценить… Только концепция истории может спасти человека от утраты памяти о прошлом, влекущей за собой неизбежную потерю самосознания»[437]. Человек создан историей, он является продуктом истории, исходя из этого положения, Израиль создал концепцию истории, что помогло ему выжить в суровых условиях диаспоры.

На рубеже XX–XXI столетий цивилизация Запада стала развиваться в рамках «трех П»: «постиндустриализм, «постмодернизм, постистория», что проявилось в развале Советского Союза и выходе статьи Ф. Фукуямы «Конец истории?». Во время перестройки был использован закон деструкции концептуальной безопасности, когда в находящуюся в состоянии автоколебания систему был направлен сигнал деисторизации, что увеличило амплитуду этих автоколебаний, в результате чего оказалась нарушена аутентичность и идентичность советского человека и советской цивилизации, что привело к разрушению Советского Союза. В свое время С. Кургинян весьма кратко оценил деструкцию Советского Союза (евразийской цивилизации Большой России) следующим образом: «СССР не выдержал новых (скажем условно, «постиндустриальных») вызовов. Он не смог противостоять войне четвертого и пятого поколений, войне информационной и параинформационной, смысловой»[438]. Запад вел против Советского Союза особую войну – игровую войну, ибо Запад сформировал постмодернисткое общество игры, общество спектакля, общество разнаряженных карнавалов, общество симулякров (копий несуществующих предметов, неаутентичных вещей), в котором был закреплен фатум неисторического бытия. Это дает возможность Западу в начале XXI столетия вести «постмодернистские» войны, войны «пятого поколения» с использованием симулякров, технологии которых были применены в Ливии (февраль-март 2011 г.). Следует помнить, что коллективная память представляет собой «совокупность действий, предпринимаемых коллективом или социумом, по символической реконструкции прошлого в настоящем»[439]. Возникает вопрос о том, что же делать в этой ситуации России, какие сценарии существуют для неё? Ответы на эти вопросы дает С. Кургинян, который считает, что «… они прямо и теснейшим образом связаны с тем, сумеем ли мы вырваться за пределы альтернативы «постмодерн – модерн»», что это можно сделать «только в сторону сверхмодерна», что требует нового культурного рывка, новой парадигмы культуры[440]. Однако до сих пор современное общество представляет собой игровое общество со всеми его чертами, что и лежит в основе «постмодернистских» войн с их «симулякрами».

В современной социологии это общество спектакля, состоящее из ряда карнавальных сообществ, характеризуется метафорой «текучая современность», чтобы отличить его от плотного, твердого, вертикально иерархизированного социума. «Зрелища пришли на смену, – отмечает З. Бауман, – «общей причине» тяжелой эпохи/твердой современности, что в значительной степени меняет характер идентичности и играет важную роль в осмыслении эмоциональной напряженности и порождающих агрессию травм, которые время от времени сопровождают погоню за этой идентичностью»[441]. Цель функционирования такого рода обществ (сообществ) заключается в нарушении идентичности и аутентичности общества (сообщества) посредством пустой имитации совершенного социума, чтобы вызвать социальные беспорядки. Концепт этого общества был использован для деструкции Советского Союза, когда наша цивилизация была выведена за рамки истории (исторической памяти), благодаря чему советская личность потеряла аутентичность и идентичность.

Начало деструкции аутентичности и идентичности, связанное с социально-исторической, коллективной памятью и памятью личности, своими корнями уходит в эпоху Просвещения с её нестабильностью, с осознанием отличия прошлого от настоящего. «История стала, – подчеркивает Д. Лоуэнталь, – полностью непредвиденной, беспрецедентной, непредсказуемой. Даже сходство революций, которое утверждали социал-дарвинисты XIX и XX вв., теперь отошло в сторону. Ныне мы уже более не считаем экзотические народы живыми ископаемыми нашего собственного прошлого. Напротив, мы воспринимаем их как обитателей чуждых миров, которые действуют совершенно иначе, чем мы, и исходят из иных соображений. И, несмотря на успехи естественных и гуманитарных наук, которые как никогда прежде открывают нам прежние времена, его обитатели остаются непостижимыми. Сколь бы много мы ни знали о прошлом, мы никогда не узнаем, каким оно было для тех, кто там действительно жил»[442]. С нашей точки зрения такой пессимистический взгляд на прошлое, как «чужую страну» не совсем адекватен действительному положению дел. Ведь знание закономерностей развития природы и общества позволяет очертить контуры этой «чужой страны». Другое дело, что неправомерно объяснять собственное и чужое прошлое в понятиях современности, что память социума и личности реконсолидируется, преобразуется.

В истории человечества междисциплинарными исследованиями зафиксирован феномен «искусства памяти». Одним из таких междисциплинарных исследований является монография Ф.А. Йетс «Искусство памяти», посвященная герметической и классической традиции искусства памяти. В ней аргументировано показано, что память человека – это способность выстраивать и использовать мнемонические схемы (техника запечатления в памяти неких «образов» и «мест»), благодаря которым личность ориентировалась в античном космосе, в средневековом мире и пронизанном магическими силами универсуме Ренессанса[443]. Здесь также подчеркивается то обстоятельство, что в эпоху Ренессанса мнемонические схемы были предназначены не только для того, чтобы сохранить космологические теории, но и для того, чтобы скрыть их. Опираясь на исследования Ф.А. Йетс, П. Хаттон приходит к выводу о том, что актуальные проблемы современной исторической науки невозможно рассматривать без обращения к искусству памяти. Это обусловлено возможностями искусства мнемотехники, позволяющему выступать «источником восстановления потерянных миров», «способом кодирования и передачи содержания значимых традиций, особенно тех, которые содержали в себе понятия развития, или прогресса»[444]. Данный подход исходит из того, что память показывает незаметную власть прошлого и глубинную привязанность к нему индивидов, а также свидетельствует о её возможностях делать в воображении предположения о будущем.