Избранное - Андрей Гуляшки

обостряет слух), то ли потому, что я случайно прижался ухом к каменному дну, мне почудилось, будто где-то впереди булькает вода, журчит и плещется вода.

Я нажал рычажок фонарика и сразу заметил трещину, которая начиналась возле моего правого плеча, шла по своду, изламывалась и терялась примерно в десяти метрах передо мной. Я увидел, что там проход сильно расширялся, возможно, он вел во вторую пещеру. Но вход в нее был завален зубчатой островерхой глыбой потемневшего сиенита, которая плотно села основанием на каменный пол. Вода плескалась и текла, наверное, за этой глыбой.

Когда мы снова встретились с баем Станчо под Цонковым вязом, уже смеркалось. Дожидаясь, пока я заговорю, он набивал трубку, но делал это машинально — трубка была давно набита, а он все подсыпал табаку и уминал его пальцем.

— Произошел небольшой обвал, — сказал я. — Во втором, дальнем проходе треснул свод, упал кусок скалы, завалил русло и отвел воду в сторону. Если подорвать этот кусок, вполне вероятно, что вода опять потечет по старому руслу. Но сделать это должен кто-нибудь потоньше, — добавил я, помолчав, — проход там очень узкий, не для моих плечей.

— Вон какая петрушка! — сказал бай Станчо, и, хотя уже темнело, я увидел, скорее, почувствовал, как он просиял, как повеселели его глаза. — Так, значит, такое дело, — закачал он головой, — говоришь, вполне вероятно… — Но поскольку он был человек ответственный, бригадир, он спохватился, что выдал свое волнение, и спросил уже деловым тоном: — А ты кого имеешь в виду, я хочу сказать, кто это будет, тонкий-то, который полезет до того места, чтобы заложить патрон? Кого ты, к примеру, намечаешь на это дело?

— Одного из братьев Пантовых, — ответил я.

— Дело не совсем безопасное, — сказал он.

— Да, есть известный риск, — согласился я. — От сотрясения может произойти новый обвал, свод может треснуть в другом месте и опять может обвалиться глыба или несколько… Проход очень узкий, — заметил я. — Невозможно сделать заранее крепления, поставить подпорки.

Бай Станчо помолчал.

— Так, — сказал он. — Ты, наверное, имеешь в виду меньшего брата, Лазара?

Я отвернулся, чтобы не смотреть ему в лицо, пожал плечами.

— Не догадался, — сказал я. — Старший пойдет, Пантелей.

— Почему Пантелей? — повысил голос бай Станчо. — Ведь ты сам сказал, что дело опасное, может обвалиться свод и придавить человека.

— Ну и что? — спросил я.

— Пантелей семейный, — сказал бай Станчо. — Ты разве не знаешь?

— Знаю.

— Думаешь, Лазар не справится?

— Напротив!

Он заглянул мне в лицо. — А ежели напротив, зачем ты тогда прицепился к семейному человеку, к Пантелею?

— У меня есть свои соображения, — сказал я и зевнул. Мне не хотелось зевать, но я зевнул — разговор начал меня раздражать. Я сделал вид, что собираюсь уходить.

— Это дело ты должен обговорить с отцом, — сказал бай Станчо. — Непременно с ним посоветуйся. Он партийный секретарь, и такие дела без его согласия ты решать не можешь.

— А я и не собирался! — сказал я весело. — Как это тебе пришло в голову? Я могу предложить, но сделаем так, как он скажет.

Ночь была тихая, звездная. На западе небо все еще было шелковисто-синим и, казалось, просвечивало — за его темной завесой светлел, хотя и бесконечно далеко, но все же светлел океан серебряного света. А над головой свод был черным, непроницаемым, звезды блестели ярче и золотистей, и этот черный бархат с золотыми роями звезд нравился мне больше, был ближе моей душе, чем тот синий воздушный шелк.

Я спускался с горы, слушал пиликанье кузнечиков, ощущая на своем лице теплые сладкие волны, идущие с пшеничного поля, и думал о многих вещах, но больше всего думал о Лазаре и о его старшем брате Пантелее. В сущности, я держал их обоих в голове, а думал скорее о себе, о своем праве вмешиваться в чужую жизнь, о весах, на чашах которых моя совесть должна была взвесить все за и против и решить, кого из двух братьев послать на опасное дело.

Придя домой, я рассказал отцу все с начала до конца и притворился, что колеблюсь в выборе.

— Кого из двух послать? — спросил я его. Просто мне хотелось проверить себя, правильно ли я решил Трудную задачу.

Он посмотрел на меня строго, помолчал и пожал плечами:

— Что за вопрос? — удивился он. — Разве я не учил тебя, как надо поступать в таких случаях? — Он очень устал и хотел поскорее лечь спать. — Пантелея пошлешь! — сказал он, развязывая шнурки ботинок. — Раз потребовалось, чтобы один из них рискнул головой для общего блага, пускай рискует Пантелей! Потому что Лазар необходим обществу и общество нуждается в нем больше, чем в его брате Пантелее, ведь так? Подумай. — И он стал перечислять, загибая пальцы: — Лазар — директор сельского клуба, парторг, член общинного совета, плановик в сельском кооперативе. И все эти должности он занимает по праву — с работой справляется отлично. О нем очень высокого мнения в околийском комитете, его прочат мне в заместители. Слышал я, на будущих выборах его выдвинут кандидатом в депутаты Народного собрания! Только вот это чудачество — лазание по горам — вроде бы ему не к лицу. Но у кого нет странностей? А что такое Пантелей? Хороший человек, ничего не скажешь, старательный, трудолюбивый, даже табак не курит. Аккуратно платит членские взносы, аккуратно приходит на собрания, но чтобы от него была  о с о б е н н а я  польза для общества — вряд ли. Он знает только три вещи: трудиться в поле, играть дома в чехарду с сыновьями (троих наплодил, доброго им здоровья!), а в воскресенье — дразнить черта на скалах Седловишта. У него с братом только одно общее в характере — страсть к альпинизму. Но и здесь Лазар впереди. Он председатель общества, ездил в Софию на туристический съезд. А Пантелей всего лишь