Судоверфь на Арбате - Владимир Александрович Потресов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я представил усталых и измученных «лосей», которых мы загнали за Можай. Как там они сейчас продираются в своих костюмах через заросли сухой осенней крапивы по берегам ручейка? Хотя сами виноваты — кто им велел подслушивать чужие разговоры.
Но вот и «лоси». Темп у них такой же, как и при последней встрече. Только вот глаза стали как будто больше. Пробегая мимо, старший «лось» наградил нас таким взглядом, что мы поняли: отношения будут выясняться в дальнейшем. Поэтому мы поспешили в лагерь, чтобы сообщить о нашей еще не состоявшейся победе, а также заручиться поддержкой Кости Соколова.
Костя, голый по пояс, как всегда, играючи колол дрова под восторженными тайными взглядами девочек из соседних биваков. Увидев нас, он приятно удивился и известил всех, кто был в лагере, об успехе. Слава скромно молчал, всем своим видом как бы говоря: «Да что там. Мы всегда так…»
Александр Сергеевич подошел и поинтересовался:
— Ну как хождение по азимуту?
Слава сообщил, что никакого хождения не было, а был бег, изнурительный долгий бег.
— Ну а я что вам говорил? Это соревнование носит чисто спортивный, а не туристский характер. Я считаю, что туризм — это форма отдыха, во время которого человек постигает красоты окружающего мира.
— Ну а все же, — возразил Костя, — ведь существуют спортивные разряды по туризму и даже мастера спорта по туризму. Вот ваш друг, Николай Михайлович Губанов, — тоже мастер спорта…
— Все это так, однако я придерживаюсь иного мнения. В путешествиях нагрузка разнообразна, она не утомляет психику.
Мы со Славой переглянулись, вспомнив «лосей» с их отрешенными взглядами.
В это время оживший мегафон сообщил хрипло на весь лес о нашей победе.
После этого было много стартов — мы все же сочетали спорт с туризмом и неизменно занимали первые места. В конце концов мы так зазнались, что на одно соревнование никто из нас не удосужился взять компас, и пришлось бежать вместе с группой одной из дружественных школ, с которой мы успешно разделили первое и второе места.
Все же в общем зачете мы безнадежно проиграли. В последний вечер Александр Сергеевич сказал, что нашей школе поручено привести в порядок поляну слета.
— Я, к сожалению, остаться с вами не смогу — дела, а с вами уедет новый руководитель туристской секции — Илья Азариевич Верба.
— Верба? — удивился Костя. — Ну и фамилия!
— Бывают и другие, — подумав, сказал Слава. — Вот, например…
— Главное, ребята, — перебил Александр Сергеевич, — сделайте все хорошо. Помните: мы отвечаем за окружающую природу.
Целый день мы убирали и жгли оставшийся мусор, закапывали консервные банки, выдергивали забытые колышки.
Наступили ранние сентябрьские сумерки — тогда еще не знали летнего времени, а потом пошел дождик. К станции Малые Вяземы подошли как раз в тот момент, когда к мокрому, холодному, засыпанному осенними листьями перрону подкатила ярко освещенная электричка. Внутри было сухо, тепло и уютно. Времени взять билеты уже не оставалось, а до следующего поезда было минут сорок. Илья Азариевич поколебался несколько секунд, а затем велел нам загружаться.
Редкие пассажиры неодобрительно косились на беспокойных старшеклассников, мокрых и перепачканных глиной, с букетами осенних листьев и гитарой, с закопченными ведрами и увесистыми топорами под клапанами рюкзаков. Однако их сомнения развеялись, когда в вагон вошел солидный человек с волевыми чертами лица. Он как бы олицетворял организующее начало этой необузданной живой стихии. Когда же Володя извлек из мокрого чехла гитару, настроил ее и запел тревожную осеннюю песню про облака, которые в небе, как из серой ваты, публика пришла совсем в благодушное настроение и поглядывала на нас одобрительно, как бы говоря: «Вот она — наша настоящая молодежь, эти не испугаются трудностей. К тому же еще и романтики». Тогда модно было быть романтиками.
В это время дверь тамбура резко распахнулась, и человек, походка которого явно говорила о его принадлежности к власти, прошел в противоположный конец вагона. Фуражка с молоточками, шинель и красная повязка железнодорожного ревизора не оставляли сомнений в том, что нас ждут неприятности. В конце вагона, откуда он появился, уже стояли пожилой мужчина и крупная суровая молодая женщина — все в той же униформе.
Гитара, которая в этот момент сообщала о телевизионных антеннах, мокнущих под осенним дождем, издала надрывный звук и захлебнулась.
Илья Азариевич поднялся навстречу мрачному ревизору, вооруженному блестящим компостером:
— Видите ли…
— Это не ко мне, — сразу сообразил ревизор, — вон старший.
И он показал на суровую женщину в черной железнодорожной шинели. А она уже приближалась к нам. Наше положение напоминало состояние того совсем-совсем простого солдата из песенки Булата Шалвовича Окуджавы, в то время самого любимого нами барда. Действительно, как славно быть ни в чем не виноватым. Ведь есть руководитель, который взял на себя всю ответственность за то, что мы едем без билетов. Другое дело, если бы мы ехали сами! Тогда нас уже давно бы не было в вагоне. В каждом тамбуре стоял бы часовой, который заранее известил о приближении ревизоров.
— В чем дело? — холодно спросила суровая женщина у Вербы, хотя она, конечно, поняла, в чем дело.
— Видите ли… — опять начал Илья Азариевич.
— Вижу, — отрезала женщина, — вы совершаете безбилетный проезд. Да и еще молодежь с вами. Стыдно, товарищ… Какой вы пример подаете.
— Вы на меня не кричите, — начал накаляться Илья Азариевич. — А лучше выслушайте…
— А нечего мне вас слушать. Вы все говорите одно и то же: «Еле успел…», «последняя электричка…» и все такое…
— Но действительно…
— Что действительно? Платите штраф или пройдемте. — Она решительно посмотрела на своих спутников.
Те неуверенно поглядывали на крепких молодых ребят и переглядывались. У нас складывалось впечатление, что
