Судоверфь на Арбате - Владимир Александрович Потресов

рассаживайтесь, нет, нет, Слава, лучше сюда. Здесь вам будет виднее, да и мешать не будете.

Когда глаза привыкли к красному свету огромного фонаря, Александр Сергеевич включил увеличитель.

На столике появилось изображение. Что-то очень знакомое, но никак не понять что — мешает и раздражает неестественность негативного изображения. И все же: высокий берег, сосны, палатки у обрыва.

— Это Луга?

— Ну, конечно, — ответил Александр Сергеевич и передвинул кадр, — а это мы отправляемся на регистрацию курганной группы за Лугой, помните?

На следующем снимке — погрузка в байдарки.

— А вот и сами курганы! Видите, Алена производит замеры, Слава наносит расположение курганов на схему…

— А это кто?

— Это Зерцалов, помните, местный краевед. Ведь это он показал нам курганы.

— Как же, как же, — буркнул Филимон, — мне ли его не помнить. Просто я не узнал его на негативе.

— А чем он это вам так запомнился? — подозрительно спросил Александр Сергеевич.

— Да так как-то… — уклончиво ответил Филя. — Симпатичный такой старикан, шустрый…

— Нет уж, рассказывайте, — потребовал Александр Сергеевич, — раз сказали «а»…

— Хорошо, Александр Сергеевич, но только вы мне сначала скажите: писал вам что-нибудь Зерцалов после нашего возвращения?

— Конечно, интересовался, как закончилась экспедиция, какие планы на следующий год. Просил прислать фотографии, ну и много всего… А что?

— Да нет, ничего. Больше ничего такого… житейского не писал? Как он здоров, не хворает?

— Слушайте, Филимон, не темните! Здоров он, здоров, слава богу! — Александр Сергеевич выключил увеличитель.

— Вот это самое главное, — удовлетворенно отозвался Филимон, — а дело-то было так. Когда вы отправились осматривать эту курганную группу, я с Костей Соколовым остался в лагере — мы были дежурными — готовить обед. А Зерцалов, если вы помните, приехал к нам на велосипеде с моторчиком.

Мы тогда с Костей перевезли вас всех и Зерцалова тоже на другую сторону, развели костер. И тут Костя предложил:

— Давай прокатимся!

Ну мы сначала поспорили, кто первый. Кинули на пальцах, и выпало мне. Я сел в седло, Костик подтолкнул, моторчик тут же запустился, и я помчался по чудесной песчаной дорожке, петлявшей в сосновом лесу.

Через некоторое время я вернулся, и на велосипед забрался Костя. Парень-то он крепкий, и велосипед под ним вроде бы как даже прогнулся. Но ничего. Дал газ и скрылся в лесу. Минут через десять он подъезжает. Вид довольный, улыбается. И вдруг я вижу, что переднее колесо неожиданно отделяется и само собой свободно катится вперед, велосипед с Костей становится на дыбы, на мгновение зависает в воздухе, а затем в облаке пыли Костя катапультируется через руль и летит в сторону ближайшей сосны.

Сосна содрогнулась…

Переднее колесо еще какое-то время катилось, затем закачалось, свернуло направо, сделало неуверенный круг и упало, а мотор почти сразу заглох.

Ну Костя тут же залез в реку, чтобы, как он выразился, рассосалась гематома — так он по-научному называл синяки. А я пошел смотреть, что же случилось.

По всей видимости, от вибрации и изрядного Костиного веса ось переднего колеса раскрутилась, гайки ослабли, и на очередном ухабе оно отвалилось.

Вместе с мокрым Костей стали искать отвернувшуюся гайку и шайбы, просеяли кучу сосновых иголок, и в конце концов нашли около сосны, которую бодал Костя.

Только трясущимися руками приступили к сборке, слышим с другой стороны реки:

— Эй, дежурные! Давайте байдарки!

Сначала мы делали вид, что не слышим.

Но страсти накалялись. Тогда Костя отправился за вами, а я в срочном порядке завершил ремонт и поставил велосипед к дереву, где его оставил Зерцалов.

Ну вот, собственно, и все…

— Я теперь вспоминаю, — задумчиво сказал Слава, — какие вы тогда грустные ходили. Все думал, переживаете, что курганную группу не видели… Жалел вас! А когда Зерцалов уезжал, помню, вы с Костей эдак грустно-грустно ему вослед смотрели, а Костя даже шапочку снял. Вот, думаю, какое впечатление этот человек — местный энтузиаст — на ребят произвел.

— Ну а что же нам делать, радоваться, что ли? — запальчиво оправдывался Филя.

— Но ведь можно было иначе сделать. Например, как бы невзначай подойти к велосипеду при всех, так, по-хозяйски покачать его, похлопать, наклониться к передней вилке: «Э-э, да у вас тут гайка что-то раскрутилась!» — и, не торопясь, все отремонтировать. По-моему, так…

— Да, пожалуй, ваш метод, Слава, дипломатичнее, — улыбнулся Александр Сергеевич. — Тем более что, если Косте достаточно было, как вы, Филя, говорите, отмокнуть в реке, для пожилого человека такое падение чревато всякими неприятностями. Что же, начнем, пожалуй.

И Александр Сергеевич снова включил увеличитель.

Снова на столике появилось темное, с еще более темными облаками небо, светлые курганы, поросшие почти белыми соснами, и наши ребята-негры с белыми волосами и глазами, копающиеся вокруг древнего археологического памятника.

Александр Сергеевич выбрал нужный кадр, настроил объектив на резкость, достал из черного пакета с фотобумагой узенькую полоску.

На полоске стало сначала слабо, а затем все явственнее проступать изображение. Обозначилась нога, фрагмент кургана и веточка сосны.

— Это Славкина нога! — закричал Филя. — Вон у него дырка на кеде, он у костра прожег. Правда, твоя?

— Моя, моя, не шуми.

Вскоре в кювету с проявителем упала экспонированная бумага. Мы уставились на чистое белое поле. Оно постепенно начало темнеть, сначала на отдельных участках, затем обозначились контуры двух курганов, поросших соснами. На переднем плане Слава в прожженных у костра кедах чертил на планшетке. Ребята с рулетками проводили замеры. Зерцалов с всклокоченной белой шевелюрой указывал куда-то вдаль, призывая, видимо, к новым изысканиям.

А над всем этим висели легкие облачка, такие спокойные и светлые, что сразу стало по-летнему тепло, запахло соснами и травой.

Александр Сергеевич подцепил фотографию, прополоскал в тазу и положил изображением вниз в фиксаж.