Предчувствие весны - Виктор Исьемини

— Епископ? Наш старичок?

— Он самый, и с ним народу полно. Кто в белом, кто в черном. Кто еще как.

— Отлично! — заявила Ннаонна. — Этот епископ — человек широких взглядов и добренький, к тому же. Он не окажется нас обвенчать.

— Посмотрим, — Ингви не разделял оптимизма вампирессы.

— Но мы же договорились? — девушка прищурилась. — Ты обещал!

— Я и не отказываюсь. Обратимся к епископу, попросим, чтобы организовал церемонию…

— О! Точно! Церемонию! Рыцарский турнир, пиршество, гуляния на неделю. Чтобы все гудело!

— На неделю?

— А что?

— Я, пожалуй, натравлю на тебя Мертенка. Пусть-ка господин канцлер тебе и объясняет, что ресурсы королевства, исчерпанные при предыдущем короле, не потянут недельного гуляния, придется ограничиться… Хм, боюсь даже загадывать, на сколько минут гульбы хватит нашей казны…

— Чего-о-о?

— И еще турнир. Погода, мягко говоря, не…

— Ну, Ингви-и-и… Мы Фильку попросим, чтобы он Гунгиллу попросил, чтобы она…

— Ннаонна, не смотри так, у меня сердце разорвется. Праздничный пир я тебе обещаю, гостей пригласим, перышки почистим. Готовь свои черные платья.

— Агаа-а-а!

— Ну вы тут эта, слышь-ка, целуйтесь себе, а я — того. Пойду я, значит, по служебным делам. Буду, значит, преступников дальше ловить.

Ингви отстранил Ннаонну и принюхался. Никлис старательно отворачивался, но ароматы он источал достаточно крепкие.

— Значит, так. Скажешь Мертенку, пусть вышлет кого-нибудь для торжественной встречи, что ли. Или пусть сам отправляется. Ему лучше знать, как епископов встречают. Потом можешь дальше ловить своих преступников в кувшинах вина. Смотри только, не перестарайся.

Все образовалось само собою и наилучшим образом. Под вечер прибыл гонец от сэра Валента — его святейшество добрался до владений бравого маршала и остался ночевать в Гранлоте. Туда же подъехал и сэр Мернин, ожидалось, что к утру подтянется еще несколько сеньоров. Так что епископский кортеж будет сопровождать достаточное число знатных альдийцев. Гонец выглядел уставшим, и лошадь его выбилась из сил. За день наст на дороге стал подтаивать, к вечеру эта каша схватилась скользкой коркой, так что, если погода не изменится, прибытие конвоя следует ожидать завтра ближе к ночи.

— Ну вот, — заметил Ингви, — я всегда считал, что если система хорошо отлажена, она работает без лишнего вмешательства. Все образовалось само собой — наши добрые сэры епископа встретили и будут сопровождать, ну а нам остается только организовать достойную встречу.

— Ты уж постарайся, организуй, — попросила Ннаонна, — чтобы его святейшество на всю жизнь запомнил. Я платья готовлю, так и знай.

— Любого черного цвета? — уточнил король.

— Именно.

Наутро спохватились, что забыли предупредить клириков о приезде нового начальства, но тревога была напрасной, слухи о возвращении почтенного прелата уже поползли по Альде. Разумеется, местный клир готовился к приезду пастыря. Ингви велел Вентису собрать учеников, а Джамену поручил выслать дозор, чтобы узнать о приближении кортежа заранее. Однако часы тянулись, на дороге никого не было. Отправили смену дозорным, так как те, кто отправился с утра, продрогли и устали. Вернувшиеся слуги рассказали, что дорога в плачевном состоянии, вместо санного пути — раскисшее месиво.

Конечно, в Ничейных Полях и дальше к северу сейчас холоднее, поэтому его святейшество и решился тронуться в путь.

Наконец, когда стало темнеть, прискакал гонец — едут.

Ингви во главе многочисленной свиты отправился встречать епископа к воротам. На громаде Северной башни зажглись десятки факелов и ламп, но их свет терялся в сумраке зимнего вечера. Вентис, сопровождаемый учениками, удалился на верхние этажи. Когда процессия — всадники альдийских сеньоров, вооруженный конвой из церковных солдат в белых плащах, сани, повозки, фургоны — приблизилась к подножию гигантской башни, Ингви хлопнул в ладоши. Гулкий звук взлетел к темным низким небесам. Это послужило сигналом «колдунчикам». Из бойниц верхних этажей Северной башни ударили фонтаны холодных искр. Снопы света вознеслись к низкому небу, превращая сумерки в день. Искры сыпались разных цветов — лиловые, оранжевые, голубые. Зеркалами полированного металла чародеи направили свет к въезду в город. Из ворот навстречу епископу выступил почетный караул — орки в полном вооружении. Гремя тяжелыми доспехами, нелюди выстроились по обе стороны дороги, на пиках и алебардах болтались маленькие колдовские фонарики, пестрые комочки света.

Епископ остановил кортеж и, почтительно поддерживаемый слугами под руки, выбрался в утоптанный снег. Разноцветные сполохи слепили старика, он щурился, но на морщинистом лице играла улыбка.

Ингви, Ннаонна и Мертенк приблизились к остановившимся саням.

— Ах, ваше величество, — епископ смахнул слезу, — я так раз возвратиться…

— Мы тоже очень рады, — широко улыбнулся король, — если б вы знали, кого присылали вместо вас… Но я не хочу о грустном. Я очень рад.

— Мы все рады, — серьезным тоном подтвердила Ннаонна. — И я…

Ингви крепко потянул спутницу за руку, чтобы заставить умолкнуть. Он считал, что момент неподходящий.

— Эта встреча… такая роскошь, такая красота, — пролепетал старец, разводя руками, словно желая обнять мечущиеся разноцветные отсветы магического салюта. — Я, право, очень тронут… Даже не знаю, как благодарить…

— А я вам подскажу, как! Обвенчайте нас! — быстро, пока не помешал Ингви, выкрикнула вампиресса.

ГЛАВА 26 Ванетиния

К концу зимы Алекиан оправился после болезни. Странности остались, однако император достаточно окреп, чтобы скрывать приступы, теперь он выглядел куда лучше. С Санеланой он был неизменно предупредителен и нарочито нежен, однако супруга чувствовала отстраненность Алекиана. Разумеется, отчуждение было обращено не к ней одной, однако император подчеркнуто ставил себя выше всех людей Мира и стремился выражать собственное превосходство при любой возможности. Даже болезнь и приступы мизантропии он выставлял напоказ, поскольку то и другое выделяло его, отличало от подданных.

Умница Санелана все понимала и старалась, насколько могла, принять участие в заботах, помочь найти мягкие решения взамен жестоких, разделить тяжесть… словом, стать нитью, связывающей Алекиана с миром людей.

Понимал ли супруг, какая цель движет императрицей, трудно сказать, но место, традиционно занимаемое у трона шутом Коклосом, теперь досталось Когеру. Проповедник, одержимый как и Алекиан… пожалуй, даже больше молодого монарха — он один понимал императора, хотя и не всегда мог выразить словами это понимание. Когер умел говорить с простыми людьми, мог зажечь неземной огонь в сердцах, после его проповедей шли на смерть и жертвовали Церкви последнее, но душа Когера была толстой и грубой, как его руки. Для возвышенно мыслящего Алекиана клирик был плохим собеседником. Тем сильней страдал карлик Пол-Гнома, оттертый туповатым увальнем Когером от «братца». Коклос прятался, укрывался в тайных убежищах Валахалла, но зимой, когда все закоулки опустевшего дворца промерзли насквозь, он волей-неволей оказывался в покоях среди придворных, причем предпочитал компанию ее величества. Они с Санеланой стали союзниками. Слов им не требовалось, шут и императрица общались в основном взглядами, кивками и жестами… она верила, что Алекиана можно излечить добротой и терпением, а карлик — нет. Ее величество полагала, что время и мягкая покорность отогреют ледяной дух императора, смягчат, вернут на землю.