Замок из стекла - Джаннетт Уоллс

В тот год нашу школу посетил Чак Йегер.[55] Я много раз слышала об этом человеке от папы. Я знала, что он родился в Западной Виргинии в городе Мире, стал пилотом во время Второй мировой войны, сбил одиннадцать немецких самолетов и признан лучшим летчиком-испытателем на базе ВВС Эдвардс, что в пустыне Мохаве в Калифорнии. И он в 1947 г. первым преодолел скорость звука на самолете Х-1, несмотря на то, что ночью до полета пил и его сбросила лошадь, отчего он сломал несколько ребер.

Папа говорил: для него нет героев и людей, которым он хотел бы подражать, но он уважал смелого, пьющего и расчетливого Чака Йегера. Узнав, что бывший пилот будет выступать в нашей школе и даст мне интервью, папа не мог сдержать своей радости. Когда я пришла на следующий день из школы, он ждал меня на веранде с ручкой и бумагой и помог составить список вопросов, которые я могла, не осрамившись, задать Чаку – одному из самых известных сынов Западной Виргинии.

О чем вы думали, когда скорость самолета превысила скорость звука?

О чем вы подумали, когда Скотт Кроссфилд в два раза превысил число Маха?

Какой ваш самый любимый самолет?

Считаете ли вы возможным полет со скоростью света?

Папа написал 25–30 вопросов и потом настоял на том, чтобы мы отрепетировали интервью. Он изображал Чака Йегера и обстоятельно отвечал на вопросы, которые сам и написал. Когда он описывал переход звукового барьера, его глаза были мечтательными. Потом папа решил, что мне надо разъяснить некоторые базовые моменты истории авиации, и он полночи не спал и при свете керосиновой лампы рассказывал мне об аэродинамике, австрийском физике Эрнсте Махе и летчиках-испытателях.

На следующий день директор школы мистер Джек представил Чака Йегера собравшимся в актовом зале ученикам. Чак был больше похож на ковбоя, нежели на уроженца Западной Виргинии: у него была кавалеристская походка и худое загорелое лицо, но как только он раскрыл рот, стало понятно, откуда он родом. Ученики притихли, слушая рассказ бывалого летчика. Он сказал нам, что гордится своими корнями и мы тоже должны гордиться ими и что независимо от того, где мы родились, мы должны стремиться реализовать свою мечту. Когда он закончил выступать, зал взорвался аплодисментами, от которых чуть не лопнули стекла.

Прежде чем все ученики успели выйти, я взошла на сцену и сказала: «Мистер Йегер, я Жаннетт Уоллс из газеты The Maroon Wave». Чак пожал мне руку и ухмыльнулся: «Пожалуйста, правильно напишите мое имя в газете, чтобы люди поняли, о ком идет речь».

Мы уселись и разговаривали почти час. Мистер Йегер очень серьезно отнесся к моим вопросам и вел себя так, словно это интервью для школьной газеты – очень важная и серьезная вещь. Когда я упомянула названия самолетов, на которых он летал, он ухмыльнулся и сказал: «Елки-палки, кажется, вы хорошо разбираетесь в авиации».

После интервью в коридоре ко мне подошли несколько учеников, чтобы сказать, как мне повезло поговорить с Йегером один на один. «Что он говорил? Как он себя вел?» – наперебой спрашивали они. Все относились ко мне с уважением, словно я стала одним из первых спортсменов школы. Даже один из лучших игроков школьной футбольной команды, проходя мимо меня по коридору, дружелюбно мне кивнул. Еще бы, ведь я была девушкой, которая лично общалась с Чаком Йегером.

Папа так хотел услышать мой рассказ о том, как прошло интервью, что не только был дома, но и был трезв. Он настоял, что хочет помочь написать мне статью. У меня уже было заготовлено вступление. Я села за мамину пишущую машинку и напечатала:

«История ожила, когда Чак Йегер – человек, впервые в мире преодолевший звуковой барьер, – выступил перед учащимися школы».

«Прекрасно, – сказал папа, заглядывая мне через плечо, – ну, а теперь побольше интересных деталей».

Лори писала нам из Нью-Йорка регулярно. Ей понравился этот город. Она жила в отеле для женщин в Гринвич-виллидж, работала официанткой в немецком ресторане, посещала курсы рисования и даже брала уроки фехтования. Она познакомилась с массой людей, каждый из которых был в своем роде гением. Жители Нью-Йорка настолько любили искусство и музыку, что, по словам Лори, художники продавали картины прямо на тротуаре рядом с квартетом музыкантов, исполнявших Моцарта. Даже Центральный парк оказался не таким опасным, как его представляли в Западной Виргинии. По выходным там было много людей, которые катались на роликовых коньках, играли во фрисби и смотрели на жонглеров и мимов с забеленными лицами. Я была уверена, что Нью-Йорк и мне понравится, как только я в нем окажусь.

Я начала ходить в одиннадцатый класс и уже считала месяцы, остававшиеся до того, как я присоединюсь к Лори. Пока оставалось 22 месяца. Я решила, что по окончании школы я перееду в Нью-Йорк, подам документы в колледж и найду работу в Associated Press или UPI[56] – информационных агентствах, у которых газеты брали новости и материалы, или, может быть, начну сотрудничать с какой-нибудь нью-йоркской газетой. Сотрудники нашей газеты шутили по поводу известных авторов, работавших в крупных нью-йоркских газетах, и я твердо решила стать одним из них.

В середине учебного года я пошла к мисс Катоне, которая занималась вопросами распределения учеников после окончания школы, и попросила ее дать мне несколько названий нью-йоркских колледжей. Мисс Катона надела очки, которые висели у нее на шее, и внимательно на меня посмотрела. Она сообщила, что Государственный колледж в Блуфильде расположен всего в 50 километрах от Уэлча и, учитывая мои оценки, я могу рассчитывать на то, что меня примут на бесплатное отделение.

«Я хочу учиться в колледже в Нью-Йорке», – сказала я.

Мисс Катона посмотрела на меня с удивлением: «Зачем?»

«Потому что я хочу там жить».

Мисс Катона заявила, что, по ее мнению, это – не самая лучшая идея. Гораздо проще поступить в колледж в том штате, где ты закончила школу. В этом случае и обучение обойдется гораздо дешевле.

Я задумалась и сказала: «Может быть, мне переехать в Нью-Йорк прямо сейчас и окончить школу там? Тогда будет считаться, что я закончила школу в штате Нью-Йорк».

Мисс Катона нахмурилась: «Но ты же здесь живешь! Здесь твой дом».

Она была очень худой и всегда носила закрывающие шею свитера и туфли на высоких каблуках. Мисс Катона окончила школу, в которой я сейчас училась, и, судя по всему, у нее даже мысли не возникало о том, что можно жить где-либо, кроме Уэлча. Она считала, что отъезд из Уэлча – это как измена своей собственной семье.

«То, что я сейчас здесь живу, совершенно не значит, что я не могу переехать в другое место», – сказала я.

«Это было бы большой ошибкой. Ты здесь живешь. Подумай о том, что ты потеряешь. Семью и друзей. И предпоследний год учебы – это один из лучших годов твоей жизни. Ты не пойдешь на выпускной вечер для учеников предпоследнего класса».

В тот день я возвращалась домой не спеша, обдумывая то, что мне сказала мисс Катона. Она была права: многие жители Уэлча утверждали, что два последних класса школы были лучшими годами их жизни. Школа придумала так называемый выпускной вечер для учеников предпоследнего класса специально для того, чтобы они не переходили в другие школы. А ученикам последнего класса позволялось ходить в школу в чем им угодно и спокойно пропускать уроки. Однако с моей точки зрения это была далеко не достаточная причина, чтобы остаться в Уэлче еще на целый год. А уж если говорить о настоящем выпускном бале, то мои шансы найти себе партнера по танцам были равны папиным шансам победы над коррупцией в профсоюзах.

Я размышляла о переезде в Нью-Йорк на год раньше чисто гипотетически, но оказалось, что я могу перебраться в Нью-Йорк прямо сейчас. Ну, может быть, не буквально в этот момент, потому что это была середина учебного года. Мне стоило дождаться окончания одиннадцатого класса. К тому времени мне исполнится 17 лет. У меня было почти 200 долларов, и я могла бы уехать из Уэлча через пять месяцев.

Меня настолько возбудила и взбудоражила эта идея, что я перешла на бег. Я бежала все быстрее и быстрее. По Олд Роуд с ее многочисленными деревьями с низкими ветками, потом по Гранд Вью и по Литтл Хобарт Стрит – мимо лающих привязанных собак, мимо заметенных снегом куч угля, мимо домов семейств Ноа, Паришей, Холлов, Ренко и, наконец, задыхаясь, остановилась напротив нашего дома. Впервые за много лет я обратила внимание на то, что дом наполовину покрашен желтой краской. Я столько лет провела в этом городе, стараясь сделать жизнь лучше, но у меня ничего не получилось.

Дом неумолимо разваливался. Один из поддерживающих его столбов покосился. Дырка в потолке над спальным местом Брайана стала такой большой, что во время дождя ему приходилось накрываться надувным плотом, который мама получила в розыгрыше, организованном Benson & Hedges для покупателей своих сигарет (пачки которых мы выискивали по помойкам, чтобы сорвать штрих-коды, которые надо было послать для участия в акции). Брайану достанется моя кровать после того, как я уеду. Я решилась – поеду в Нью-Йорк сразу после окончания школьного года.