Сто тысяч Королевств - Н. Джеймисин

Падший с лёгкостью мог убрать руку. И заодно вырвать мне сердце. А мог и не убирать, но сделать осязаемой; и убить меня так же верно, как ударить кулаком, прошибая кости и пуская кровь.

— Ньяхдох. — Кирью предупреждающе повысила голос.

Вскочив, ко мне поднёсся испуганный Сиех, широко расставив глаза.

— Пожалуйста, только не убивай её! Пожалуйста!

— Она одна из них, — прошипели мне в ухо. Дыхание было столь же холодным, как плоть; по коже мгновенно пробежали тревожные мурашки. — Ещё одна Арамери, уверенная в своём превосходстве. Мы сотворили её, Сиех, а она смеет приказывать нам? Она не в праве нести в себе душу моей сестры. — Рука сжалась крючьем, и до меня вдруг дошло — вовсе не плоть была его целью.

Ваше тело привыкло нести в себе две души, сказала тогда Закхарн. Без другой ему не выжить.

Осознав всё, я неожиданно разразилась громким смехом.

— Валяй, сделай это. — Я едва могла дышать от смеха (впрочем, может, дыхание затрудняла длань Ньяхдоха, торчащая меж ребёр). — Думаешь, мне приятно было её заиметь? Раз так жаждешь этого, на, забирай!

— Йин! — Сиех схватил меня за руку. — Это же может убить тебя!

— Какая разница, кто?! Разве вам не на руку моя смерть? Или Декарты? Тот уже всё спланировал — семь дней, и та-дам! Единственный стоящий выбор — не да и нет, а как умереть. И это способ не хуже других, что скажешь, а?

— Так давайте выясним, — прошипел Ньяхдох.

Кирью подалась вперёд.

— Постойте. Что она…

Ньяхдох потянул руку назад. С усилием, медленно; рука еле двигалась, проходя сквозь моё тело, будто вязкую глину. Из меня вышел бы плохой свидетель; мне было не до того — работающие на пределе лёгкие извёргли пронзительный мучительный вопль. Инстиктивно я швырнула тело вперёд, в тщетной попытке избавиться от боли (лишь всё усугубив этим жестом отчания, теперь-то я понимаю это). Но тогда уже не оставалось времени на размышления; разум поглотила слепая агония. Меня будто бы рвало на части — впрочем, так оно и было.

Но потом… произошло что-то ещё.

А выше — небо застилал кошмар. Не могу сказать, день то был или ночь. Виднелись и оба солнца, и луна, но трудно было определить, что есть что. Огромная, ядовито-жёлтая луна. Перекошенный диск — куда как меньших размеров — кроваво-красное солнце. Одно-единственное облако чернеющим пятном закрывало полнеба — не тёмно-серое, предгрозовое, но медленно перемещающаяся громадная тёмная дыра. Именно что — дыра, дошло до меня в то самое мгновение, когда оттуда выпало что-то, сорвавшись с самого края…

Кто-то.

Крошечные, поглощённые междоусобной схваткой, фигурки. Одна пламенела белыми всполохами, другая — клубилась тьмой; они рушились на землю, и глаз зрел огонь, а ухо доносило жуткие, подобно громовым, раскаты, с треском полыхающие вкруг них. Они всё падали и падали… покуда не врезались в землю неподалёку. Земля содрогнулась, собрав от удара огромное облако пыли и осколков; ни единая человеческая душа не могла выжить после такого падения, однако ж, стыло во мне знание, они не были…

Ноги сами собой пустились бегом. Вокруг были они лишь тела — не мёртвые, пришло понимание с отчётливостью видения, но умирающие. Сухая — иссушённая — трава, треща, осыпалась под босыми ногами. Энэфа мертва. Всё гибнет. Кружась, на землю ссыпались листья, будто бы хлопья снега в сильную метель. Впереди же, прямо меж деревьев…

— Этого ты хочешь? Этого? — Лесными тенями вторило эхо голосу, полнящемуся нечеловеческой яростью. А вслед за ним пришёл крик, исполненный таких мук, что мне никогда не представить в самом страшном сне…

Пронёсшись меж деревьев, тело замерло на краю воронки, а глаза…

О Богиня, я разгляд…

— Йин. — Меня слегка похлопали по щекам. — Йин!

Глаза были открыты. И были — сухими. Я часто заморгала. Я стояла на полу, на коленях. Передо мной присел, глядя с участием широко раскрытыми глазами, Сиех. Взгляды Кирью и Закхарн также скрестились на мне: у одной — обеспокоенный, другой — по-прежнему невыразительно солдафонский.

Я не раздумывала. Покачнувшись, развернулась: Няхдох так и стоял с поднятой, на весу, рукой — той самой, что застряла в моём теле. Он уставился на меня во все глаза, и я поняла: каким-то чудом он знал, знал, что я видела.

— Не понимаю. — Кирью поднялась, встав из рабочего кресла. Рука, опущенная на спинку, сжалась. — Двадцать лет прошло. Душа вполне должна была пережить извлечение.

— Никто и никогда прежде не вкладывал божественную душу в смертного, — сказала Закхарн. — Мы знали, чем рискуем.

— Но не этим! — Кирью указала на меня почти осуждающим жестом. — Откуда нам знать, будет ли душа полезна теперь? загрязнённая этими смертными отбросами?

— Замолкни! — рявкнул Сиех, резко развернувшись и одарив её свирепым взглядом. Его голос снова сменил тональность, став более низким и глубоким; голос не мальчика, но мужчины. — Как ты смеешь?! Сколько мне ещё повторять тебе, снова и снова, — смертные такие же творения Энэфы, как и мы сами.

— Ошмётки, — возразила Кирью. — Слабые, трусливые и чересчур тупые, чтобы выйти за собственные пределы, более, чем на пять минут. Но ты и Нахья всё упираете на свою веру в них, доверяете им.

Сиех закатил глаза.

— О, ну пожалуйста. Позволь узнать, Кирью, и какой из твоих высокомерных, только-для-богов, планов обеспечил нам свободу?

Кирью, обиженно замолкнув, отвернулась.

Их перепалка прошло мимо меня. Мы с Ньяхдохом всё ещё не отрывали взглядов друг от друга.

— Йин. — Маленькая ладошка Сиеха тёпло коснулась щеки, словно уговаривая повернуть голову к нему. Его голос опять стал по-детски высоким. — Ты как, в порядке?

— Что случилось? — спросила я хрипло.

— Мы не можем ничего определённого…

Вздохнув, я отстранилась, пытаясь ощутить ноги. Опустошенное, словно набитое ватой, тело вяло отказывалось повиноваться. Поскользнувшись, я снова рухнула на колени и выругалась.

— Йин…

— Если опять собираешься мне солгать, даже не начинай.

Лицо Сиеха передёрнулось; сжав зубы, он оглянулся на собратьев.

— Это правда, Йин. Мы ни в чём не уверены. Но… почему-то… вопреки нашим надеждам душа Энэфы не излечилась достаточно за то время, что провела, будучи вложенной в тебя. Это всё, — и тут он выразительно взглянуд на Кирью. — Достаточно, чтобы послужить цели. Но она очень хрупка — слищком хрупка, чтобы быть извлечённой без риска.