На поводу у сердца (СИ) - Майрон Тори

О боги! Не знаю, кто эта девчонка, но я уже готов расцеловать ей ноги.

Залпом опустошаю целый стакан, наслаждаясь прохладным потоком живительной жидкости, стремительно петляющим по желудочному тракту. Так… уже лучше. От обезвоживания не сдохну — и это еще один повод ликовать. А вот то, что под одеялом я лежу абсолютно голый, — это повод удивляться.

Никогда не трахался в отключке. Да и слабо представляю, как это возможно. Хотя… в случае со мной, наверное, для полноценной работы нужного органа хватило бы возбуждения девушки. А раз я совсем без одежды, и она, как уже выяснилось, — тоже, могу естественно предположить, что между нами что-то было. Секс или нечто иное — вопрос отдельный, да и это не особо-то имеет значение. Главная суть в том, что провести ночь с незнакомкой, не помня ни имени, ни лица, ни образа, ни самого процесса, — это как-то странно и чрезвычайно ново для меня.

По ходу, моя стратегия — заглушить всю душевную дичь алкоголем — не только вовлекла меня в некоторые ночные приключения (плохие или хорошие, ещё осталось выяснить), но и в самом деле дала тотального маху, ведь в итоге исчезла, чтоб её, только память, а разъедающее чувство вины, злость на себя, непередаваемая тоска по бабушке и целый спектр говноэмоций, вызванных грандиозной новостью о тайных отношениях девушки, которую люблю больше жизни, и моего лучшего друга, остались. Всё это бурное дерьмо в груди никуда не делось и продолжает клокотать, как в жаровне, добавляя моему «очешуенному» физическому состоянию особой изюминки, которой хочется подавиться и на хрен отбросить коньки.

Чтоб я еще хоть когда-нибудь притронулся к бутылке! Чтоб еще когда-нибудь…

— К черту! — раздраженно рычу сквозь сжатые зубы, падая головой обратно на подушку, тут же жмурясь от острой боли в висках. Так фигово, как сейчас, мне еще никогда не было, и думаю, что вряд ли хоть что-то сможет переплюнуть этот ад.

Однако это утро или день — фиг разберешь, быстренько уверяет меня об обратном, когда из ванной комнаты доносится взволнованный девичий возглас:

— Остин, ты проснулся?!

Слышу его и чуть ли не выскакиваю из постели как ошпаренный. Точнее, вскакиваю, но головокружение и боль мигом прибивают тело обратно к матрасу, заставляя кровать жалобно заскрипеть.

Спокойно, Рид, тебе, должно быть, послышалось. Видать, кочан до сих пор не запустил все извилины в действие.

Но уже в следующий миг мои жалкие утешения разом превращаются в пыль, когда вслед за скрипом открывающейся двери передо мной появляется Ники в одном повязанном вокруг тела полотенце.

— Да… вижу, что наконец проснулся. Ну… ты… как себя чувствуешь? — с некой настороженностью спрашивает она, прислоняясь плечом к стенке, а у меня все лампочки в голове перегорают, когда замечаю, как по её шее, ключицам, тонким рукам и до безупречности стройным ногам стекают мириады капель.

Она стоит передо мной практически голая, слегка растерянная и полностью мокрая, за исключением волос, что собраны в пышный пучок на затылке. Настолько красивая, что я аж от мира всего отключаюсь на неопределенное количество секунд, пока до моего атрофированного мозга на черепашьей скорости доползает масштаб, возможно, совершенной мной катастрофы.

— Мы… Ты… Вчера… Я? — вот это я мощно начал. Ничего не скажешь. Но большего из себя вытрясти не получается, пока она вот так, как сейчас, смотрит мне прямо в глаза, всю душу неумолимо вытягивая, словно в ожидании чего-то.

— Ты что, совсем-совсем ничего не помнишь?

Господи! Это её «совсем-совсем» было сказано с таким безмерным удивлением, что я всё сильнее начинаю убеждаться — вчера я, по ходу, по полной программе облажался.

— Я… нет… не знаю… все как в тумане, — описываю мягкий вариант беспредела в моей голове. Тут не туман, тут беспросветное забвение памяти, которая едва ли подлежит восстановлению.

— Так ты совсем ничего не помнишь из того, что делал здесь ночью? — переспрашивает Ники, придавая озадаченному голосу мягкости, но я явственно ощущаю, как нелегко ей это даётся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я не помню даже, как пришел сюда… а что было потом… ночью… черт… ничего! Темнота и немного тусклых картинок, которые чётко не разглядеть, поэтому просто скажи мне… — не решаюсь закончить предложение от страха узнать, что за глупость я вчера совершил, а Николь лишь усложняет мне задачу собраться с духом и спросить тем, что подходит ко мне чересчур близко, нисколько не смущаясь, что полотенце едва прикрывает все её интимные места.

Конечно, чего смущаться, если ночью, по всей видимости, я лицезрел её обнаженной? И не помню этого! Не помню, будь я проклят! Какой же я все-таки отморозок.

— Я тебя… Точнее, мы с тобой вчера… Мы… — вновь проявляю попытку узнать о минувшей ночи, но язык опять даёт сбой, отказываясь произносить вслух предположения о том, что я в беспамятстве занимался сексом с моей маленькой девочкой. Да, безусловно, я хочу этого до трясучки, до неописуемости, до полного онемения во всех кончиках пальцах, но не так же. Не при таких обстоятельствах.

Николина заслуживает совсем другого отношения, а не какой-то жалкий трах по пьяни с мудаком, который даже не помнит, было ли ей хорошо или наоборот — сделал ли он ей больно? Бля*ь! Она же вроде ни с кем еще никогда не спала. Я что?! Лишил её девственности этой ночью? Нет! Не мог! Да и не может она быть девственницей, раз они с Марком вместе. Так ведь? Скорее всего. Так что не может быть такого! Да и секса никак не могло быть! Она же просто ни за что не согласилась бы. Врезала бы мне, и я остановился бы. А может, она это и сделала? И я ни хрена не остановился?

В полнейшем ужасе от поглотивших мой разум возможных сюжетов этой ночи поднимаю взор на её лицо и замечаю заклеенную пластырем бровь, вмиг ощущая, как в животе всё начинает сводить болезненной судорогой.

Это я ей сделал?! Я ударил её?! Она сопротивлялась, а я взял её силой?!

Нет! Нет! Нет!

Я так не мог сделать. Никогда.

Нет! Нет! Нет!

Она для меня — всё. Я не причинил бы ей подобной боли.

— Нет, нет, нет! — не сразу въезжаю, что, оказывается, произношу это не только в мыслях, но и вслух, в отрицании покачивая головой.

— Ого!.. Ничего себе! — изумляется Ники, не сводя с меня пристального взора. — Аж девять раз!

— Что?! Какие еще девять раз?! — громко вскрикиваю, в шоке вылетая из кровати, едва успевая поймать одеяло, чтобы не оголить пах.

— Ты девять раз сказал «нет», а еще побледнел неслабо, — её же голос пусть и звучит тихо, но спокойствием в нём и не пахнет. Только усердно сдерживаемая злость и раздражение, направленная в мой адрес. — Я, конечно, не мечта всех парней, но не думала, что тебе будет настолько противна мысль, что мы с тобой переспали, — выпаливает она в упор, подтверждая все мои опасения.

— Нет!.. Нет!.. Нет! — как последний дол*оёб, вновь повторяю одно и то же, пытаясь справиться с тошнотой к самому себе. Я всё-таки сделал с ней это. Сделал! Трахнул, как какую-то шлюху на один вечер. Вот так. Вот здесь. В полной коме. Что же я за ничтожество такое?!

— Давай еще парочку раз повтори, и наберётся счастливое очко, — недовольно бросает Николина и быстро перемещается к окну, будто теперь ей самой становится неприятно находиться со мной рядом.

Возвращаю на неё виноватый взгляд, наблюдая, как она слегка наклоняется и, опираясь локтями на подоконник, оголяет половину своей задницы, на аппетитный вид которой я мгновенно залипаю.

— Да нет же, Ники… — язык едва шевелится, в горле вновь пересыхает. — Ты всё неправильно поняла, мне не противно, мне… — жарко, остро, хочется ещё… только так, чтобы помнить каждую секунду.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Мерзко, что трахнул сестричку? Или стыдно за это? — но вместо истины Николь додумывает своё. Мне не видно её лицо, но по язвительной интонации голоса могу с уверенностью сказать, что оно сейчас омрачено обидчивой гримасой. Ведь мне же как никому другому известно, что малышка всегда огрызается и злится, когда ей делают больно. И я хочу убить себя за то, что в этот раз причиной её боли являюсь я.