На поводу у сердца (СИ) - Майрон Тори

И всё, я не знаю, что именно со мной происходит и как это объяснить, но я впервые за долгие годы нашей с ним дружбы больше не в силах и дальше оставаться маленькой сестричкой.

Я не думаю о каких-либо последствиях, не думаю о завтрашнем дне, не думаю об опасности в виде Харта и о том, как отреагирует Рид, а просто отметаю к чертям все защитные маски и, ответив ему тихо: «Ты никогда меня не потеряешь», начинаю ловить каждую солёную каплю его боли своими губами.

— Не надо… — хрипло стонет он, но я игнорирую, покрывая короткими поцелуями его влажные щёки, глаза, брови. — Уходи… — но я лишь ближе прижимаюсь к нему телом, обхватываю лицо, поглаживая по щетине, добираюсь губами до горячего лба. — Не жалей меня… — слышу ещё одну тихую просьбу, прокладывая дорожку из поцелуев по его носу к губам, в паре сантиметров от которых останавливаюсь, еле справляясь с порывом произнести ему всю правду:

Я не жалею тебя, а люблю… Люблю сильнее жизни и потому не могу бездейственно смотреть на твои страдания и слушать, как ты беспочвенно себя обвиняешь.

Но эти слова остаются при мне, пока я не отрываясь смотрю на его приоткрытые губы, притягивающие меня к себе, словно мощнейшим магнитом, и осознаю, что единственное, чего я всей душой желаю, — это хотя бы раз почувствовать их вкус, наплевав на то, что делать это сейчас совсем не правильно, не вовремя, эгоистично.

Желание это безумное. Неукротимое. Отчаянное. Слишком сильное. Берущееся из наэлектризованного воздуха между нами, из его горечи утраты и моей безответной любви.

И, чёрт побери, я делаю это…

Я целую. Нежно. Робко. Бережно. Затаив дыхание и дрожа всем телом. На короткое мгновенье припадаю к самым заветным губам, о которых грезила на протяжении всей жизни — ночами, днями, во снах и наяву.

Всего пара секунд моего личного счастья. Пара секунд прикосновения к мечте — и я силками заставляю себя от него оторваться, вмиг ощущая, как тишина между нами сгущается невидимым туманом — плотным, неуловимым, мешающим дышать полной грудью, пока я в оцепенелом страхе ожидаю увидеть реакцию Остина.

А реакция есть. Причём весьма яркая, даже несмотря на его сильное опьянение.

— Что это было? — в изумлении выдыхает он, пока сквозь мутную поволоку хмеля в его зелёных радужках глаз проступает шок.

— Остин… Я… Просто…

И тут передо мной стоит выбор — сказать, что поцелуй получился случайно из-за непреодолимого желания хоть немного утешить его, а может, даже попробовать притвориться, будто ему всё и вовсе показалось, или же… набраться наконец-таки храбрости, забить на весь хронический страх быть отвергнутой им и сделать редкое исключение, ответив ему честно.

И как думаете, какой вариант выбираю я?

Тихо втягивая ноздрями воздух, я опускаю трепещущие ресницы, крайне радуясь тому, что уже сижу на коленях, потому как на нервно дрожащих от внутренней паники ногах я бы точно устоять не смогла бы.

— Я захотела поцеловать тебя, Остин, и поцеловала, — подняв на него решительный взгляд, выдаю твёрдо, чётко, прямо возле его лица, так близко, чтобы моё признание точно добралось до его неясного сознания.

Поднимите руки, кто удивлён?

Честно: я — неимоверно, но ещё сильнее моего выбора — хоть раз не притворяться — удивляет его неразборчивый ответ:

— Нет… Ники… я не об этом, — заявляет Рид и больше ничего не объясняет.

«А о чём тогда?!» — недоумевая, хочу спросить я, но не получается: я утрачиваю способность разговаривать, когда мой влюблённо-напуганный мозг начинает завороженно следить за действиями Остина. В один момент он просто изучающе смотрит на меня, будто бы пытаясь решить в уме какую-то сложную задачу, а уже в следующий проводит пальцами линию от моих ключиц по шее вверх, на миг задерживаясь на подбородке.

— Нет… так опять ничего нет, — едва слышно о чём-то своём заключает он, вынуждая меня окончательно растеряться, но всё так же продолжать бездвижно сидеть и наслаждаться тем, как его рука проходится по моей щеке к губам, трепетно проводя по ним большим пальцем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Такие простые касания. Невинные. Едва ощутимые. Но уже от них приятные мурашки атакуют всё моё тело, превращают сердечный ритм в хаотичный пляс и разбавляют кровоток сексуальным желанием. И я не могу от них отказаться. Нет во мне сил сделать это. Только не сейчас. Хотя бы раз. Хотя бы раз хочу их почувствовать.

— А если так? — вдруг спрашивает Остин, вновь словно обращаясь к самому себе, и тут же ошарашивает меня до полного помутнения: надавливает пальцем на мою нижнюю губу, заставляя рот приоткрыться, и уверенно вторгается в него языком, быстро встречаясь с моим онемелым, но не спешит, не напирает, не поглощает, как это делал… не важно… а будто бы познаёт нечто новое для себя.

Его губы такие нежные, что аж плакать хочется, а движения языка плавные, мерные, точно исследующие. Только я никак не могу понять — что именно он исследует? Меня? Себя? Свои ощущения? Не знаю. Да и какая разница? Сегодня ничего не имеет значения. Я просто закрываю глаза, решаясь прикоснуться к его слегка колючей щеке, и начинаю самозабвенно отвечать на его трепетные движения, мгновенно ощущая, будто умираю, отправляясь прямиком к вратам рая, где всецело отдаюсь удовольствию, о котором так долго и страстно мечтала.

— Да… Вот так… Чувствую, — и даже его неразборчивый шёпот растворяется ещё на полпути к сознанию — моя голова полностью отключается, а сердце, наоборот, набирает разгон, когда Остин одной рукой крепко обхватывает моё тело, а второй зарывается в волосы и, прижимая намертво к своему корпусу, сменяет нежный поцелуй на страстный, предоставляя мне долгожданный шанс наконец вволю познать его губы — горячие, сильные и умопомрачительно сладкие, даже невзирая на терпкий привкус алкоголя.

Я настолько утопаю в его прикосновениях, стараясь запомнить каждый малейший отклик на происходящее, что навязчивая мысль о том, что, вероятнее всего, Остин даже не понимает, с кем и что сейчас вытворяет, мгновенно уходит на второй план.

Сердцебиение на максимум, ощущения на пределе. Вокруг осколки, ночь, тишина, ни единого шороха. Только наши языки неистово сплетаются воедино. Он сжимает меня в клетке своих рук. И я проворно ныряю ладонями под его майку, начиная с упоением ощупывать напряжённые мышцы и покрытую испариной кожу спины.

Боже! Это, должно быть, мой сон! Долбаная нирвана! Эдем! Самая прекрасная и столь обманчивая сказка, которую я должна сейчас же прекратить, приструнить себя и остановить Остина, уложив пьяного друга спать, а не пользоваться его невменяемым состоянием прямо в комнате его умершей бабушки ради удовлетворения своих заоблачных желаний.

Мне необходимо отстраниться от него! Знаю, мать его, знаю! Но как это сделать, если его настойчивые прикосновения и поцелуи, которые я никогда больше не смогу ощутить, не прекращают вытеснять из головы весь здравый смысл?

Мне правда хочется поступить правильно, но, в конце-то концов, я же не железная — не могу я просто взять и не откликаться на это безрассудное искушение, осязая, как его пальцы довольно ловко забираются под полотенце и ласкающими движениями сминают мою попку, направляя горячий, волнительный наплыв к сердцевине бёдер, что вместо правильных, разумных действий провоцирует меня выпустить из горла блаженный стон.

— В тебе так много… — что-то блеет он, но я не разбираю слов. Слышу только его ответный стон — хриплый, гортанный, томный, кричащий о возросшем возбуждении в нём, что также наглядно подтверждает пробудившаяся в его штанах твёрдость, внушительный размер которой Остин позволяет мне оценить сполна, вдавливая меня в свой пах так, будто хочет пропустить меня сквозь своё тело.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

А я погибаю, задыхаюсь, растворяюсь от того, как хочу и сквозь него, и на него, и под ним, да как угодно, но только если бы я знала, что это мощное желание в нём я вызываю в трезвом уме, а не когда он пребывает глубочайшем алкогольном трансе.

Как Остин вообще умудрился так возбудиться при его-то чрезмерном опьянении? Это вопрос крайне интересный, хочу я вам сказать, ведь он однозначно сейчас пьяный в дупель, потому как мне наверняка известно — Остин никогда бы не стал впиваться в губы своей маленькой сестры так, словно целую вечность ждал этого слияния, а руки его не скользили бы по моей оголённой спине и ягодицам с тем нетерпением и жаром, с каким он это делает сейчас, нисколько не смущаясь фактом, что повязанное вокруг меня полотенце упало к бёдрам вниз, полностью оголив меня по пояс.