Отряд особого назначения - Макар Бабиков

В какую-то из пауз раздался взрыв гранаты. Все вздрогнули, плащ-палатку, под которой лежал разведчик Жданов, откинуло, а самого его перевернуло. Граната разорвала Николаю грудь, оторвала кисти рук.

Жданов пришел в отряд с подводной лодки. В первой же операции обрушилось на него немыслимо тяжкое испытание. Нервы не выдержали. И он выдернул кольцо гранаты, прижав ее к груди… Еще одним разведчиком стало меньше.

Все понимали, что надежд на спасение почти нет, но все же Коля поторопился.

Прилетел «фокке-вульф», на малой высоте прошелся туда-сюда, покрутился над полуостровом.

Леонов стрелять по самолету запретил, сказал, чтобы затаились, замерли под плащ-палатками.

Воздушный наблюдатель, наверное, передал своим, где держится горсточка русских, так как вскоре возобновился минометный обстрел. Теперь мины падали возле бугра.

Бугорок этот, ровный, поросший мхом и травой, заканчивался каменным столпотворением у воды. Остроугольные камни лежали на берегу, торчали из воды. Между ними вилась тропка, по которой ходили на оконечность мыса. Тут в расщелинах немцев стерег Зиновий Рыжечкин. Когда обстрел утих, окликнули парня, тот не ответил. Подошли поближе. Возле Зиновия лежал разбитый автомат. Рыжечкин еще был в сознании, но говорить не мог. Его перенесли под бугорок, положили на плащ-палатку. Он посмотрел на товарищей, попросил умыть и напоить. Во флягах воды ни у кого уже не было. В торфянике выкопали маленькую ямку, набрали воды. Он обвел ребят глазами, попытался что-то сказать, но не мог. Через несколько минут лицо Зиновия накрыли плащ-палаткой.

День клонился к вечеру, стало смеркаться. Леонов приказал готовиться к прорыву: собрать имущество, одеть рюкзаки, подобрать оружие. Барышев и Каштанов понесут Шелавина.

Комвзвода лежал на плащ-палатке, пистолет в кобуру не вложил, держал в руке. Михеев попросил гранату, так как стрелять он не может, а метнуть, когда надо, сумеет.

Федор Курносенко остался на позиции прикрывать отход товарищей.

Агафонов выдвинулся вперед, добрался до камней у воды, чтобы оттуда подать сигнал своим. Барышев и Каштанов подняли Шелавина.

На берегу возле камней возник силуэт. На фоне воды он смотрелся как на экране.

— Наши пришли, — радостно крикнул кто-то из разведчиков.

С берега протарахтела очередь. Разведчики резанули из автоматов. Человек либо упал, либо залег.

— Федор, крой с пулеметом ко мне, — крикнул Леонов Курносенко. — Немцы подошли с материка. Одного сейчас ссадили. Цель на камни, там Агафонов. Прикрой его.

Курносенко дал очередь. Агафонов успел добежать до большого камня и притаился за ним.

Немецкий пулеметчик затаился с другой стороны валуна. Семен приготовил две гранаты, стоял не шевелясь. Пулемет изрыгнул пламя. Агафонов бросил гранаты, плюхнулся плашмя. За камнем рвануло. Из-за камня вывернулся солдат. Семен скосил его очередью и дал сигнал товарищам — можно идти к берегу. Разведчики были уже у камней, когда заработал немецкий пулемет, приткнувшийся чуть выше по склону.

Агафонову обожгло руку. В небе загорелась осветительная ракета, за ней другая. Они взлетели рядом с немецким пулеметом.

— Я доберусь до вас, гады, — сказал Михеев.

Он полз, волоча раненую руку. Одна осветительная ракета сменяла другую. Для броска гранаты лежа далеко. Ракеты заставляли его на время замирать. И все же он выбрал момент, бросил с колена. Пулеметная струя прошлась по нему наискосок от плеча к поясу. Пулемет замолк, ракеты больше не светили.

Разведчики нырнули в темноту. Никто за ними не гнался. Еще не верилось, что вырвались из ловушки. Шагали осторожно, молча, вслушивались в каждый шорох.

Шелавина несли попеременно.

На всех навалилась непомерная усталость. Колени подгибались, клонило в сон. Только споткнувшись о камень, о хворостину или о корневище, то один, то другой вздрагивал и просыпался.

— Ребята, милые, не уроните меня, — шепотом умолял носильщиков Шелавин.

Он не стонал, не жаловался, молча переносил боль. В душе был безмерно благодарен друзьям, что вытащили его из пекла, но он ясно понимал, что это не конец испытаниям. Они еще не на корабле, не на своем берегу.

После короткого привала, когда нести Шелавина взялась очередная пара, заметили, что в общей цепочке нет Агафонова. Покричали, Семен не отзывался. Остановились. Осмотрели все справа и слева от себя. Двое вернулись немного назад. Был парень, и нет его, будто испарился.

Перед утром пошел снег. Разведчики торопились поскорее добраться до места.

Начало светать, когда вышли на берег примерно в том месте, где высаживались прошлой ночью. Ни у берега, ни вдали катеров не было. Только холодные волны катились одна за другой. Свежевыпавший снег резко очерчивал границу между морем и землей.

Берега ручейка, возле которого остановились, поросли низеньким кустарничком. В нем и залегли, закопавшись в снег.

Около полудня на прибрежном скате появился человек. Постоял, осмотрелся, выстрелил. Разведчики видели человека, но не поднялись, не дали о себе знать.

Кто-то крикнул:

— Это ж Агафонов, это же наш Семен!

— Ты где бродил, Пушлахта? — спросил Барышев.

Так по имени родной беломорской деревеньки звал он Семена.

— Ночью, после привала, я где-то откололся от вас. Наверно, задремал на ходу и утопал в сторону. Когда очухался и не увидел вас, несколько раз покричал, вы не отозвались. Пошел, как помнил эти места по прошлым походам. Ныла рана. Временами лежал, сам не пойму — засыпал или терял сознание. Побоялся, что усну, в плен угожу. Встал на колени, поползал, опираясь на здоровую руку, поразмялся, поднялся на ноги. Опять пошел. Нигде и никого. Даже мертвые и те не попадались, может, снежком их запорошило. Перед глазами ходили круги, сознание мутилось. Достал из-за пазухи пистолет, выстрелил. Думаю, услышат немцы, прибегут, столкнусь с ними, перед смертью отправлю на тот свет еще хоть одного фрица.

Агафонова накормили, уложили между ребятами, спина к спине, все задремали.

Часового встревожил стон. Человек даже не стонал, а выл, выкарабкиваясь из снега, он не разгребал его руками, а как-то по-змеиному извивался.

Курносенко первым разобрался, кто крутится и подвывает.

— Ты что, Паша? — спросил он Барышева.

— Свело меня судорогой, не могу распрямить ни руки, ни ноги. Братцы, таким уродом, косым да горбатым, и останусь… Квазимодо… Ходить не смогу, носить будут или на колясочке возить.

— Раньше срока не отпевай себя, — прикрикнул Леонов, — сейчас будем править твои мослы.

— Его бы сейчас в баньку… На худой конец — на печку.

— Сразу в тепло нельзя, хуже будет, — сказал Леонов. — У кого есть во фляге водка?

Нашлась и водка.

Барышева раздели до пояса, стали растирать. Двое в четыре руки мяли спину, поясницу, массировали руки.

Минут через пять Барышев разогнул руки в локтях, пошевелил пальцами, мышцы на спине заходили желваками.

— Оживили! — чуть не кричал от радости Барышев. — Вовек не забуду! С того света вернули.

День вылежали в снегу. Обошлось без встречи с вражескими дозорами и патрулями. Они, скорее всего, не рисковали выходить к кромке берега.

— Надо соображать, как перебраться на Рыбачий, — сказал Леонов. — Двоим следить за морем, не подойдет ли какой-нибудь катер или бот, остальным пройтись по берегу, нет ли на обсушке бревен, досок. Не придут катера — свяжем плот, поплывем в Озерко.

Разошлись в разные стороны, прошагали примерно по километру.

— Катер, катер! — оповестили наблюдатели.

Фонарем попытались писать морзянку. Но батарея дышала на ладан. Лампочка чуть-чуть покраснела, а вскоре и вовсе перестала накаливаться. У кого-то в кармане нашелся фонарь-жужжалка. Второпях сильно нажали на пружину, которая тут же лопнула.

Оставалось жечь спички. Увидят ли эти слабые всплески за пять-шесть километров?

— Нас заметили! Катер повернул к берегу! — оповестил Алексей Каштанов.

Катер действительно изменил курс в сторону южного берега Мотовского залива. Все сгрудились на берегу. Принесли поближе к воде Шелавина. Пытались кричать. Катер подходил все ближе и ближе. Вдруг он резко развернулся и полным ходом пошел к Рыбачьему.

Ребята сокрушались:

— Видно, не разглядели сигнала.

— А может, решили, что провокация. Ведь сигналы-то давали не условные.

— Не разглядели, решили! Какая разница. Нам от этого не легче. Был катер, да сплыл! — горевал Каштанов.

Снова с надеждой смотрели через залив. Томительное ожидание тянулось около часа. От Озерко, из губы Мотка, показались два катера. Шли они к южному берегу. Потом круто повернули вправо.

— Что они делают! Что им надо у Могильного? — вслух спрашивал Барышев.

Один катер поставил дымовую завесу, другой подошел к берегу и сразу отработал задний ход. Завесу отнесло ветром. Катера повернули вдоль берега на восток. Прошли мимо разведчиков, удалились еще на километр-полтора за небольшой мыс. Опять повесили дымзавесу.