Отряд особого назначения - Макар Бабиков

Послышался крик:

— Ребята, я ранен!

Все узнали голос Федора Шелавина.

Двое поползли к нему на выручку. Сразу же застрекотали два немецких пулемета, преграждая путь к раненому.

— Федя, потерпи! — прокричал Леонов. — Что-нибудь придумаем!

— Веревку мне бросьте, я ухвачусь, вытяните.

— Нет ее у нас.

С поляны и вершины холма никто не появился. Подкрепление где-то застряло. Разведчики изредка стреляли по оконечности мыса, где находились немцы, иногда из-за каменных брустверов показывались каски: фашисты делали перебежки по просматриваемым прогалинам. На одиночные выстрелы разведчиков враг отвечал пулеметными очередями и минометным огнем.

Леонов приказал не стрелять: огонь из минометов был опаснее всего.

Ближе к берегу Кислой будто в помощь разведчикам природа нагромоздила несколько валунов в человеческий рост. Были эти валуны какие-то угловатые, граненые. Лежали не вплотную один к другому. Из этих валунов неожиданно змеем выполз Женя Уленков.

— Ты как сюда пробрался?

— Очень просто! Полз, можно сказать, носом землю рыл.

— Твоим носом можно канавы копать, — пошутил Барышев.

— Канава не канава, а царапина будет, — ответил Уленков, не лишенный чувства юмора.

— Что там? — спросил Леонов. — Где отряд?

— Всего не знаю, но худо дело. Николаев ранен. Его Мотовилин и Хабалов вытащили на обратный скат. Много убитых и раненых. Услышал, что кто-то рядом стреляет по немцам. Думаю, проползу, узнаю что к чему.

— А веревка у тебя зачем? — спросил Агафонов разглядев перекинутый через плечо моток толстого линя.

— Я с ней в операцию шел. Комвзвод так распорядился.

— Молодец, Женя!

Веревку размотали и как аркан швырнули туда, где слышался голос Шелавина. Верёвка натянулась. Ее осторожно потянули на себя.

Шелавин, оказывается, был рядом, за пригорком. Все радостно вздохнули, а Барышев подсел к Федору, достал индивидуальный пакет и начал перевязку.

— Спасибо, ребята, — сказал Шелавин и только сейчас сунул пистолет в кобуру. — Я его держал на крайний случай.

Пули угодили Шелавину в ноги. К счастью, кости не повредило. Кровь запеклась. Перевязали. Подыскали прогалинку между камнями, наскребли немного мха, расстелили плащ-палатку и уложили на нее младшего лейтенанта. В группе теперь оказался командир взвода. Шелавин сказал старшине Леонову:

— Виктор, ты командуй. Видишь, я какой. За советом обращайся.

— Я пошел, ребята, — сказал Женя Уленков, — постараюсь привести к вам выручку.

— Давай, Женя, будем ждать. Удачи.

И Уленков опять пополз к камням.

С мысочка затарахтел пулемет, пули цокали по краю лощинки за камнями, чиркали по воде. Пулеметчик, видно, водил стволом, поднимал и опускал его, нащупывая цель. Несколько минут было тихо, а затем пулемет разразился длинной очередью.

…Уленков эту полосу не одолел, рубеж оказался непроходимым. Этого прижатые за пригорком разведчики еще не знали.

— Командир, смотри, он с ума сошел… Куда прет… — Зиновий Рыжечкин указал Леонову на разведчика, который пополз к Кашутину.

— Ты куда, мухобой? Давай назад. Сейчас прибьет, — кричал вдогонку Леонов.

— Может, думает, что Вася живой, — предположил Михеев, поморщившись от боли. Утром ему прострелило руку.

— Вернется, я ему всыплю, — пообещал Леонов.

Самовольщик еще какое-то время лежал, потом медленно-медленно пополз обратно. Последние метры он преодолел на четвереньках.

— Зачем ты? — выдохнул Леонов. Гнев его уже прошел. — Чего лезть на рожон, под пули?

— Убит он, уже холодный. Кровь пропиталась сквозь фуфайку. Вот возьми, старшина.

В руках Леонова оказался морской командирский кортик.

Вернувшийся сел, руки его дрожали, на лице не было ни кровинки.

После ухода Уленкова прошло часа полтора, разведчики поняли, что пока помощи ждать неоткуда.

Леонов сказал:

— Выходит, нам надо держаться до темноты. Тогда или нас вызволят, или сами прорвемся. Сейчас соваться нельзя, всех покосят. Давайте подсчитаем наши боеприпасы, распределим между собой. За каждым сектор, держать его даже раненым. Немцы с мыса на прорыв едва ли пойдут, им оставлять укрепления наверняка запрещено, да и знают, что мы их поколотим. Будут ждать выручку. Все дело в том, к кому она раньше придет: к ним или к нам.

Пересчитали патроны, гранаты. Обнаружили две лишние винтовки, их, видимо, впопыхах утром кто-то уронил. В запасе остался и автомат Кашутина. Зарядили до отказа все диски, магазины, пулеметную ленту.

По верхушке холмика выложили из камней небольшие ячейки-брустверы, через них наблюдали за оконечностью мыса. Немцы без дела не сидели, тоже укреплялись, сдаваться не собирались.

Наблюдали за мысочком по двое, по трое. Остальные спускались вниз перекурить, согреться, размять затекшие руки и ноги. Леонов, Агафонов и Барышев чаще других подходили к Шелавину.

А на высоте, с которой отряд скатился рано утром в лощину для атаки, никого уже не было.

Командира отряда Николаева ранило дважды, нетяжело, однако идти он мог, лишь опираясь на плечи моряков. Он спрашивал, где комиссар, командиры взводов, где Буянов с ротой.

— Комиссар шел правее нас. После первых залпов я видел, он повернул к берегу. С ним было примерно отделение, — сказал Радышевцев.

— Шелавина и Кашутина, как только рванули мины, я из виду потерял. Слышал голос Кашутина. Флоринский и Шерстобитов едва ли живы, — говорил Мотовилин.

Николаев приказал выделить двух-трех человек для поиска капитана Буянова.

Ждали полчаса. Радышевцев, которого Николаев послал в разведку, не появлялся.

Мотовилин предложил возвращаться на исходные позиции. Николаев согласился: другого выхода не было.

От потери крови он обессилел. Мотовилин и Хабалов понесли командира.

На берегу Сеннухи старшим из командиров оказался Никандров. Он собрал моряков из разных отделений, велел им залечь по прибрежному невысокому гребешку и стрелять по немцам, что прятались в каменных ячейках на оконечности мыса.

Никандров видел, как впереди, ближе к другому берегу полуостровка, за невысокой грядкой, укрылось десятка полтора разведчиков. На поляне, где моряков настиг залп, лежат погибшие и раненые, но скрытно к ним никак не подойти. Пробовали выручать товарищей, но огонь немецких пулеметов преграждал дорогу к поляне.

На оконечности мыса Никандров разглядел землянку. Дали туда очередь, но только раздразнили врага. В ответ завыли мины.

Никандрову почудилось, будто кто-то поет «Интернационал». Песня слышалась справа, ближе к оконечности мыса. Пополз в ту сторону и наткнулся на Бориса Абрамова. Левая нога у него была перебита, осколок мины повредил позвоночник. Борис на локтях полз к немцам, волочил непослушные ноги, в обеих руках держал гранаты.

— Саша, ты? — обрадовался Абрамов. — На локтях ползу к фрицам, метну гранаты, а потом зубами… Глядишь, открою путь к своим.

— Держись, Боря, руками за шею, я вынесу тебя.

Неведомо, как хватило сил, как его не покосили немцы, но Никандров добрался до берега залива. Осенняя вода, словно льдом, резанула по телу, он скрипнул зубами. Вылез на отлогий берег, нашел среди валунов ровное место, поросшее карликовыми кустиками, положил раненого.

— Все, Саша, отходил я свое. Отбили мои мотыли. Не махать мне ими ни на лыжах, ни в походах, — с тоской сказал Абрамов.

Никандров не отвечал. Что можно было сказать Борису? Еще совсем недавно он видел его в красной шелковой рубахе чемпиона, шагавшего перед тысячами мурманчан…

— Ты, Боря, полежи, — сказал, пытаясь не выдать своей горечи, Никандров. — Там еще кто-то стонет. Схожу, потом приду к тебе. Покличу ребят, они помогут отнести тебя к катерам.

Когда старшина со всей своей группой вернулся на поляну, где оставил Абрамова, тот лежал без сознания, жизнь его угасала. Никандров решил вести людей к месту высадки…

Днем на берегу стали рваться тяжелые снаряды. Летели они через Мотовский залив с Рыбачьего. Для поддержки десанта огнем было выделено пять батарей пушечного полка. По расчетному времени на Могильном, никого из своих не должно было оставаться. За этими разрывами снарядов своих орудий с содроганием наблюдали бойцы крохотной группы Леонова. Орудия выпустили около четырехсот снарядов. Ни один снаряд не попал на мыс, где находились немцы.

— Нам бы рацию, мы бы показали, куда стрелять.

— Были бы катера поближе, можно и флажками бы написать, где укрепился враг. Ведь мы сидим в таком месте, что лучшего поста для корректировки огня не бывает.

Умолкли батареи с Рыбачьего, и тут же заголосили орудия из-под Титовки. Гул от разрывов висел над округой. Разведчики лежали. Только один наблюдатель следил за оконечностью мыса.

В какую-то из пауз раздался взрыв гранаты. Все вздрогнули, плащ-палатку, под которой лежал разведчик Жданов, откинуло, а самого его перевернуло. Граната разорвала Николаю грудь, оторвала кисти рук.