Отряд особого назначения - Макар Бабиков

Надо было искать брод. Сперва решили посмотреть внизу по течению, по пути к цели. Шагали час, не попалось ни одного порога, ни отмели. Вернулись обратно, пошли навстречу течению. Миновали то место, где останавливались сразу после марша, еще затратили полтора часа, пока нашли брод. Порог не быстрый, камни природный укладчик когда-то хорошо уложил, а потом течение и лед приравняли увалы, превратили в плиты. Можно было переступать с одной на другую, лишь кое-где слегка перепрыгивать. Но березовые посошки все же взяли, ощупывали ими глубокие места, опирались на них на быстрине. На другом берегу эти палки отнесли метров на сто в сторону, припрятали в кустах.

Брод отметили на карте, сфотографировали.

Направление держали к Колттакюлля. Вышли в долину реки Петсамо-Йоки. Остановились осмотреться и поразмыслить. Долину пересекать рискованно, она вплотную прилегает к Колттакюлля, а там наверняка дежурят наблюдатели.

Попала на глаза небольшая высотка, нижняя ее часть до половины поросла лесочком, а вершина совсем голая, безлесная. Пошли туда. По одному скату ледник когда-то прострогал бороздку снизу вверх. По этому лазу поднялись наверх. Вершина горы плоская, на ней озерко, заполненное прозрачно-светлой водой, из озерка вытекает ручеек. Водица бежит, видно, в Колттакюлля.

— До чего хороша долина. Километров десять-двенадцать, — прикинул Кашутин. — Вот куда удобно парашютный десант бросать: и место ровное, и до аэродрома недалеко.

Вскоре завыли сирены, в воздух взлетели один за другим три «мессершмитта» и завели круговую карусель, делая развороты на малой высоте.

Разведчики спрятались в кустарнике. Как только самолеты приземлились, двинулись дальше и вскоре приблизились к озеру Лусттонявр. Поднялись по левому склону высоты. Перед глазами открылся аэродром.

Четко видны самолеты на стоянках. Насчитали тридцать самолетов, почти все они замаскированы в кустах по краю летного поля. Два «мессершмитта» дежурили на старте. Вразброс сооружено двадцать одно строение, кроме того, палатки, радиостанция с мачтами. Туда-сюда сновали бензозаправщики, по ним засекли склады горючего. Примерно в полукилометре обнаружили зенитную батарею.

Все отметили на плане, сфотографировали.

Обратный путь прошли спокойно. На пятые сутки в шесть часов утра встретились с ожидающей их частью своего взвода.

Во второй половине дня вышли в Зимнюю Мотовку.

Невдалеке от озера Вайявр наткнулись на останки разбитого самолета ПЕ-3. На фюзеляже сохранился бортовой номер 4. Нашли тела погибших летчиков, один имел знаки различия старшего лейтенанта, а второй лейтенанта. Никаких документов, кроме таблицы бомбометания и обожженной карты, не отыскали. Одежда на летчиках сильно обгорела. На оборотной стороне таблицы бомбометания отчетливо выведено: Пеньковский.

На следующий день рано утром все ходившие в поход с Шелавиным вернулись на Зимнюю Мотовку.

В этот же день младший лейтенант Синцов и с ним двадцать разведчиков пошли в район озера Чапр. Однако через двое с половиной суток они возвратились ни с чем, так как потеряли ориентировку.

Инзарцев и Дубровский приняли решение отправить на выполнение этой операции Шелавина и часть бойцов обоих взводов, передав им все оставшиеся продукты. Остальные разведчики налегке возвратятся в главную базу.

Шелавину предстояло проскочить мимо трех вражеских застав. Какое-то время шли вдоль столбов телефонной линии от Зимней Мотовки к озеру Чапр и Титовке. На небольшой перемычке между двумя озерами наткнулись на покинутый егерями укрепленный узел. Сооружение было сделано из валунов и собранных от взрывов каменных обломков. Егеря ушли отсюда, видимо, давно. На потускневших от света коробках из-под сигарет надпись: «Сделано в Дрездене».

К озеру Чапр добрались через сутки с небольшим, убедились, что постоянных вражеских гарнизонов здесь нет, но следы обуви, оставшиеся на тропинках, говорили о том, что неприятель сюда все-таки время от времени наведывается.

В долине реки Титовки полыхал какой-то сильный пожар, дымом все затянуло, дорога на Луостари совсем не просматривалась.

На берегу озера провели почти весь день.

— Ходить здесь можно не только нашему отряду, а целому полку, простор, немцы тут не укрепились, — сказал Никандров.

— Нынче и болота сухие и воды на бродах мало, даже танкам не трудно пройти, — подключился к разговору Агафонов.

— Все вы правильно говорите, да ведь далеко. Мы прошли, все с собой принесли. И то мало запасов осталось. А каково целому полку или бригаде? Как их снабжать? — прикидывал Шелавин. — Большую массу войск на таком удалении от баз трудно обеспечивать.

Вечером отправились к Большому Кариквайвишу.

Километрах в четырех-пяти от горы разглядели на ее вершине человека. Пробрались по кустам еще километра на два и стали наблюдать в бинокль. Наверху увидели землянку, которая приткнулась к каменному нагромождению.

Насчитали семь человек, они вышли из нее один за другим. На самой вершине ходил наблюдатель.

С севера никаких подходов к горе, местность совсем открытая. Попробовали приблизиться с юго-востока. Скрытно подобрались примерно на километр. Увидели, что по всем склонам возведены блиндажи, а возле них ходят часовые.

Не смогли рассмотреть только вовсе скрытый от наблюдения юго-западный скат.

Через трое суток группа пришла на Зимнюю Мотовку и вместе с ожидавшими ее там командиром отряда, комиссаром и еще несколькими разведчиками возвратилась в основную базу.

В Полярном много новостей.

Дом, в котором располагался отряд, пострадал от бомбежки. Разведчиков переселили в другой. Несколько сотрудников разведотдела погибло. Ранило Визгина. Сменились и руководители отряда. Уехал к другому месту службы Добротин. Капитана Инзарцева командование решило послать на академические курсы. Разведчики, которые почти год ходили с ним в походы, откровенно сокрушались. Был капитан строг и взыскателен, но людей берег. Воспитал он немало опытных разведчиков, во многих он разглядел природные качества следопытов. С Радышевцевым, Мотовилиным, Кашутиным, Никандровым, Тарашниным, Бариновым, Чинговатовым и другими старожилами он советовался, не пренебрегал их опытом и житейской мудростью. Молодых учил нести службу прилежно и ответственно.

Но еще больше моряки в отряде огорчились, узнав о назначении нового командира — Фрола Николаева. Яснее ясного, что такие вопросы не обсуждаются. Говорили на эту тему только с близкими друзьями. Уж на что был выдержан Радышевцев, умел скрывать эмоции, но и у того однажды прорвалось:

— Ну, теперь будет богадельня…

Самые опытные разведчики, ходившие по вражьим тылам уже год, не принимали Фрола Николаева в роли нового командира отряда. И не только потому, что он очень отличался от Инзарцева. Уж очень любил Фрол поговорить, иногда присочинить и прихвастнуть. Со старослужащими в отряде у него разговора не получалось. Они были опытнее Николаева в службе, в разведке и в житейских делах. Николаеву слишком много надо было сделать, чтобы завоевать авторитет в отряде. Пока он получил лишь должность, а к должности нужен еще престиж и уважение. В бригаду морской пехоты откомандировали младшего лейтенанта Синцова. На краткосрочные курсы съездили Лосев, Леонов и Харабрин. Несколько человек после ранений и обморожений перевели на более легкую службу, кое-кого комиссовали, отправили домой. Но боевое ядро отряда сохранилось. Пришли новые добровольцы.

Глава XXIV

Поступил приказ готовиться к операции. Это означало: увольнения прекратить, все личное походное имущество, снаряжение и оружие привести в порядок, получить боеприпасы, продовольствие.

По пайку, выданному на пять дней, по указанию насчет того, чтобы одеться налегке, каждый мог понять: поход предстоит не очень дальний и наверняка с высадкой на берег.

В одиннадцатом часу вечера 16 сентября на «малом охотнике» старшего лейтенанта Лысова полсотни разведчиков отряда пришли в бухту Озерко на Рыбачьем.

Выгрузились на жиденьком, срубленном на бревенчатых сваях причале. Темнота кругом непроглядная. Один споткнулся о незамеченный в ночном мраке ящик, другой угодил ногой в проломленную доску причальной обшивки, ушибся, пустив по этому поводу забористый оборот, адресованный неизвестно кому, то ли самому себе, то ли проломавшему доску, то ли всевышнему, напустившему на землю такую темень.

Спустились на дорогу и, меся ногами глину, побрели, чавкая сапогами, по некрутому подъему. Остановились у землянки, постояли, переминаясь с ноги на ногу, перекурили. Поступила команда располагаться на отдых. Посередине землянки на столе из грубо сколоченных неструганных досок стояла керосиновая лампа с отбитым до половины стеклом. Лампу, видно, давно никто не чистил, стекло закоптилось, едва разглядели, что вдоль стен устроены сплошные нары. Доски залоснились, отполированные солдатскими шинелями и полушубками. Улеглись вповалку, подсунув под головы рюкзаки. Немало, наверное, людей провело ночи на этих нарах. Землянка возле причала была вроде перевалочного пункта. Временным постояльцам полагалось самим напилить, наколоть дров, натопить железную бочку-печь да еще оставить запас тем, кто придет после них.