Мао Цзэдун и его наследники - Федор Бурлацкий

В Китае издавна существовала добрая имперская традиция вторжения властей в духовную жизнь народа. Сами императоры время от времени, устав от военных походов, начинали походы против великих философов и мыслителей в тщании превзойти их своей мудростью и прославить свое имя — не только на поле брани, но и в духовном промысле.

В III веке до н. э. при императоре Цинь Шихуане произошло знаменательное событие, которое известно в Китае как «сжигание книг» и «закапывание живых конфуцианцев». «Лунь юй» был запрещен и подвергнут сожжению, а 460 ревностных проповедников конфуцианства были закопаны в землю живыми.

А зачем, собственно, живыми? Откуда такое озлобление у императора? Можно только догадываться о причинах по косвенным свидетельствам. По-видимому, более всего правителя раздражали советы философов, их вмешательство в дела государства, их поучения, как управлять народом, которые шли вразрез с интересами укрепления императорской власти.

Следуя заветам учителя Куна, философы проповедовали принцип «жэнь», или «человеколюбие», и поведение «цзюньцзы», или «благородного мужа», — высшего эталона человеческой добродетели. Вот что мы читаем по этому поводу в книге «Лунь юй»:

«Там, где царит человеколюбие, прекрасно. Поэтому, когда кто-либо поселяется там, где нет человеколюбия, разве он мудр?»

«Благородный муж думает о морали; низкий человек думает о том, как бы получше устроиться. Благородный муж думает о том, как бы не нарушить законы; низкий человек думает о том, как бы извлечь выгоду». «Благородный муж знает только долг, низкий человек знает только выгоду». «Благородный муж стремится быть медленным в словах и быстрым в делах».

«Народ можно заставить повиноваться, но нельзя заставить понимать, почему». «Можно отказаться от пищи, С древних времен еще никто не мог избежать смерти», но «без доверия народа государство не сможет устоять».

«Если совершенствуешь себя, то разве будет трудно управлять государством? Если же не можешь усовершенствовать себя, то как же сможешь усовершенствовать других людей?»

«Кто-то спросил: „Правильно ли отвечать добром на зло?“ Учитель ответил: „Как можно отвечать добром? На зло отвечают справедливостью. На добро отвечают добром“».

Ну как не понять раздражение императора Цинь Шихуана, когда ему пытались навязать подобные советы? Советники государей вообще редко преуспевали в истории. Пример Никколо Макиавелли может явиться классическим в этом отношении. Его советы были отвергнуты Медичи, а сам он пережил тюрьму, опалу, ссылку. Глупые или слабые правители иной раз пользовались советами умных царедворцев, но становились в итоге их рабами, подобно блаженному Федору Иоанновичу — послушной жертве Бориса Годунова. Умные правители пользовались советами, скрывая их источник. А сильные и жестокие правители отправляли советников на эшафот или в изгнание, подобно Ивану Грозному.

Но спор императора и философа не завершился сожжением книг и погребением живьем «верных конфуцианцев». Дело сильнее Слова, но Слово более живуче, чем Дело. Книги возродились из пепла и на века захватили воображение китайцев. Возродились, подобно Фениксу или сказочной лошади-дракону, которые олицетворяют в Китае высший уровень морали и благоденствия в государстве. Феникс и лошадь-дракон, исчезнувшие при Цинь Шихуане, появились при новых правителях. И вот уже во II веке до н. э. в начале правления династии Хань становятся известными три редакции «Лунь юй», а позднее текст «Лунь юй» вместе с другими конфуцианскими текстами был выбит на каменных стенах.

Канон конфуцианства, подобно христианскому канону, не ограничился лишь «беседами и высказываниями», почерпнутыми у самого учителя. В него вошли «Ли цзи» («Книга обрядов»), «И цзин» («Книга перемен»), «Шу цзин» («Книга истории»), «Ши цзин» («Книга песен»), летопись «Чуньцю» («Весна и Осень»). Все эти книги были включены в состав конфуцианского «Пятикнижия» («У цзин»).

Каждый культурный человек, а тем более тот, кто претендовал на какую-нибудь должность, должен был хорошо знать «Пятикнижие». Позднее, в эпоху неоконфуцианства (XII в.), требования конфуцианского канона были сужены. Появился так называемый «Малый канон», или «Четверокнижие» («Сышу»), в который вошли лишь произведения, выражавшие основы конфуцианства.

Двадцать пять веков китайцы поклонялись учителю Куну. Они находили в нем источник мудрости и простых житейских советов: как относиться к отцу и вообще к предкам, к старшим братьям, к другим людям, к уездному начальнику, помещику, к правителю. Как относиться к знанию, научиться размышлять, предвидеть будущее, как соблюдать ритуал, как делать похоронную церемонию печальной, как быть благородным мужем, как управлять Поднебесной. Об этих и многих других предметах можно было узнать, читая «Пятикнижие» или «Четверокнижие».

В отличие от христианства, конфуцианство не было религией. Но оно было верой не менее прочной и глубокой, чем христианство или магометанство. В основе этой веры лежало признание мудрости ее источника — великого учителя Куна и господство традиций: каждый верил потому, что верил его отец, его дед, его прадед, все его предки.

Вот над кем были занесены длани 700 млн. китайцев (мы исключаем младенцев до трехлетнего возраста, которых, наверное, все-таки не смогли включить в кампанию)! Вот какого поистине могучего духовного титана свергали с пьедестала в Китае! Вот где подлинная великая революция в культуре, умах и душах великого народа!.. Душа очищается от тины традиционного верования, ум — от паутины устаревшей мудрости. Пьедестал, на котором 25 столетий возвышалась маленькая фигурка скромного учителя Куна, свободен…

Но во имя чего? В каких целях свергается это былое величие?

Быть может, китаец хочет приобщиться к современной культуре, к современному знанию? Он жаждет овладеть наукой и техникой последней трети XX века? Он мечтает о новой жизни, о новых отношениях между людьми, о новых формах управления — о социализме?

Тогда понятно, хотя многие формы, многие методы идеологических кампаний и коробят нас своими странностями, своими жестокостями. Но в конце концов традиция есть традиция; даже когда она умирает, она сохраняет верность самой себе, хотя бы в отношении ритуала своей смерти. Все это было бы так, если бы…

Если бы… не голопузые мальчики и девочки в детских садах, которые скандируют хором, дирижируемые обаятельной девушкой в синих брюках и белой кофточке: «Десять тысяч лет Председателю Мао!»

Если бы шахтер, черный от угольной пыли, который 30 часов не выходил из забоя, не восклицал: «Я сделал это в честь мудрого учителя Мао!» Если бы 15-летние хунвэйбины, юноши и девушки, не кричали на своих сборищах: «Смерть конфуцианцам, вечная жизнь Председателю Мао!» Если бы хирург, который произвел сложнейшую операцию на сердце, не заявлял при этом: «Я сделал это потому, что следовал учению Мао!» Если бы солдаты, стреляя в чучела «ревизионистов», не кричали при этом: «Уничтожим всех врагов Мао!» Если бы 200 типографий во всех крупных городах Китая, давно забросившие печатание не только «Пятикнижия», но и обыкновенных школьных учебников по физике и математике, не воспроизводили денно и нощно в миллиардах экземпляров «красные книжечки» Мао Цзэдуна. Словом, если бы пьедестал, освобождаемый от учителя Куна не использовался тут же для водружения на него знакомой фигуры Председателя Мао.