Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов

class="p1">Но МОНАХ ничего не говорит. Он снова начинает играть свою трагическую мелодию.

11

Номер Журналиста. Входит АНИ.

АНИ (оглядывая комнату). Все правильно… Все верно… (Пытается войти в соседнюю комнату-дверь заперта изнутри.) Он думал, что обманул меня.

Видит на столе записку и диктофон. Читает записку. Включает диктофон.

ГОЛОС АЗИАТА. Вы заблуждаетесь, Фрэд.

ГОЛОС РОГМЮЛЛЕРА. Перестаньте. Она любит парня, которого мне пришлось убрать, чтобы сохранить ее для нас. Мы оберегаем ее от любви.

ГОЛОС АЗИАТА. От этого нельзя уберечь. И если она узнает, что ее парня убрали именно вы, она наделает массу глупостей.

ГОЛОС РОГМЮЛЛЕРА. Она не узнает. Парня убрал я. Мне это было больно делать, поскольку за день перед этим он спас жизнь мне и моему другу, толстяку из Ганновера.

ГОЛОС АЗИАТА. Только не говорите, что вы сделали это во имя долга. Вы любите ее. Трагедия европейцев заключается еще и в том…

АНИ пробует выключить диктофон, но не может. Тогда она укрывает его подушкой. Голоса чуть слышны. Она берет телефонную трубку.

АНИ. Алло. Если меня будет кто-либо спрашивать, передайте, что я сейчас в триста одиннадцатом номере.

АНИ ложится на постель Журналиста, тихо смеется, гладит его подушку, плачет, дотягивается до шнура. С грохотом опускаются черные шторы. В номере делается темно. В номер доносится музыка из костела. Потом в номер резко врывается свет: это РОГМЮЛЛЕР открыл жалюзи.

РОГМЮЛЛЕР. Что с тобой, девочка? (Садится к ней, испуганно обнимает ее.) Что с тобой? Тебе плохо? Дать воды? (Приносит ей воды.) Что? Они дали тебе снотворное?

АНИ. Да… Они усыпили… Они усыпили меня, мой бедненький…

РОГМЮЛЛЕР. Тебе плохо? Что сделать, скажи мне? Ани, тебе плохо?

АНИ. Мне хорошо, Фрэд. Мне так хорошо…

РОГМЮЛЛЕР. Где они?

АНИ. Мне так хорошо, как не было никогда.

РОГМЮЛЛЕР (кричит). Где они?!

АНИ. Не кричи. Ведь ты любишь меня. Ляг. Ляг ко мне. Раздевайся. Ну? А, я забыла, ты любишь одетым. Я очень хорошо запомнила тебя, когда ты был в форме, в черных лакированных сапогах. Помнишь, ты еще успокаивал меня и говорил, что лакированные сапоги не надо мазать ваксой и что простыни поэтому не испачкаются. Ты тогда очень волновался, помнишь? У тебя даже сначала ничего не получилось – так ты волновался. Еще бы – спать с женой человека, которого расстреляли в гестапо. Бедненький, ты всегда помнил свой долг…

РОГМЮЛЛЕР (снимает трубку телефона). Пожалуйста, соедините меня с аэропортом. Благодарю. Аэропорт? Прошу номер таможни. Ганс? Это я. Никого? Будьте внимательны, возможен маскарад. Я перезвоню. (Дает отбой.) Пожалуйста, виллу Пронто. Алло. Это я. Никого? Час назад. Тихо, тихо, тихо… Никогда не надо волноваться заранее. С ней плохо. Да. Видимо, ей сунули наркотик. Я перезвоню.

АНИ. Фрэд, журналист уже улетел. Когда я шла к нему, я посмотрела расписание, в четырнадцать сорок уходит рейс не нашей авиакомпании.

РОГМЮЛЛЕР. Это точно?

АНИ. Да.

РОГМЮЛЛЕР. Браво.

АНИ. Чему ты радуешься? Они ушли…

РОГМЮЛЛЕР. Этот рейс из-за порчи мотора сядет на аэродроме в Нюрнберге. Это лучший выход. Странно только, как они могли на него пролезть…

АНИ. Нет. Этого не будет… Этого не может быть… Этого не будет. Они улетели! Они улетят к себе! Они не попадут к вам!

РОГМЮЛЛЕР. Ах вот как?! (Бьет ее по лицу.) Вот что ты говоришь, грязная шлюха! Я спас жизнь твоему брату! Я! Я спас жизнь тебе!

АНИ. Ты забрал самоё меня, Фрэд, взамен этой проклятой жизни. Зачем она мне?

РОГМЮЛЛЕР. Ани, бедная девочка, любовь моя, ну, скажи, что они дали тебе наркотик, скажи, что все это бред, ты же знаешь, кто ты есть для меня, Ани…

АНИ. Если я скажу, что мне дали наркотик, – что будет дальше? Я снова буду предавать тех, кого ты мне подсунешь? И снова буду лишаться тех, кто стал мне дорог? Я снова буду предавать себя, предавая их?

РОГМЮЛЛЕР. Ты что, не хочешь больше помогать мне?

АНИ. Я не хочу предавать себя.

РОГМЮЛЛЕР. Хорошо. Ты знаешь мое отношение к детям, Ани. Я не хочу, чтобы из-за твоей бабьей глупой придури страдали мои дети.

АНИ. Что я должна сделать, чтобы спасти их?

РОГМЮЛЛЕР. Ты скажешь, что журналист тебе дал наркотик. Ты скажешь полиции, что он посягал на твою жизнь и честь.

АНИ. Может быть, есть какой-нибудь другой выход?

РОГМЮЛЛЕР. Иного выхода, чем быть со мной, чем быть с нами всю жизнь, у тебя нет.

АНИ. Вот послушай это. Там, на столе, – диктофон…

РОГМЮЛЛЕР подходит к столу, снимает подушку. Громко звучит его голос.

ГОЛОС РОГМЮЛЛЕРА. Мысль развивается только в том случае, если ей расставлены препоны!

РОГМЮЛЛЕР (в растерянности кричит). Тише!

ГОЛОС РОГМЮЛЛЕРА. Мы, наш режим, пошли на великий подвиг… (Рогмюллер мечется, стараясь убрать свой голос, но не знает этой системы диктофона), и человечество, избранная его часть, воздвигнет в нашу честь монумент… (Выдергивает шнур, диктофон замолкает).

РОГМЮЛЛЕР. Зачем они сделали это? Зачем, Ани? Они это дали тебе? Там еще много? Ты испугалась этого, да? Но это же была игра, если там ты услыхала что-то про себя, это была игра…

Песенка, звучащая по радио, оборвалась. Слышен голос диктора: «С чрезвычайным сообщением сейчас выступит корреспондент “Интернейшнл газетт” Лиз Джурович, лауреат Пулитцеровской премии». Звучит голос ДЖУРОВИЧ.

ЛИЗ ДЖУРОВИЧ. Вчера ночью был арестован официант варьете Шарль по обвинению в убийстве человека, известного здесь по кличке Азиат. Я называю имя настоящего убийцы, известного в городе горноспасателя Фрэда, который на самом деле является главой резидентуры СД оберштурмбаннфюрером СС Гуго Рогмюллером. Слушайте все, я включаю пленку, на которой записан последний разговор Рогмюллера с убитым им Азиатом!

Звучит монолог РОГМЮЛЛЕРА, когда он дает АЗИАТУ яд. РОГМЮЛЛЕР выключает радио. Трещит телефонный звонок.

АНИ. Это с виллы Пронто…

РОГМЮЛЛЕР (задумчиво). Да…

АНИ. Выхода у вас нет, Фрэд. Впрочем, у меня тоже. Выключите телефон.

РОГМЮЛЛЕР. Выход есть. Либо я сейчас снимаю трубку и говорю моим коллегам, что операцию угробила ты, перевербовавшись к красным, и тогда сегодня же по всему рейху начнут искать твоих родственников, либо…

АНИ. Конечно, либо, Фрэд.

РОГМЮЛЛЕР. Разденься и ляг в постель журналиста.

АНИ. Это будет больно?

РОГМЮЛЛЕР. Нет. Пистолет бесшумный.

АНИ. Шум и боль – разные понятия.

РОГМЮЛЛЕР. Ты ошибаешься. Мгновенная бесшумная боль совсем не страшна.

АНИ. А как быть с твоей любовью ко мне?

РОГМЮЛЛЕР (снимает трубку телефона). Я звоню на Пронто и говорю о тебе