Эликсир для избранных - Михаил Анатольевич Логинов

таскал с собой… Но когда его нашли на Ленинградке, компьютера с ним не было… Все было на месте, а ноутбук исчез.

– А в редакционном что-то осталось?

– Там такая история приключилась, странная, – задумчиво произнес Буткевич, – буквально на следующий день после Славиной кончины в редакции случился компьютерный сбой, вся система рухнула. А когда ее кое-как запустили, несколько компьютеров так и не ожило.

– И Славин в их числе?

– Точно. Потом ребята из ИТ-отдела его все-таки включили, но выяснилось, что там ничего нет.

– Как ничего?

– Вот так – ничего! Не сохранилось.

– Так бывает?

– Значит, бывает. Я – не технический человек. В железках этих мало что понимаю. Мне специалисты сказали, что амба: ничего нет и восстановить нельзя. У меня нет причин им не верить…

– Значит, дело закрыто? Не подхватите, так сказать, выпавшее из рук Любомирского знамя?

– Тебе хорошо рассуждать, – Буткевич, похоже, всерьез обиделся, – вы в «Перископе» своем беззубом никого не задеваете и живете спокойно. Вот и живите…

На это, увы, мне было нечего возразить.

Буткевич натянул на себя плащ, достал из кармана телефон и быстро набрал номер.

– Володя, ты где? – бросил он в трубку. – Подъезжай, я спускаюсь…

– Ну, бывай, Леша, – повернулся он ко мне. – Звони, если что.

– Пока.

Буткевич ушел, а я вернулся в гостиную. К счастью, ничто не может продолжаться вечно, и собрание памяти Любомирского стало клониться к концу. Ряды гостей заметно поредели, еда была съедена, спиртное выпито. Я поискал глазами Марину, она в другом конце комнаты разговаривала с каким-то иностранцем. Когда тот распрощался, я пробился к Маринке и спросил:

– Ну что, все?

– Почти… Только ты не уходи, мне надо с тобой поговорить.

– Слушаюсь. Я только выйду на пять минут на улицу кислорода глотнуть.

Я отыскал в прихожей свою куртку и спустился вниз. Было сыро и ветрено, но не холодно. Я привалился плечом к какому-то столбу и стал наблюдать разъезд гостей. Кому-то личные шоферы подавали лимузин прямо к дверям, кто-то топал на парковку, некоторые, подняв воротники, шагали к метро. «Всюду социальное расслоение, – лениво думал я, – и ничего с этим, видимо, не поделать». Постояв на улице минут десять, я вернулся в квартиру Любомирских.

Дверь квартиры была открыта, в прихожей стояла Марина и о чем-то негромко беседовала с некрасивой коротконогой женщиной. Я знал, что это одна из журналисток «Проекта». Фамилия ее была Щурова, а имени я не помнил. Они говорили о памятнике на Славиной могиле. Я проскользнул мимо них в гостиную, сел в большое кожаное кресло и… неожиданно для себя заснул…

…Я был в зале со множеством кресел. Это было похоже на театр или университетскую аудиторию, но во сне я знал, что это – салон самолета. Вокруг было множество людей, но я никого не знал, и от этого мне было грустно. Самолет, очевидно, только что совершил посадку, и люди вокруг повставали со своих мест. Они переговаривались между собой и доставали с полок и из-под кресел свои вещи. Я тоже стал искать пальто, но никак не мог его найти. Вдруг мне показалось, что я увидел свою одежку на спинке кресла через несколько рядов от меня, но пока я пробирался туда через толпу, пальто исчезло. «Вот черт! – подумал я. – Кто-то, видимо, взял его по ошибке. Что же теперь делать?» Я двинулся обратно к своему месту и полез в ящик над креслом, куда авиапассажиры обычно кладут верхнюю одежду и ручную кладь. Но во сне я знал, что ящик – это еще и антресоли в родительской квартире, где хранился всякий старый хлам. Я потянулся и извлек из ящика старую коричневую кожаную куртку, которую носил много-много лет назад. «Надо же, – подумал я во сне, – вот уж не думал, что она вообще сохранилась». Я развернул куртку и увидел, что подкладка у нее совсем истлела. И вдруг из прорех на пол, как горох, посыпались маленькие черные пауки. «Фу, мерзость!» – подумал я и проснулся…

– Леша, ты в порядке? – Марина легонько трясла меня за плечо. – С тобой все хорошо?

– Да-да, все в порядке, – проговорил я. – Извини, пожалуйста… Задремал… Устал очень сегодня.

«Господи, сколько я спал? Минуту? Тридцать секунд? А там во сне прошло, наверное, не меньше получаса. Как интересно устроен человеческий мозг… Кто там во сне совершал облет полуденных стран? Пророк Мухаммед? А за это время вода не успела вытечь из опрокинутого кувшина…»

– Выпить хочешь что-нибудь? – спросила Марина.

– Нет, ты знаешь, с меня хватит. Спасибо.

– А я вот выпью.

Марина достала из шкафа початую бутылку какого-то иностранного бухла и плеснула немного в стакан.

– Что это? – поинтересовался я.

– Не знаю, – ответила Марина и стала читать надписи на этикетке. – Арманьяк! Вот что это!

– Арманьяк? А чем он отличается от коньяка?

– Понятия не имею.

Марина сделала глоток и сморщилась.

– Крепкий, черт!

– Слушай, может, не стоит.

– Успокойся, я почти трезвая. Может, кофе хочешь?

– Вот от кофе, пожалуй, не откажусь.

– У меня капсульная машина, не против?

– Не против.

Марина вышла на кухню, и почти сразу же там громко зажужжала кофемашина. Через минуту на столике передо мной уже стояла чашка дымящегося черного кофе.

– Сахар я положила. Ты же любишь сладкий, я помню.

– Спасибо.

Я с наслаждением сделал большой глоток.

– Так о чем ты хотела со мной поговорить?

Марина допила свой арманьяк и со стуком поставила стакан на столешницу.

– Да, я хочу тебе кое-что показать.

Я вопросительно посмотрел на нее.

Марина вышла из комнаты и через минуту вернулась, держа в руках небольшую записную книжку в коричневом переплете.

– Вот, – сказала она, протягивая книжку мне. – Я хочу, чтобы ты посмотрел.

– Что это? – спросил я.

– Это Славина. Он всегда носил ее с собой, а в тот день… почему-то не взял, оставил в ящике письменного стола.

Это была старенькая записная книжка, довольно сильно потертая. Я повертел ее в руках. «Что же там такое? Открывай уже!» Сначала я вообще ничего не понял. Видимо, подсознательно ожидал увидеть какой-то текст. Ну, конечно, не «я родился в семье отставного полковника, и детские годы мои прошли…», но все-таки что-то связное. Ничего подобного там не было. Судя по всему, книжка эта первоначально вообще не предназначалась для серьезных записей, а была чем-то средним между простым ежедневником и телефонным справочником.

«Получить вещи из химчистки…»

«Собрание членов ЖСК “Купон”. 15 марта».

«Петр. Сантехник. 89191456790».

«Стекло в очки».

«Уролог. Записаться на прием».

«Положить деньги на счет Марине».

«Носки».

Некоторые дела были, видимо, сделаны, записи зачеркнуты. Некоторые пункты так и остались