Адепты стужи - Александр Маркьянов

— Тогда готовьте. Но не тяните. Сегодня вечером я намерен вернуться в столицу, завтра будет расширенное заседание Чрезвычайного антитеррористического комитета. Я распоряжусь, чтобы стенограмму и материалы доставили вам.

— Не стоит, Ваше величество… — улыбнулся Цакая.

— Почему? — недоуменно поднял брови Государь.

— Я сам найду способ с ними ознакомиться. Пусть не так быстро — но найду. А если так распорядитесь вы… это так скажем… нарушит мое инкогнито. Пусть все так и продолжают думать, что Каха Несторович Цакая ловит рыбу и собирает грибы. Так будет лучше. Для всех.

Картинки из прошлого. Каффрия, долина Бекаа. Ночь на 02 июля 1992 года

— Внимание, минута до сброса!

— Всем приготовиться! Минута до сброса!

Два «Ястреба» шли, покачиваясь в воздушных потоках, с потушенными огнями, ориентируясь только по системам спутниковой навигации, прижимаясь к земле. В одном месте их обстреляли — но для ПЗРК высота была слишком маленькой, а от пулеметного огня они ушли, свернули в сторону, огненные трассы почти все прошли мимо. Только несколько шальных пуль визгнули по броне — и ушли в сторону. Ответного огня они открывать не стали. Так и шли — как при прорыве линии фронта, как над вражеской территорией. Только вот территория была своя.

Вертолет приподнял нос, гася скорость…

— Точка сброса!

— Точка сброса! — продублировал командир разведывательно-диверсионной группы специального назначения капитан Тихонов — пошли!

До земли метров семь, не больше — вертолетчики, конечно, подобрали более-менее подходящую площадку для штурмового десантирования, используя приборы ночного видения — но все равно опасно. Вертолеты замерли над землей….

Прыжок — словно в темную пропасть, внутри что-то обрывается, секунда свободного полета — и ноги привычно ударяются о землю, тело, пружиня, гасит энергию удара.

— Башкир — позицию занял! В секторе чисто!

— Толстяк…

Спецназовцы сыплются из машин как горох, каждая секунда висения вертолета вот так вот, неподвижно в нескольких метрах над землей — подарок гранатометчику — плюс демаскирует место высадки и сообщает противнику о самом факте высадки. Посадить себе на хвост преследователей сразу после десантирования группы — последнее дело…

— Десантирование завершено!

— Мы уходим. Удачи!

— И вам не кашлять. С нами Бог!

— За нами Россия!

Вертолеты уходят, надрывный вой турбин растворяется в ночи, гуляет по горным склонам. Два часа до рассвета. Шестнадцать человек остаются на земле — разбились на пары, залегли, стволы смотрят на все стороны света. Если кто-то был рядом, видел высадку — ему же хуже. Минута сменяется минутой, тишина постепенно возвращает утраченные ею владения.

Чисто…

— Построились!

Командир говорит приглушенно — на всякий случай. У каждого тактический переговорник, голос не услышишь и с нескольких шагов…

— Идем стандартным порядком, с головным и замыкающим дозором. Дистанция пять метров. Предел внимания, работаем только бесшумным оружием. При обнаружении противника — действовать по второму плану. Начать движение!

Действия группы отработаны до мелочей, каждый знает свое место, как в походном, так и в боевом порядке. Второй план — сначала доложить, только потом уничтожать. За исключением, конечно, случаев, когда встреча произошла внезапно и докладывать возможности нет. Это лучше, чем первый план — огонь на поражение без команды. Все-таки своя земля, хоть и временно захваченная врагом…

— Ну что? Надумал, сучонок…

И хлесткий удар сапогом по почкам. Сука, развязал бы — тогда б и посмотрели, что к чему.

Его не убили сразу — потому что простой смерти от пули за то, что он сделал, было мало. От тех, кто вошел в станицу в тот страшный день, в живых остался один из троих. Такое жестокое и эффективное сопротивление настолько обескуражило исламистов — что в станицу, посмотреть на захваченных казаков прибыл сам эмир Дадаи, региональный командир боевиков. С ним прибыло человек тридцать — его личная гвардия. Все — вооружены до зубов, даже два автомобиля с крупнокалиберными пулеметами. Сейчас в станице осталось человек десять — остальные прочесывали территорию на предмет поимки скрывающихся казаков. И, конечно сам эмир Дадаи.

Эмир Дадаи был человеком уже пожилым — и мудрым. Он был одним из немногих, кто помнил еще предыдущую войну — тогда его взяли живым и много лет он провел на русской каторге. Освободили его «царской милостью» — по восшествии на трон императора Александра Пятого, во время амнистии. Уже через несколько дней он был в британской Индии — каторга не сломила и не согнула его. Теперь он был эмиром — на первые роли он никогда не лез — в отличие от того же, страдающего нарциссизмом Бен Ладена, все стремившегося покрасоваться в телеэкране с очередным грозным заявлением — но и на последних никогда не был. Если можешь что-то сделать — делай, а не гавкай, подобно шакалу. Твои дела сами все скажут за тебя. Такого принципа в жизни придерживался эмир Дадаи — и жизнь он прожил, по меркам моджахеда долгую и славную…

За то время, пока эмир воевал с русскими, он успел их хорошо узнать. Русские словно представляли собой две разные нации. Кто-то — они жили в городах — представлял собой людей слабых, растленных комфортом, изнеженных — они могли и сдаться в плен и перейти на другую сторону. Таких он не раз похищал ради выкупа. Но были и другие — в основном в армии, среди казаков, выходцы из деревни. Они были жесткими и непреклонными, они готовы были остаться на верную смерть прикрывать отход своих товарищей, они не сдавались даже раненые, предпочитая смерть позору плена, и даже подрываясь, они старались забрать с собой на тот свет как можно больше воинов Аллаха. Эмир был образованным человеком, знал три языка, много читал — таких людей он мог сравнить только с японскими самураями.

Когда ему показали пацана — того самого, который изрешетил из пулемета британского инструктора и несколько воинов Аллаха — сначала он не понял, с кем имеет дело. Даже не поверил, что это — тот самый, что убил его людей. Судя по виду — это был городской пацан, он сразу не понял, что тот из казаков. Эмир любил ломать своих пленников — психологически, он считал, что просто убить врага недостаточно — если есть время и возможности — надо его унизить, растоптать, психологически сломать — и только потом убить. Сейчас — пока — у нег были и время и возможности — но пацан не ломался.

Эмир попробовал все что знал. Сам он играл роль «доброго», его люди — «злых». Они и били его, и имитировали повешение, и изнасиловали женщину из станицы у него на глазах — а он не ломался.

Последнее средство они испробовали под вечер. Вместе с пацаном удалось взять — еще живым — тяжелораненого казака. Вчера люди эмира сказали, пацану — что если тот не снимет крестик и не скажет слова, которые символизировали принятие ислама — они убьют того казака, который был захвачен с ним. Пацан отказался…

А сегодня — пора было уходить. Ничего еще понятно не было — но эмир своим звериным, отточенным каторгой и долгими годами подполья чутьем понял — дело проиграно. Что-то пошло не так — и пора уходить. Иначе русские замкнут кольцо — и им уже не вырваться. Уходить он собрался только с несколькими, особо приближенными к нему людьми, обрекая остальных на смерть…

Но прежде чем уйти — надо было что-то сделать с пацаном…

— Хватит! Хватит! Пошел вон, сын шакала!

Зайдя в сарай, в котором содержался юный пленник, эмир бранными словами прогнал своего подручного. Поднял стул, опрокинутый у дверцы, отряхнул его от пыли, неспешно сел. По сараю стреляли, несколько пуль проломили его стены — и утреннее солнце пронизывало его своими лучами. В воздухе неспешно плавали пылинки…

Эмир какое то время смотрел на прикованного бычьей цепью к стене пленника — потом встал со стула, подошел, посадил его у стены. Вытер белоснежным платком испачканные руки. Подвинул поближе стул.

— Для чего ты упираешься… — эмир прекрасно говорил по-русски — если ты хотел доказать мне, что являешься воином — ты мне это доказал. Мне нужны такие как ты воины — но на своей стороне. Прими ислам, стань моджахедом — и ты станешь хозяином этой земли. Ваше время прошло, это наша земля и мы не уйдем с нее — но нам нужны воины. Если честно, я даже не обижаюсь на тебя за тех шакалов, которых ты перестрелял. Ты можешь заменить их всех, эти тупые бараны сами полезли под пулемет. Но если ты не примешь ислам — я не смогу оставить тебя в живых, ведь тот, кто отвергает дават [Дават — предложение принять ислам] — тот оскорбляет Аллаха…

Пацан с трудом поднял голову…

— Ты можешь убить меня — но ты сам мертв. Просто не знаешь еще об этом…