Адепты стужи - Александр Маркьянов

— Три-пять, у меня пулеметчик и два автоматчика, прикрытые заложниками. Держу пулеметчика, ситуация под контролем — когда настала моя очередь, доложился и я.

Держу — громко, конечно сказано. Пулеметчик поставил заложников — верней заложниц на стулья перед подоконником, так что линия огня полностью перекрыта. Верней, почти полностью — ствол то пулеметный торчит и можно предполагать, где сейчас находится башка самого пулеметчика. Но именно предполагать — а это для снайпера хуже рыбьего жира в большой дозе наутро. Нехорошо, в общем.

Остальные два гаврика поступили проще — подогнали заложниц к окнам и держат. Один высокий, голова так и мелькает, цель сложная, но уверен что сниму — процентов на девяносто пять. Со вторым сложнее — не лучше, чем с пулеметчиком…

Интересно, что думает штаб про все это дерьмо? Впрочем, наше дело маленькое, наше дело — стрелять. Если прикажут…

Тесная кабина большого десантного транспортера — здоровенная машина, высотой больше двух метров, амфибийная, может выходить прямо с десантного корабля и плыть до берега. Тусклый свет плафонов освещения, бубнящие наперебой рации, разложенные на коленях офицерские планшеты. Несколько офицеров — да какие офицеры, насмерть уставшие мужики в грязном камуфляже, с серыми лицами и воспаленными красными глазами. Четвертый день замирения…

— Количество террористов установили? — генерал Волгарь поднял голову, уставился на одного из офицеров, сидящих далеко от него, у самого десантного люка. Этот офицер, по званию майор, довольно молодой, моложе всех остальных, единственный у кого на носу были очки в золотой оправе, командовал технической разведкой.

— Здание просветили как могли, господин генерал. На этажах находятся двести шестьдесят террористов, плюс-минус пять человек. Заложников… к сожалению, тысяча двести человек, полная больница. Есть и лежачие больные и кого только нет. Что в подвале — одному Богу известно, технических средств просветить подвал у нас нет.

— Понятно… — генерал странно передернул плечами, будто пытаясь их размять — как и где они сконцентрированы?

— Равномерно по этажам, прикрывшись заложниками. Только одна лестница между этажами используется, остальные, скорее всего, заминированы.

— Профессионалы…

— Так точно. Мы предполагаем, что там сконцентрированы наиболее опасные экстремисты — это их экстренный путь отхода.

— Требования?

— Коридор для выхода в порт. Судно с командой из добровольцев. Часть заложников они возьмут собой. Запас хода судна — не менее восьми тысяч морских миль.

— Северная Индия?

— Она самая. Оттуда их уже не выдадут, даже без объяснения причин. По сути, идет необъявленная война, это скорее диверсанты, а не террористы.

— Диверсанты не воюют с мирняком.

— Оно так…

— Блокирование?

— Уже можно считать надежным, господин генерал. Вот здесь и здесь — десантники, по численности — две роты. С этой стороны — морская пехота и спецподразделения. До шестидесяти снайперов держат здание под прицелом. Выделили двенадцать единиц брони, больше нету. В городе оперативная обстановка очень сложная, даже то что есть — с мясом отрывали.

— Если они ночью пойдут всей толпой на прорыв — прорвутся.

— А смысл? — недоуменно пожал плечами офицер.

— Смысл! — генерал внезапно взорвался, все-таки усталость дала о себе знать — а какой вообще смысл во всем том дерьме, что здесь и сейчас происходит?! Они просто пришли и перебили полгорода, они просто входили в дома и убивали людей! Какой вообще к свиньям собачьим во всем этом смысл?!!!

Офицеры сидели молча…

— Извините. Продолжаем, господа… — справился с собой Волгарь — слушаю предложения. Любые, даже самые дикие…

— Дождемся ночи, используя приборы ночного видения, штурмуем…

— Отпадает… — твердо сказал штабной офицер, полковник Хмелько, единственный, кто держал на коленях не офицерский планшет, а раскрытый армейский ноутбук, неказистый, но прочный — слишком велики потери. Мы проанализировали этот вариант штурма. Все здание, по нашим предположениям заминировано минами и растяжками — снять их бесшумно все и ночью мы не сможем. Заложники и террористы рассредоточены по зданию, накрыть их разом, одновременно не удастся. При ночном штурме, по нашим предположения погибнут до пятидесяти процентов штурмующих и до семидесяти процентов заложников. Такие потери для нас неприемлемы.

— Газом? Может, их газом заглушить?

— И снова не получится. Как мы доставим газовые баллоны к зданию? Сколько газа потребуется, как его распространить одновременно по всему зданию. В здании разбиты все окна, газ будет постоянно улетучиваться. Нет, неприемлемо.

— Выпускаем… — сказал кто-то.

— Что? Громче!

— Выпускаем. На судно они с собой возьмут триста, ну, максимум четыреста человек. Дальше по обстановке — либо штурм колонны на подходе к порту, либо штурм судна военно-морским спецназом уже в море.

— Бред… — сказал кто-то — их нельзя выпускать из здания.

— Кто может предложить что-то лучше — насупился Волгарь — ну? Слушаю?

Молчание. Гробовое. Другие варианты не работают…

— Они разбегутся…

— А оцепление на что?

— Оцепление они могут пробить. Это их город, они все здесь знают.

— Почему до сих пор не пробили?

— Хорошо! — подвел итог Волгарь — вопрос: может или нет кто-то предложить что-то лучшее? Может?

— …

— Значит, работаем по предложенному плану. Хмельков, Шадрин, Балуев — через четыре, нет через три часа доложить план действий.

— Есть!

— На этом все.

Когда находишься в здании, осажденном спецназом, время течет по особенному. Медленно, как кисель. Как будто воздух приобретает особенную плотность, идешь по нему — как будто в прозрачной воде. Физически чувствуешь — как десятки глаз смотрят на тебя через прицелы. В этих взглядах нет ни злобы, ни жалости — люди, что по ту сторону прицела просто ждут команду. И думают, как лучше выполнить поставленную задачу.

— Муса…

— Ну?

— Ты уверен, что кяфиры не решатся на штурм? Ты точно уверен?

— Уверен. В конце концов, я сам служил у кяфиров и знаю порядок действий в такой ситуации. Для них жизнь из соплеменников важнее всего, они не могут согласиться на большие жертвы. Мы заминировали все что можно, заложники рассредоточены по зданию. Нет, они не решатся. Они попробуют нас выманить из здания и перехватить контроль над ситуацией. Возможно, они даже позволят нам сесть на судно и только потом начнут штурм. Мы все равно не сможем взять с собой много заложников — на этом они и сыграют.

— А те, кто пойдет с заложниками…

— Ты сам понимаешь. Мы должны сберечь себя. Погибнуть по-глупому, подставиться под пулю русских — это не доблесть, это глупость. Сделаем так, как я сказал…

— А нас не завалит тут?

— Не завалит. Стены крепкие. Ты помнишь, когда взрывать?

— Помню.

— Вот и все. Успокойся Джабраил, Аллах с нами…

— Аллах с нами брат. Ты мне за отца был. Я сделаю, как ты прикажешь.

— Вот и хорошо…

Тот, кого звали Муса — он был одним из немногих террористов, которые не снимали маску даже в самом начале, поправил ремень автомата, вышел из закутка на первом этаже — тут хранили уборщицы свой инвентарь. В последний раз надо было пройтись, поддержать своих бойцов — одно его присутствие вселит в их сердца доблесть, а в сердца кяфиров — страх. Многим уже через несколько часов придется беседовать с Аллахом, ой, многим… Муса предполагал, что русские согласятся на его условия часа через три — а через четыре часа все кончится. Для всех, но не для него…

Мусса неспешно шел по коридору, разглядывая все так, будто впервые все это видел. Застрявшие в рамах осколки стекла, изможденные, испуганные заложники жмущиеся к стенам, его боевики с автоматами и пулеметами. Разгромленные палаты, выщербленные пулями стены. И кровь… Крови было столько, что в некоторых местах ботинки противно липли к полу. Кровь была везде — на полу, на стенах, на том, что осталось из мебели. Пол был неровным, его не меняли уже давно — и на полу в каждой выемке была кровь.

— Аллах Акбар! — один из его бойцов, совсем молодой пацан, из местных, но руки у него были по локоть в крови, собственноручно вырезал семьи соседей — решился поприветствовать своего командира — мы победим!

— Мы уже победили… — сказал Муса — видишь кяфиров. Они там, но они боятся принять бой с воинами Аллаха! Мы уже победили…

— Аллах Акбар! — громыхнуло на этаже.

Муса вдруг почувствовал, что снайпер взял его на прицел. Именно почувствовал, он всегда чувствовал такие вещи, обладал какой то дьявольской интуицией. Он мог вычислить вооруженного человека в толпе, чувствовал заминированную машину, понимал, как человек относится к нему — враждебно, безразлично, дружелюбно. Он никогда не ошибался в таких вещах.