Адепты стужи - Александр Маркьянов

— И хотя мы сейчас уходим — все равно мы сюда еще вернемся. Эта земля, земля по которой ступала нога Пророка, никогда не будет принадлежать русским свиньям! Аллах…

Эмир прервался на полуслове. За спинами его моджахедов, собравшихся на площади, чтобы казнить русских был проулок, ведущий к выезду. Вот из него и вывалились на скорости, один за другим, два внедорожника. Тех самых, на которых часть братьев уехала охотиться за скрывающимися где-то в виноградниках казаками, точно тех же самых. И пулеметчики, что были за пулеметами — они тоже были похожи на его моджахедов — но именно похожи. Звериное чутье подсказало эмиру Дадаи, что это не моджахеды, что это — русские. Ствол пулемета на головной машине смотрел прямо на него, второй пулеметчик целился в еще ничего не понявших моджахедов, и сделать было уже ничего нельзя…

— Аллах Акбар!!! — истошно заорал эмир…

Прошло двадцать секунд — всего двадцать секунд. Много это или мало — двадцать секунд? Наверное — мало, это всего лишь досчитать до двадцати в быстром темпе. Но для скопившихся на площади террористов, внимающим словам своего эмира это было много. Для них в эти секунды закончилась их жизнь — быстро и страшно.

Эмира сбросило с трибуны первым — несколько пуль из крупнокалиберного пулемета прошли сквозь него, оставив в теле дыры величиной с кулак. Тот, кто только что говорил про русских свиней, лежал сейчас на иссушенной солнцем земле, и земля жадно впитывала его кровь…

Остальные умерли почти сразу же — спецназовцы ударили из нескольких стволов, террористы стояли кучно и удара в спину не ожидали. Несколько секунд пулеметного грохота, заглушающего частые хлопки крупнокалиберных автоматов — и на том месте, где стояли террористы, осталось лишь кровавое месиво. Выстрелить в ответ не успел ни один, они просто легли, где и стояли…

Командовать было не нужно — отстрелявшись, спецназовцы выскочили из машин, разбежались по углам площади, занимая примеченные укрытия. Еще пара десятков секунд — и у машин остался лишь командир, его телохранитель — в спецгруппе эта обязанность была сменной, сейчас ее исполнял Ворон — и двое пулеметчиков за пулеметами. Над раскаленными стволами пулеметов поднимался едва видимый дымок…

Сбившийся около трибуны мирняк — они еще толком не поняли, что произошло. Едкий запах сгоревшего пороха в сочетании с медным ароматом крови — запах бойни. И крест с распятым на нем человеком — простым человеком, не сыном Божьим. Крест под этим раскаленным, безжалостным небом, как и почти две тысячи лет тому назад…

Ни говоря ни слова, командир спецгруппы пошел к кресту, Ворон последовал за ним держа наготове автомат, оглядываясь по сторонам. От террористов подлянки ожидать не приходилось — два обычных пулемета и крупнокалиберный славно пропололи всю эту заразу с поля. Но вокруг них была целая станица — мало ли кто прячется в домах. Поэтому, Ворон прикрывал своего командира от наиболее вероятного направления огня — своим телом.

У креста Немой остановился на мгновение, посмотрел снизу вверх, на распятого на кресте пацана — словно желая запечатлеть в памяти это страшное зрелище…

— Помоги… — бросил он.

Немой взялся за крест руками, Ворон ударом ноги сломал перекладину внизу. Вместе, они осторожно опустили крест на землю.

— Суки…

По привычке, Немой осторожно прикоснулся к шее, там где у человека проходит артерия — и с изумлением почувствовал едва уловимую пульсацию.

— Ворон! Дока сюда — мухой! Кажется, жив еще!

Картинки из прошлого. 11 августа 1995 года. Стрельбище Императорского стрелкового общества. Колпино, близ Санкт Петербурга

Небольшой — по меркам представительского класса машин — темно-серый Даймлер, довольно лихо заехал на огражденную подстриженным кустарником стоянку, затормозил, выбросив из под колес порцию щебня. Какое то время он так и стоял — будто водитель приехал сюда — и не знает, что делать дальше. Потом — со стороны водителя открылась дверь и на стоянку выбрался человек — высокий, лет сорока на вид, идеальная прическа, аккуратно подстриженные небольшие усики, дорогой костюм. От этого человека буквально веяло довольством и уверенностью высшего среднего класса. Если бы кто встретил его на улице — то предположил бы, что это директор молодого, но подающего надежды и быстро идущего в гору общества на паях, выпускающего какие-нибудь совершенно очаровательные зубные щетки или дорогую мебель. Но это была всего лишь маска — одна из многих. Раньше, когда этот человек занимался оперативной работой, его вовсе звали «Хамелеон».

Несмотря на моложавый вид, в прошлом году этот человек отметил свое пятидесятилетие. Работал он под прикрытием в англоязычных странах — Британия, САСШ, восемь лет прожил в Лондоне, где приобрел светский лоск и отточил до блеска свое знание английского. Английский он не просто знал — он умел имитировать с десяток акцентов, мог прикинуться и «кокни» и уроженцем Уэльса, и шотландцем и выходцем из Индии, родившимся там, но остающимся англичанином до мозга костей. Настоящее имя этого было Владимир Ковач, и по национальности он был на три четверти русским, а на оставшуюся — сербом — его дед бежал из Сербии от резни и так и остался в России. Сейчас он возглавлял подвизавшийся под крышей ГРУ ГШ «Комитет Ковача», занимающийся разведкой против Великобритании, используя агентуру, которую удалось завербовать во время Бейрутского кризиса, а также и новую. Комитет был небольшой — но весьма эффективной структурой, во многом его успехи в разведработе базировались на отсутствии бюрократии и том, что сам Ковач долго жил в Великобритании и знал ее как свои пять пальцев.

Сейчас Ковач достал с заднего сидения зонт — не складной, автоматический, как ныне модно — а солидный, едва ли не метровый зонт ручного раскрывания, с ручкой из дорогих пород дерева — настоящий зонт для настоящего джентльмена. Озабоченно посмотрел на небо — погода была совсем британская — все небо затянуто тучами, с утра поморосил дождь и перестал — но вот-вот снова пойдет, зонт нужен. А если не пойдет дождь — так как трость сойдет. С этой мыслью Ковач запер машину и направился к выходу со стоянки — гаревая дорожка вела к зданию администрации, к трибунам и к стрелковым полям, откуда не прекращался раскатистый треск выстрелов…

Слушая все это, Ковач поморщился. Как истый англоман он обожал охоту на птицу с классическим двуствольным ружьем — горизонталкой и показывал неплохие результаты в спортинге. Он даже пристрастился к такой, истинно британской забаве, как охота на кабана с револьвером крупного калибра. Ковач несколько раз устраивал такие охоты в России, приводя в ужас егерей в угодьях — русский то кабан покрепче британского будет, его не всякая винтовочная пуля возьмет, а клыки у доброго кабана — хуже ножа, пропорет до смерти. Нынешнее же повальное увлечение русских пулевой стрельбой, всецело поддерживаемое армией и Императорским стрелковым обществом, приводило его в уныние…

Ну что, скажите в этом такого? Ведь охота — это прежде всего общение, круг друзей — неспешно идешь с ними по полю и в промежутках между выстрелами ведешь светскую беседу. А потом егеря красиво выкладывают твою добычу на поле, и ты подсчитываешь ее, а самых красивых птиц отдаешь таксидермисту. Потом через неделю приходишь к нему в контору — и твой трофей ждет тебя на подставке из дорогих пород дерева с медной табличкой, указывающей кто и как добыл эту птицу. Не стыдно и в гостиной повестить. А тут? Лежишь на земле, целишься, ждешь подходящего ветра, тыкаешь клавишами в баллистический калькулятор или высчитываешь поправки в уме. И все — один, наедине сам с собой, в полной сосредоточенности. Разве это отдых — это тяжелая работа…

Так, поглощенный собственными мыслями, Ковач и не заметил, как дошел до сторожки смотрителя. Пожилой, с шикарными усами смотритель пересчитал высыпанные на прилавок серебряные монеты, звякнул кассовым аппаратом…

— Господин Котовский уже здесь?

— Приехали-с… Двадцать минут назад. Трубу изволите?

— Давайте.

Смотритель порылся под прилавком и выложил довольно длинную раскладную трубу, подобную тем, какими пользуются астрономы — любители.

— Господин Котовский на тысячеметровом стрельбище, это налево и до конца, ваше благородие. Если желаете — ценные вещи можно положить в сейф, всего двадцать копеек.

— Нет, благодарю…

Стрельбище было одним из элитных — хорошо оборудованных, с трибунами для зрителей, с VIP ложами, с рестораном. На стрельбище было сто стрелковых мест, в том числе восемь — на самой сложной, тысячеметровой отметке. Тысяча метров — для этого и выдавали подзорные трубы, другим способом результаты стрельбы не разглядеть.

Вообще, стрелковый спорт в России активно развивался, и покровительствовал ему сам ЕИВ, хотя большим любителем пострелять он не был. Земли для строительства стрельбищ предоставлялись государством бесплатно, стрелять учили с гимназии. Бытовала поговорка — «стыдно быть русским и плохо стрелять». Помогало и министерство обороны — его стрельбища в опр6еделенные дни были открыты для всех желающих. Особое внимание уделялось «неолимпийским» видами — стрельбе из нарезного оружия на триста, семьсот и тысячу метров, а также «практической стрельбе».