Время тяжелых ботинок - Владимир Король

Да мало ли разрушительных человеческих вихрей веяло над камнями с той минуты, как из самого сердца Земли они были вынуты на свет божий! И свидетелями какой ещё враждебной силы станут они завтра?

Геммологи утверждают, что алмазы реагируют даже на атмосферное давление. При низком – друг к другу прилипают, при высоком могут самопроизвольно подпрыгивать.

«Лично я к ним больше не прикоснусь», – решил Кинжал.

Он почувствовал за спиной чьё-то дыхание.

Как подошёл Желвак, он не слышал: ноги утопали в ковре.

Драгоценности, принадлежавшие Софье, хранились в спальне – здесь сияли только эти два перстня.

– Четыре карата… – раздумчиво произнёс пахан.

Он вынул из кармана десятикратную лупу, с которой, как с талисманом, не расставался никогда, бережно, большим и средним пальцем взял один из перстней и повернул его к свету.

– Якут. Сравнительно молодой, лет двадцать. Но качество отменное, бриллиант чистой воды. Камень не случайный, а специально отобранный. Такой потянет тысяч на двести долларов.

Подошёл Алекс:

– Сергей Палыч, я закончил, какие будут указания? Оружие погрузили. В гараже нашли триста тысяч баксов. Десятку я отдал Софье, остальное передадим Касаткину, пусть откроет счёт в своём банке на её имя – как считаете?

Но Палыч его не слышал.

Желвак ласкал пальцами и взором крупный бриллиант.

Это была его лихая молодость, удавшаяся жизнь, его фарт.

Сколько такого божественного сияния прошло через его ладони, и все камни он помнил «в лицо».

Он подолгу рассматривал каждый алмаз, впитывал его энергетику, хоть и знал, что она может быть пагубной, чёрной, губительной. Иногда ему даже казалось, что он чудесным образом проникает внутрь алмаза, раздвигая его атомы, спрессованные космической энергией невиданной мощи, прохаживается в том холодном мерцании, наслаждаясь абсолютной первозданной чистотой и эталонной ценностью. При этом время словно останавливалось. В «общении» Желвака с десятком камней могло пройти и три, и четыре часа, чему удивлялись даже геммологи. А он просто не замечал бега времени и сам поражался, когда оказывалось, что прошло не пять минут, а сорок раз по пять.

«Неужели Захарыч решил вернуться к старому? – недоумевал пахан. – Зачем? У него денег куры не клевали. А может, ради спортивного интереса? Не похоже это на Толстого. Но перстни явно краденые. Ради чего его мозговик впервые за последние годы пошёл на дело? Что заставило его рисковать? Попадись – сколько деньжищ ментам пришлось бы отвалить!»

Палыч хорошо знал своего кореша. Если бы там, куда он влез, затырили целое ведро «кирпичей», не посоветовавшись с паханом, тот бы на дело не пошёл.

А если такой «скачок» всё-таки состоялся, значит, братан выступал никак не в роли домушника. У Захарыча была куча других проблем, никак не связанных с его базовой воровской профессией.

«Что же ты, Лёва, от меня скрыл? Чего затеял?»

И по тому, чем это кончилось, Желвак понял, что Толстый влип в историю с какими-то серьёзными людьми.

Вор украл бриллианты. Его вычислили и убили – дорогостоящим и изощрённым способом. Только камни вернуть почему-то даже не попытались. Достаточно было подкупить кого-то из следственной бригады, и эти «кирпичи» здесь бы уже не лежали – на видном месте.

Выводы напрашивались самые неутешительные.

Желвак показал такое лицо, что у Кинжала пересохло во рту.

– Слушай, Алекс, внимательно. Прошерсти мне все передвижения Толстого за последний месяц. С камнями я разберусь, но при нынешнем бардаке их история для нашего расследования, скорей всего, ничего не даст. На этом рынке сейчас беспредел: мне как-то предлагали диадему – прямо из запасников Эрмитажа. Захарыч всё куда-то мотался, кажется, в Подмосковье. Опроси всех, кого можно. Хребтом чувствую, разгадка его смерти где-то рядом.

При этом он посмотрел сквозь Кинжала. И хорошо, что тот поймал этот расфокусированный взгляд, а то бессонная ночь была бы гарантирована.

Бруту понадобилось срочно закрыться словами:

– Палыч, братан, если что, я в доле.

Но Желвак, скорей всего, не слышал и этого.

Кажется, он почуял след тайного и очень опасного врага. И теперь его было не остановить.

Часть восьмая

ОГОНЬ

1

О том, что происходит в городе Озерки, Кинжалу по телефону докладывал Шмель.

Брут понимал: Олеся – та ниточка, дёрнув за которую, Желвак поставит его в положение оправдывающегося, самое невыгодное, какое только можно себе представить.

Придётся рассказывать о Глебе Живило, его больном внуке, находящемся на послеоперационной реабилитации в Германии.

Кинжал разведчиком не был, и в эффективность легенд не верил. Брут был уверен, что лучше – правда или, во всяком случае, её значительная часть.

Он поговорил со своим домоправителем Василием. Тот согласился спрятать Олесю в Белоруссии.

Только девчонка явила категорическую вредность – никуда я не поеду!

Её убеждала Наталья, уговаривал Астрыкин, пугал, как мог, сам Кинжал, – всё без толку.

Отца троих дочерей-подростков жена Димыча Катя называла светочем петербургской педагогики. Все трудные разговоры с их девочками вёл только сам Димыч. Он и заметил: у девушки из города Озерки не всё в порядке с восприятием – не слышит, что ей говорят.

А Олесе теперь здесь нравилось.

Леонид подарил ей компьютер, она быстро его освоила, и компьютерные игры занимали почти всё её время. Был ещё телевизор с 50-ю спутниковыми каналами: «тарелка» стояла прямо на веранде.

Конечно, она затаила на Леонида обиду – за резкое охлаждение к ней как к женщине.

Но она понимала, он привык, что их двое. Он любил Веточку. Та умела возбуждать его РАЗГОВОРАМИ. Леонид обожал её грязные ругательства. Она выдавала такие тирады, каких он, наверное, больше не услышит никогда.

Её никуда не выпускали.

Кинжал внушил, что кто-то её ищет и, если найдёт – убьёт.

Она мало общалась с Василём и Натальей, её коробило от белорусского акцента.

Когда Василь однажды сказал: «Шо ж ты робышь, дзяучына?» – её чуть не вырвало.

Собак она панически боялась и уговорила Леонида, чтобы их почаще запирали в вольере.

Кроме компьютера и телевизора у неё появился ещё один друг.

Это – сам ДОМ.

Она испытывала сильнейшее возбуждение от того, что никто ей не мешал быть здесь свободной, обследовать каждый уголок огромного чужого жилища.

На втором этаже был небольшой чулан, битком забитый лыжами, палками, рюкзаками, спортивной обувью, резиновыми сапогами. Олеся решила навести здесь порядок, вытащила всё в коридор, принесла тёплой воды, чтобы вымыть пол.

Она протирала мокрой тряпкой паркет, когда обратила внимание на странную щель.

Затворница поднялась и с высоты своего небольшого роста заметила в полу небольшой люк. Она принесла из кухни портняжные ножницы, поддела крышку и легко её открыла.

Снизу пахнуло прохладой, туда вела деревянная лестница. Искательница приключений прикрыла дверь в чулан и ступила на лестницу, ведущую в восхитительную преисподнюю.

Она заметила выключатель, щёлкнула им и увидела, что лестница имеет целых четыре марша – довольно глубокая шахта. Олеся всю жизнь прожила в собственном доме и поняла, что имеет дело с потайным помещением. Лестница вела куда-то вниз, минуя первый этаж.

Унимая приятную дрожь, юная охотница на чужие секреты стала осторожно спускаться в загадочное подземелье.

Внизу оказался небольшой сумрачный подвал, где был такой же беспорядок, как и в чулане наверху. Девушка принялась этот хлам разбирать, с удивлением обнаружив новые пластмассовые ящики, бочки разных размеров, в которых никто и никогда ничего не солил.

Было впечатление, что всё, чем забито это секретное помещение, принесли сюда специально и навалили кучей, а не накапливали постепенно, как это обычно бывает. Здесь не было ни старых ведёр, которые жалко выбрасывать, ни мешков с поношенной одеждой, ни надбитой посуды, пользоваться которой – плохая примета.

«Путешественница» по чужим тёмным углам не обнаружила здесь ни садового инвентаря, ни инструмента, ни ящиков с гвоздями, шурупами и прочей железной мелочью, ни какой-нибудь ржавой косы – ничего, привычного для глаза жительницы частного дома.

Не было банок с засохшей краской, ни мешка с окаменевшим цементом, мотков проволоки, – не чувствовалось привычного запаха ПОДВАЛА. Здесь было, как в магазине хозяйственных товаров, где всё сброшено с полок и валяется как попало.

Но ведь всё это надо было ещё спустить по довольно крутой лестнице. Интересно – зачем?

Олеся достала из кармана фартука свои часики – подарок Леонида из Швейцарии – до обеда оставалось ещё часа полтора. До этого времени Василь с Натальей в дом не заявятся. Еду они готовили в пристройке.