Последний еврей Багдада - Макс Кратер

— Дальше куда? — поинтересовался налетчик, когда они вошли в скену[78].

— Вон, в тот проход, — дрожащим голосом произнес заложник, — вниз по лестнице, дальше направо и там выход. Только его, наверняка, охраняют. Сорбон не дурак. А вот, если налево повернуть и там в окно… Жизнь оставьте только!

Вместо ответа неизвестный нанес бедолаге сокрушительный удар рукояткой кинжала в висок. Аукционист рухнул без сознания.

Стоять в оцеплении было невероятно скучно. Со стороны театра доносился то рев, то хохот. Кайса распирало любопытство, но приказ есть приказ: о том, чтобы покинуть пост не могло быть и речи. Арест производила местная стража, а их отрядили охранять внешний периметр на случай, если кто-нибудь проскочит. В той нервной обстановке, что складывалась в городе, бросать бессмертных в гущу толпы сочли опасным.

Овальный щит, чтобы не мешал, юноша закинул за спину. Устав расхаживать взад и вперед, попробовал острием копья начертить на песке профиль Агнии. Получилось неважно.

Когда он в пятый раз пытался неуклюже вывести завитки волос, на тропе, ведущей от театра, появился человек. Бородатый, с кинжалом за поясом, он явно очень спешил.

— Назад. Проход закрыт, — Кайс сделал несколько шагов вперед, так чтобы в случае необходимости легко достать противника копьем.

Незнакомец замер. Юноша принял боевую стойку и обомлел. Перед ним стоял отец Агнии. Он надел парик и бороду, но не узнать аптекаря было невозможно.

— О чем ты, дружище! — Элай растянулся в недоуменной улыбке. Лепетал он, несколько растягивая гласные, умело подражая говору сельского жителя, — пастух я. У меня, вона, стадо за холмом. Я на минуточку туда сбегал. Эти кровопийцы кошару мою хотят на торги выставить. Всю душу вытрясли, гады. А мне ведь работать надо. Отпустил бы ты меня, а…

Служитель Панацеи так ловко изображал деревенского простака, что Кайс даже на секунду усомнился. Но — нет. Какие тут могут быть сомнения — это точно Элай. Но, как прежде гордый и властный грек жалобно смотрит на него, как опасливо поглядывает на наконечник направленного ему в грудь копья. А сам делает шажочки в сторону растущих у тропы кустов. Один, другой, третий.

Юноша лихорадочно соображал, что ему делать. Долг требовал того, чтобы ряженный был задержан. Сейчас же. Промедления и сомнения не допустимы и даже преступны. Но это ведь был отец Агнии! Кайс впал в замешательство. Заминка затягивалась.

Лжепастух сделал еще шаг-другой и юркнул в заросли. Перс в два прыжка преодолел расстояние, отделявшее его от кустов. За ними начиналась оливковая роща с редко растущими деревьями. Элай во всю прыть мчался в сторону города. Юноша занес руку с копьем для броска. Беглец был прекрасной мишенью. Конечно, в мелькавшие ноги с такого расстояния попасть не так просто, но пробить греку позвоночник не составило бы труда.

Нет, сказал сам себе юноша, убивать точно нельзя. Только в ногу. И обработать быстро рану, чтобы не было заражения.

Налитые кровью костяшки пальцев сжимали древко. Рука несколько раз делала замах. Мышцы на ногах начало сводить от напряжения. Вот чего тут, казалось бы, сложного?! Посчитать про себя — раз, два, три. Почти как на учениях. Утяжеленное свинцовым сердечником копье со свистом рассекло горячий воздух, по дуге пронеслось над землей и с треском вонзилось в изогнутую оливу.

Элай на секунду обернулся, бросил взгляд на еще звенящий, вибрирующий ствол ни в чем не повинного дерева, затем на перса, удивленного ухмыльнулся и вновь побежал.

Кайс вместо того, чтобы пуститься в погоню, сделал шаг назад.

— Вот и познакомились, — тихо произнес он.

Глава XXXI. Розы Сен-Мурха

Я имя скрыл твое средь этих строк;

Его ищи, в сплетенья слов вникая:

Оно — мой стяг, мой лавровый венок,

Мой талисман; твержу его всегда я.

Все зависело от того, по каким законам его будут судить. Если по местным, уходящим корнями еще в древний кодекс Хаммурапи, то — плохо дело. Там ясно сказано, что за проникновение в чужое жилище полагалась смерть.

Правда, возможны варианты. Если злоумышленник сделал пролом в дом другого человека, — припоминал Кайс то, чему его учили в школе правоведы, — то возле этого пролома ему и полагалось оттяпать башку. К нему это точно неприменимо. Он лишь перемахнул через стену. Да и проник не в жилище, а всего лишь в сад. Правда, за это тоже полагалась смерть. Но другая. Забрался по веревке, значит, на ней и повесят. Вот на этом самом дереве.

Он как раз ухватился за ветку платана, растущего за стеной, и, ловко перебирая руками, добрался до ствола. Спрыгнул на землю. Выбрал направление наугад и двинулся вперед.

Долго искать не пришлось: розы росли прямо рядом с домом — редкие, невысокие посадки. Молодой человек выбрал куст с тремя крупными бутонами. Потянул за стебель — как все просто, оказывается. Теперь той же дорогой — назад. Только развернулся, и тут послышались голоса. Кто-то шел по дорожке.

Глупо было предполагать, что резиденция ночью не охраняется. За кражу, припомнил молодой человек, тоже полагается смерть. Вавилонские законники разнообразием наказаний преступников явно не баловали. Бежать было поздно. Оставалось лишь затаиться и надеяться, что его не заметят.

Голоса приближались. Аккуратно, стараясь производить как можно меньше шума, юноша двинулся вдоль стены. В левой руке был цветок, правая шарила по шершавой кирпичной кладке. Разговаривавшие находились уже метрах в пяти от него.

Выбора не оставалось. Придется наброситься на них, постараться сбить с ног и затем бежать. Поднимется шум. Главное цветок не повредить.

Кайс сделал еще пару шагов. Рука нащупала нишу, а в ней обитую железом деревянную дверь. Толкнул ее — не заперто. Пожалуй, это выход: переждать, пусть проходят. Юноша скользнул внутрь. Узкий коридор вел в обширный центральный двор, открытое пространство которого со всех сторон было окружено колоннадой. Кайс прикрыл за собой дверь и затаился.

— Холодает, зайдем в дом, — раздался снаружи голос хозяина дома.

Вот так раз, — подумал Кайс, — едва не врезал самому банкиру! Хотя за его художества в театре, за издевательство над начальником, может и следовало бы. Но теперь-то уже поздно.

Юноша бросился к колоннаде. Масляные светильники, развешанные по стенам, отбрасывали длинные тени. Спрятаться здесь негде. Оставалось только войти в одно из боковых помещений, занавешенные проемы которых выходили во двор, и надеяться, что там никого не будет. Ему повезло. Комната, в которой он оказался, была нежилой. Она вся была заставлена стеллажами с золотой и серебряной посудой: кубки, подносы, кувшины, чего тут только не было.

— Чувствуете, даже сюда из сада доносится чудный запах роз, — прозвучал голос Эгиби, — недаром я заплатил такие огромные деньги за этого раба-садовника.

Кайс с ужасом посмотрел на цветы в своих руках. Будь хозяин чуть более внимательным, он бы понял, что запах идет вовсе не из сада. Собеседники улеглись прямо напротив комнаты, где спрятался юноша. Деваться ему теперь было некуда.

— Могу я поинтересоваться, что привело уважаемого гостя в мой скромный дом?

— Дела, не терпящие отлагательств, — сказал собеседник богатейшего человека в Вавилоне, и Кайс едва не вскрикнул — это был его собственный начальник.

Как ловко, получается, Ферзан разыгрывал гнев там — в театре. Он, оказывается, прекрасно знаком с Эгиби, а тогда лишь делал вид, что встретился с ним впервые! Это не укладывалось в голове.

— Всегда рад угодить. Не прикажите ли подать перекусить.

— В другой раз. Сейчас мне нужен новый заем, — произнес всадник, на такую же сумму, как и предыдущий и, надеюсь, на тех же условиях.

— Видят боги, вы просите о невозможном, — с нескрываемым удивлением в голосе вскричал хозяин резиденции, — торговый дом Эгиби не беден, но и наши возможности ограничены.

— Да полно вам прибедняться, Офир. Никогда не поверю, что вы не располагаете такой смехотворной суммой?

— Смехотворной? Война привела к сворачиванию торговли. Мы терпим убытки. А сколько бед принесло разрушение ирригационных сооружений на юге. Как же можно было такое допустить! Куда смотрела ваша охрана. Весь урожай погиб. А ведь эти расходы тяжким бременем уже легли на нас — масса людей не может погасить выданные им ссуды! Как подумаю о них, сердце сжимается от сострадания. Мне их жалко, но кто пожалеет меня!?

Из своего укрытия Кайс видел, как Эгиби состроил плаксивое лицо. Казалось, еще немного и он зарыдает.

— А я слышал, что у торгового дома уже и не осталось никаких земель на юге, — выдавил из себя командир бессмертных, — впрочем, как и на севере. Говорят, что вы распродаете недвижимость и в городе, и за его пределами.