Оранжерея - Чарлз Стросс

пока нужно держаться тише воды ниже травы – сдается мне, он устроил этот маленький спектакль, чтобы преподать нам урок о том, как тоталитарная секта улаживает неудобные вопросы. После него все шпионы и стукачи будут держать ухо востро, во всех видя потенциальных грешников и отступников.

В километре от дороги и десяти минутах езды от жуткой раздаваловки я дергаю Сэма за руку, прося притормозить.

– Дай перевести дух, – молю я. – Бежать больше не нужно.

– Вообще, я от тебя убегал. – По виду Сэма не понять, шутит он или говорит на полном серьезе. – Думал, ты злишься на меня.

– Нет, ты что. – Я продолжаю идти, но уже гораздо медленнее.

Он берет меня за руку.

– Мы не участвовали в этом, Рив.

Я киваю молча – слов тут не нужно.

– Три четверти людей там испытывали такой же ужас, как и мы. Но мы не смогли остановить это, как только пошла реальная жара. – Он качает головой.

Я делаю глубокий вдох.

– Я злюсь на себя за то, что не успела выступить, пока было время. С толпой можно справиться, если знать, что делать. Но когда люди начинают двигаться такими группами, их очень трудно сдержать. Фиоре не нужно было провоцировать. Но он сделал это – будто подлил масла во фритюр. – И с маслом, и с фритюром я свела знакомство совсем недавно. – А после того, как баллы от третьей когорты утекли к нам… он не смог бы остановить это, даже если бы захотел.

– Говоришь так, будто думаешь, что вопрос выбора стоял на кону.

Я смотрю на Сэма боковым зрением – он редко выражается столь туманно.

– Ты всерьез думаешь, что могла бы остановить произвол? – продолжает он. – Казус, произошедший в церкви, плотно зашит в канву этого общества, Рив. Оно настроено так, что люди убивают ради абстракций за милую душу. Ты сама видела Джен. Неужели думаешь, что сумела бы осадить ее, вразумить – когда ее спустили с поводка?

– Такую не осаживать надо, а засаживать нож прямехонько под ребра. – На несколько секунд повисает саднящая тишина. – Да, скорее всего, я не справилась бы с ними. Ты прав. Думаешь, мне от этого легче?

Мы медленно идем по дороге, пропекаясь полуденным теплом искусственного поздневесеннего солнца в наших воскресных нарядах. Беспозвоночные скрипят в длинной желтеющей траве, а лиственные деревья шелестят на ветерке. В разогретом воздухе пахнет шалфеем и магнолией. Впереди дорога ныряет в просеку, ведущую в еще один тоннель со встроенными Т-воротами, скрывающими истинную геометрию вывернутого наизнанку мира. Сэм достает карманный фонарик и пристегивает его ремешком к запястью.

– Я видела такие линчевания раньше, – говорю я. Если бы я могла забыть. – У них особенная динамика. – Я чувствую себя слабой и дрожащей, когда думаю об этом. О выражении лица Фила – я почти не знала его – и о слепой кровожадности толпы. О злобном восторге Джен. – Как только действо переходит некую грань, все, что ты можешь сделать, – быстро убежать и удостовериться, что не имеешь никакого отношения к тому, что произойдет дальше. Если бы все так делали, не было бы никакого беззакония.

– Отчасти да. – Мы вступаем в полумрак тоннеля, и голос Сэма начинает звучать приглушенно. Он включает фонарик – конус света безумно колеблется перед нами, когда проход забирает влево.

– Даже герой, сражающийся на мечах, не сможет самостоятельно отвлечь такую толпу, как только она начнет действовать, – говорю я ему. – Без боевых доспехов и тяжелого оружия – нечего ловить, потому что они будут прибывать и прибывать. Те, кто позади, не видят, что происходит впереди, а дурак, который встанет на пути толпы без поддержки, очень быстро окажется мертвым дураком, даже если перебьет уйму народу. Так или иначе, дурак с мечом против толпы не умнее любого человека в ней, без оглядки бросающегося на меч. Шанс остановить толпу есть, пока не начался кавардак. Перво-наперво надо встать перед толпой и громко сказать: «Стоп»!

Мы идем по темному изгибу тоннеля, не видя ни одного входа. Сэм вздыхает.

– Уж я-то знаю, кому такое было по плечу, – с тоской говорит он. – Не дураку, но знающему, как справиться с подобной ситуацией человеку. Тому́, в которого я так глупо влюбился.

Он что, подразумевает… мужчину? Сэм не кажется мне приверженцем однополой любви – хотя… я ведь смотрю на него с женской перспективы, которая мне, строго говоря, навязана здесь и сейчас. Так же и с ним. У меня нет возможности узнать, кем или чем Сэм был до того, как вызвался участвовать в эксперименте.

– Мало кому такое по плечу, – мягко говорю я ему.

– Я понимаю. Но на Робина в такой ситуации я бы всецело положился.

Я внезапно останавливаюсь, будто только что налетела на стену. Волоски на затылке встают дыбом, а в животе снова вяжется узел, словно меня вот-вот стошнит.

– Что случилось? – настороженно спрашивает Сэм.

– Человек снаружи, к которому ты так хочешь попасть, – осторожно говорю я. – Его зовут Робин. Так?

– Да. – Он кивает. – Не стоило говорить, эх. Прознают – накажут.

Я хватаюсь за его руку будто за спасательный круг.

– Сэм… Сэм! – Идиот. Вот же идиот! Впрочем, он или я, еще надо разобраться. – Тебе не приходило в голову спросить, может… может, я знаю твоего Робина?

– А смысл? Какой из этого толк?

– Ты самый большой на свете… эх. – Я не знаю, что сказать. Не знаю – и все тут. Ошеломление – самое мягкое слово, описывающее мои чувства. – Имя, которым ты тогда назвалась… назвался Робину, было Кей, верно?

– Откуда ты…

– Кей! Да или нет?

Сэм напрягается и пытается отдернуть руку.

– Да, – наконец признаёт он.

– Отлично. – Такое ощущение, что мне не хватает воздуха. – Ну, Сэм, теперь мы благополучно доберемся до дома, так? Потому что люди, которыми мы были до прибытия сюда, не имеют никакого значения для нынешних нас, верно?

В темноте невозможно разобрать выражение его лица.

– Ты, должно быть, Вхора?..

Я едва не залепляю Сэму пощечину, но вместо этого прикладываю к его губам указательный палец свободной руки.

– Сначала – домой. Поговорим потом. – Про себя я все еще поражаюсь собственной глупости и слепоте. Итак, я ввязалась в это дело (и, кажется, только что вывихнула себе мозг). И что теперь?

Сэм вздыхает.

– Ладно…

Сэм все еще не зовет меня по имени.

Но он поворачивается и светит фонариком перед собой.

Вот тогда-то я вижу контур двери на противоположной стене.

* * *

Забавно, но чем дольше ты путешествуешь, тем меньше по итогу видишь. Проходя через Т-ворота, мы не наблюдаем между их узлами переходных точек. В этом нет ничего удивительного: ворота, по сути, червоточина в структуре пространства, и в самом реальном смысле промежуточных точек нет. И в автомобиле все не так уж сильно отличается. Садишься в салон,