Шляпу можешь не снимать. Эссе о костюме и культуре - Линор Горалик

эротического белья (таковы связанные крючком полупрозрачные мохеровые трусики со свисающими нитками, создающими эффект исключительной хрупкости вещи, марки Strumpet & Pink), BDSM-костюмов (Агата Олек), мужских трусов с чехлом для пениса в виде слоновьего хобота или огурца (марка Warm Presents). От той же традиции восприятия, но другим способом, отталкивается художница Лиза Энн Ауэрбах (Lisa Ann Auerbach) – на ее свитерах среди стандартных жаккардовых узоров вывязана надпись Keep Abortion Legal. Интересно, что работы Ауэрбах – хороший пример эстетического вызова, построенного на нарушении еще одной наблюдательской привычки: привычки видеть вяжущую женщину консервативной домашней матроной.

Примером другой категории трансгрессивных приемов могут служить приемы, опирающиеся на традиционное представление о вязаной вещи как о кропотливо созданной, аккуратной и хрупкой. Здесь главной техникой эстетического вызова оказывается деконструкция: вязаные платья Готье со свисающими, словно выдранными из полотна нитками, вещи Linda Ostermann с таким количеством спущенных петель, что свитер кажется распадающимся на глазах, джемперы Юния Ватанабе, как бы сшитые из расползающихся кусков порезанных разношерстных вязаных вещей, и дырявые вязаные платья Comme des Garçons. Другим способом от той же привычки видеть вязаное как «кропотливое/мастерски сделанное» отталкиваются нарочито примитивные вещи казахского дизайнера Мандарин Нарбаевой, целиком связанные грубой «резинкой».

Список эстетических навыков, связанных у обывателя с вязаными вещами, можно продолжать, иллюстрируя его бесчисленными примерами эксплуатации этих навыков дизайнерами, стремящимися выйти за пределы привычных форматов. Скажем, вязаное часто воспринимается как «неофициальное» – этот навык подвергают испытаниям создательница розового вечернего платья свободной вязки Джемма Сайкс (Jemma Sykes), запустившая тренд вязаных спортивных шапок с вуалями марка Chanel и дизайнер Дерек Лэм (Derek Lam), демонстрирующий вечерние образы с вязаными джемперами и летящими длинными юбками (отдельно следует отметить вязаное свадебное платье-кокон, созданное Ивом Сен-Лораном в 1965 году и эксплуатирующее среди прочего такие навыки восприятия, как «вязаное – значит уютное/безопасное»). Еще одна граница, которую легко переступать, – восприятие вязаных вещей как мягких и гибких: Джон Роша (John Rocha) создает намертво зафиксированные трикотажные платья с жестким подолом, а Сандра Баклунд – жесткие архитектурные конструкции на твердой обвязанной основе. Анализируя тексты модных журналов, пресс-релизы модных коллекций, форумы вязальщиков, социальные опросы и другие источники, можно расширять список эстетических навыков, связанных с восприятием вязаных вещей, – и техник, методов и подходов, которые дизайнеры используют для испытания каждого из этих навыков на прочность. Однако представляется важным постоянно помнить, что и здесь имеет место типичная для множества культурных процессов последовательность «трансгрессия – легитимация – норма». Тонкие свитера, выглядевшие в 1950‑х годах вызывающе и дерзко, сейчас воспринимаются как совершенно консервативные; непристойные вязаные купальники, которые Жан Пату создавал в конце 1930‑х годов, кажутся сегодня совершенно приемлемыми и едва ли не наивными; дырявые гранжевые свитера Comme des Garçons в 2015 году представляются наскучившим мейнстримом, вязаные ушки перекочевали с самодельных хипстерских шапок в большинство коллекций массмаркета, прокрашивание акрилом вязаных узоров, появившееся на подиумах в 2013 году, за два года успело надоесть даже самым неторопливым любителям DIY. Те же факторы, которые служат быстрому распространению дерзких художественных идей (насыщенная и прозрачная коммуникационная среда, ризоматичность модного процесса, в котором всем находится место, размывание границы между профессионалами и любителями и так далее), служат и их быстрому отмиранию, и в первую очередь мы все больше отвыкаем от представлений о том, что вязание бывает «традиционным» – «женским», «скучным», «уютным», «безопасным». С потерей этого комплекса смыслов станет неэффективным и прежний набор приемов, обеспечивавший легкость трансгрессии, нарушения привычного восприятия вещей. Остается терпеливо ждать момента, когда станет ясно, какой набор кодов возникнет на прежнем месте и какие правила дизайнерам трикотажа будет необходимо нарушать, чтобы добиться провокационного эффекта.

«Стыдно, как во сне». «Уместность» костюма: субъективная тревога и поиск объективных факторов

«Теория моды: одежда, тело, культура». 2012. № 23

«…Они все разговаривали друг с другом, смеялись, даже те, кто видел друг друга первый раз, – могли подойти и сказать: „Привет! Ну, ты как?“… Я знала, что ко мне за весь вечер так никто и не подойдет, – и была права».

Этот монолог моей собеседницы относится к ее походу в довольно демократичный московский клуб, где она ни разу не бывала до этого. В клуб ее позвала подруга, сказав, что там соберутся «самые культурные люди Москвы» – по поводу дня рождения некоторого либерального культурного издания. Моя молодая собеседница, юрист по образованию, выбрала для похода темно-лиловое коктейльное платье с широкой юбкой и открытыми плечами, клатч и туфли на небольшом («не выше пяти сантиметров») каблуке; она завила волосы и собрала их в высокую прическу с броской заколкой. Остальные гости клуба (более ста пятидесяти человек) были одеты преимущественно в черное и серое, в стиле, который автор этой статьи, тоже присутствовавшая на мероприятии (с моей собеседницей мы познакомились много позже), назвала бы «богемный casual». Моя будущая собеседница, по ее словам, была в ярости от того, что подруга не предупредила ее о дресс-коде, и уехала, как только до нее добралось по пробкам немедленно вызванное такси. Подруга впоследствии оправдывалась тем, что «никакого дресс-кода там вообще не было». По признанию моей собеседницы, даже после того, как она распустила волосы, «ей было стыдно, как во сне».

Отбирая затравочную историю для того, чтобы начать ею это эссе, я оказалась перед довольно мучительным выбором из‑за богатства материала, оказавшегося в моих руках: в течение примерно полугода я расспросила около трехсот человек, мужчин и женщин, о ситуациях, когда они, на их собственный взгляд, были «неуместно одеты». Каждую вторую историю (если не любые две из трех) можно было использовать в начале этой статьи ради того, чтобы создать опору для дальнейшего разговора о субъективной тревоге (граничащей с фрустрацией) касательно «уместности» и «неуместности» той или иной одежды в тех или иных социальных ситуациях. В этих разговорах я намеренно не ограничивала собеседников формальными жесткими рамками, стараясь подчеркнуть лишь то, что речь идет не о физическом «неудобстве» («менять колесо в белом костюме и на каблуках»), а именно об ощущении собственной (или чужой – об этом отдельный разговор) «неуместности», этакого социального дискомфорта. Меня интересовали в первую очередь механизмы возникновения этого дискомфорта; его составляющие; стратегии поведения при его появлении; наконец, инструменты, используемые при вербализации этого опыта, – чтобы, в конце концов, сделать попытку формулирования некоторой важной особенности нашей нынешней «костюмной» реальности и ее восприятия – особенности, которую я назвала бы «фрустрирующим субъективизмом». Для ее понимания мне кажется важным описать то, какого масштаба тревогу, стресс, а иногда и длительную травму может нанести переживание «костюмной неуместности».