Шляпу можешь не снимать. Эссе о костюме и культуре - Линор Горалик

рваных джинсах и майках. Мне было ОЧЕНЬ неудобно. Ну просто очень. Редко я себя чувствовала такой дурой, хотелось немедленно сбежать. <…> В общем, мы там слегка выпили, слегка потанцевали – и пошли себе восвояси. Особо приятных воспоминаний не осталось, но и от стыда я по ночам не вскрикиваю при этом воспоминании». Гораздо острее переживаются ситуации, на первый взгляд, связанные с возрастным обликом, однако на поверку оказывающиеся все теми же «нарушениями» (по ощущению респондента) все тех же неписаных правил: «Приехал на встречу с одноклассниками так, как обычно прихожу с работы: рубашка, пиджак, галстук я снял. Было человек пятнадцать ребят, все в джинсах, в футболках, неплохих, это видно сразу… Я чувствовал себя старым козлом, хотя мне столько же лет, сколько им, даже на год меньше, чем кому-то». Возможно, к трудностям перехода в «новую зрелость» современного общества следует отнести еще и распад костюмных кодов, отличавшихся когда-то сравнительным единством для представителей одного поколения в одной социальной страте.

Наконец, определенную трудность представляют собой сюжеты, в которых респондент описывает себя как человека, одетого для той или иной ситуации «слишком модно». Трудность эта заключается в том, что респондент здесь, казалось бы, вполне следует внятному набору правил – то есть правилам, диктуемым (в его понимании) текущей модой, – однако само его положение на шкале «модности» оказывается неправильным применительно к данной ситуации, не вписывающимся в ее собственные, доминирующие правила: «…однажды насмотрелся „Сарториалиста“ и решил утром пойти на работу как житель Нью-Йорка: классическая обувь, шорты, черная футболка, безразмерная кофта и кожаная сумка-авоська (ну как-то так мне представляются жители Нью-Йорка :). Пока не вышел из дома, сам себе нравился, но когда дошел до остановки, нравиться перестал. Было вот такое некомфортное чувство, что я как лишний, неуместный…». Здесь далеко не случайно противопоставление западного «Сарториалиста» (модного блога www.thesartorialist.com, созданного нью-йоркским фотографом Скоттом Шуманом) плюс «нью-йоркского» облика – и российской автобусной остановки: ощущение собственной неуместности из‑за чрезмерной модности – нередкая тема в российских разговорах о костюмной неуместности вообще, особенно в случае с респондентами, работающими в глянцевых изданиях, медиа, индустрии развлечений и тому подобном (зеркальным является формат описания некоторых западных ситуаций российскими туристами – «вид итальянцев в театре, в джинсах и мятых шортах и кроссовках, просто испортил нам вечер»). При желании можно было бы создать целую подборку высказываний, заканчивающихся словами: «…И мне пришлось идти в метро»: эти полушутки – «полуужастики» в соответствующей среде нередки. «Ехала со съемок, сломалась машина… Мне казалось, весь вагон смотрел на меня, как на последнюю шлюху»; «Они, наверное, первый раз видели мужчину в шубе в пол»; «Было впечатление, что он сейчас меня пальцем потрогает, чтобы понять, настоящая я или нет». Эти высказывания являются довольно весомыми свидетельствами социального расслоения в российском обществе – расслоения, часто проявляющегося не только в манере одеваться, но и в тревожном отношении представителей разных социальных страт друг к другу. «Надо было, наверное, в метро тулупчик надеть… – Пуховик, пуховик с блестками, как положено!». Попытка респондентов определить для себя «набор правил для поездок в метро», пусть и в шутку, очень четко демонстрирует желание немедленно формализовать любой полученный костюмный опыт, сделать его менее субъективным – пусть и в игровой форме.

«Сами одетые, а ведут себя свиньями»: техники самозащиты в ситуациях «неуместности»

Стратегии, которые выбирает человек, ощущающий неуместность своего костюма, в той или иной ситуации, отличаются вполне впечатляющим разнообразием: от «немедленно спрятаться и при первой возможности уйти» до «вызывающе так и ходить»: «Если у меня плохое настроение – я ухожу или прячусь, а если я на взводе – я, наоборот, делаю вид, что так и надо, могу еще усугубить, хоть цепь от велосипеда себе на шею повесить и быть совсем фриком, всех заводить». Со стратегией «спрятаться» эта крайняя стратегия пересекается в одной важной точке: так или иначе, человек выводит себя из пространства, в котором оценивается его соответствие правилам. Однако подавляющее большинство респондентов предпочитают этим крайним мерам меры менее радикальные, помогающие не выйти за пределы оценочной шкалы, но, так или иначе, скоррелировать свое место на ней, субъективно или (как им кажется) объективно.

Первой и наиболее простой мерой оказываются изменения собственного костюма в пределах моментально возможного: «Чтобы не была видна укладка, повязала на голову шарфик, вышло очень богемно»; «Забрал из гардероба куртку и стал делать вид, что это такой пиджак, пусть и неофициальный»; «Тут же спрятала всю бижутерию в сумку». Здесь – попытка добиться субъективного соответствия, элементарно сделать свой костюм похожим на костюмы/одежду присутствующих. Однако в большинстве случаев этих мер оказывается недостаточно; перед человеком, оказавшимся неуместно одетым, встает крайне важная и постоянно упоминающаяся в обсуждениях дилемма: нужно ли устно коммуницировать данную ситуацию? Нужно ли, иными словами, оправдываться за свой внешний вид – то есть разъяснять свое (на самом деле) умение считывать социальный код и следовать ему, – и если да – то в каких ситуациях? В частности, следует ли самому начинать этот разговор с любым собеседником – или, скажем, включаться в него, только если тебя спрашивают напрямую? Большинство респондентов признаются, что ощущение тревоги у них в этот момент так велико, что удержаться от добровольной коммуникации почти невозможно: «Я считаю нужным всем сказать, что приехала сюда прямо с работы, не успела переодеться… Разговор сразу начинает налаживаться». Здесь опять обостряется конфликт между объективным и субъективным: не имея возможности объективно судить о том, вызывает ли наряд респондентки какие-нибудь негативные чувства, она (пусть всего лишь вербально) выводит себя за пределы шкалы суждений о ее социальных навыках, спасается своего рода бегством. Интересно, что респонденты, которые, по их утверждению, «готовы объясняться, если спросят», не могли привести примеров, когда бы их действительно спрашивали о том, почему они явились на шашлыки в белой рубашке и лакированных ботинках; исключение составляли ситуации, когда комплимент воспринимался как скрытый вопрос или пассивно-агрессивная нападка («Вот какой у нас Саша элегантный»; «Я пришла в платье, то есть не выделялась особо, но наш куратор программы стала мне кричать через десять рядов: „Какая ты сегодня красивая, в платье!“ Мне потом делали комплименты насчет платья, а мне казалось – они издеваются…»). Точно так же респонденты не смогли привести примеров, когда они сами делали бы сознательное замечание «неуместно одетому» человеку, – однако признавались, что бывали рады услышать внятное объяснение; это разряжало обстановку. Впрочем, излишние объяснения или объяснения, для которых собеседник не видел причины, зачастую тоже воспринимались негативно – по схеме «она слишком старается»: «Ненавижу,