Костры иллюзий - Евгения Михайлова

не спеша, с оптимальными интервалами между машинами. Остановились у обочины пустынной деревенской дороги. Со стороны никто не заметит никакой организации. Просто несколько автомобилей припарковались у разных домов.

Серая «Лада», взятая Зинаидой напрокат, остановилась рядом с воротами. Зинаида вышла из машины, бегло посмотрела по сторонам и стала открывать замок своим ключом.

Все произошло в считаные секунды. Из-за забора вылетел к воротам черный джип и прямо из опущенного стекла раздалась автоматная очередь. Зинаида даже не вскрикнула. Она упала и стала тонуть в луже крови. Стрелял профи: в область грудной клетки с левой стороны. Контрольный выстрел в затылок.

Джип рванул с места. За ним мгновенно двинулась одна машина с группой Земцова. Кольцов звонил в управление, вызывал экспертов и «Скорую». Из дома выбежала худенькая девушка в легком халате с цветами. Она подбежала к телу Зинаиды, на мгновение застыла, как пораженная молнией, а потом издала пронзительный и душераздирающий вопль-стон.

– Мама, – призывала она в какой-то безумной надежде. – Мама! Ты не умрешь! Ты не можешь! Мамочка, ты же не оставишь меня одну! – Светлана уже стояла на коленях, прижимаясь лицом к окровавленному телу, целуя мертвые руки Зинаиды.

Оперативники оцепили место преступления. Светлану никто не смог оторвать от тела Зинаиды. Да особенно и не пытались: слишком трагичными были ее отчаяние и горе. Настя и Виктория, не сговариваясь, приблизились к ней. Невозможно не подчиниться такому призыву о помощи, оставить девушку одну посреди ее кромешного несчастья. Кольцов молча подошел к ним, дав знак оперативникам – не мешать.

Настя расстегнула свой рюкзак, с которым, кажется, не расставалась ни днем ни ночью. Там были средства первой помощи для любых случаев. Она достала марлевые тампоны для перевязок, умело подняла Светлану, повернула к себе лицом и стала вытирать ее окровавленные лицо и руки.

– Перестань кричать, Света, – тихо и уверенно говорила она. – Поверь, от этого только хуже. У тебя уже лоб горит, руки ледяные, а пульс зашкаливает. Может случиться сердечный приступ, а «Скорая» еще не доехала. Вот, глотни эти таблетки, запей водой из бутылки.

– Мне ничего этого не надо, – Светлана пыталась оттолкнуть Настю. – Оставь меня в покое. Они сейчас начнут забирать маму, а я не могу ее отдать… Слушай, а ты не можешь им сказать, чтобы они взяли меня с ней? Я должна знать, куда ее повезут.

– Света, тебя с ней не возьмут по разным причинам. Здесь следователи, у которых есть к тебе вопросы и, боюсь, обвинение, – Настя произнесла это негромко, очень спокойно и сознательно не смягчала смысл. – Ты должна это понять. Зинаида Гришина тебе даже не приемная мать, она опекунша, которая не позаботилась о тебе, хотя не могла не понимать, что сама ходит по очень тонкому льду и ты можешь остаться совсем одна. Ты не имеешь права на наследство и без завещания не сможешь даже остаться в этом доме. А завещания нет, я проверяла. И это решающие факты для твоего будущего. Ты ничья и ни с чем. Даже не считая того, что она заставила тебя совершить преступление. Ты уже давно не ребенок, и вина будет полностью твоя. Понадобится много сил, чтобы вынести.

– Пошла вон! – срывающимся голосом закричала Светлана. – Ты просто ментовская тварь, я знаю таких еще по колонии. Вы всегда хотите меня добить. И на хрен мне сдались завещание и наследство, если на свете больше нет моей мамы. Опекунша, говоришь? Заставила меня? Бросила на улице? Виновата в том, что ее убили? Так знайте все: она не просто мне самая родная мать, я даже никогда не думала, что такие родные бывают. Я всегда знала, что за маму могу умереть запросто. И я не представляла, что такое страшное горе у меня может быть. И мне все равно, что будет дальше.

– Настя, – проговорила Виктория, – не надо ее мучить. Я больше не могу это слушать. Никогда никого не прощу за то, что случилось с нами, но и такую боль этой девочки вынести не в состоянии. Она на наших глазах лишилась всего: единственного человека, которого считала близким, дома, надежды на нормальную жизнь. Сейчас лишится свободы. У нее есть только любовь. Оставь же ее с ней, не надо пытаться это разрушить. Света, мы, наверное, на разных полюсах, никогда не смогу тебя понять… Но мне очень жаль. Люди не должны быть настолько несчастливы. Особенно те, которые способны любить.

– Прошу прощения, – произнес рядом с ними человек в штатском. – Николай Степанов, следователь по особо тяжким преступлениям отдела убийств и похищений. Светлана Краснова, вы задерживаетесь по подозрению в поджоге квартиры режиссера Серова и возможном соучастии в его похищении.

Светлана, смертельно бледная, протянула вперед обе руки:

– Наручники будете цеплять?

– Обойдемся, – ответил Степанов.

– Ох, – Виктория прижала ладони к губам, зажимая рвущийся плач-мольбу. Ей до спазма в сердце хотелось спасти, закрыть собой эту поджигательницу квартиры Алексея, исполнительницу преступной воли той, которая лежала тут мертвая, но еще более любимая этой сиротой по призванию, чем живая… Маленькая, беспомощная, бесконечно одинокая девочка решительно шагнула навстречу своей несвободе, бог знает на сколько лет. И была она в тот момент до ужаса похожа на Викину дочку Лену…

Сергей высадил Викторию у ее дома, и они с Настей поехали по какому-то важному делу. У Вики даже не хватило сил и внимания вслушаться в их разговор. Вошла в квартиру и сознательно не стала включать свет. Так горел ее мозг, освещая и разогревая какую-то очень важную суть, к ней пока нельзя даже прикоснуться, не рискуя перегореть.

…В сумерках квартиры вдруг возник Игорь. Тяжело дышал перегаром, как в последнее время обычно и водится во время их встреч, которых никто из них не ждал, не искал, скорее наоборот – они оба их боялись.

– Привет, – хрипло сказал он. – Не трать попусту сил и не демонстрируй, насколько ты мне не рада. Я не останусь, если не захочешь. Просто зашел прояснить то, без чего мы вообще не сможем общаться ни по одному поводу. И да, я в курсе, что ты написала заявление об уходе из моих проектов. То, что я узнал об этом на студии, воспринимаю как твое признание в великом презрении ко мне как к человеку и мужу. Принимаю без сопротивления.

– Игорь, мы можем по-прежнему обходиться без выяснений? Мы оба все прекрасно знаем и понимаем. Слова не просто не нужны, они становятся все более бессмысленными и даже пошлыми. Извини, я страшно устала сегодня. Но ты можешь остаться, если хочешь. Это и