Искатель, 1998 №7 - Даниэль Мусеевич Клугер

хотел помочь человеку. В конце концов, некоторые врачи практикуют эвтаназию…

— Эвтаназию? — Розовски фыркнул. — Это выстрел в висок ты называешь эвтаназией?

— Ну, не совсем, конечно, но…

— К тому же — тридцать тысяч? — насмешливо спросил Натаниэль.

— Откуда ты знаешь?

— Накануне смерти Розенфельд снял со своего счета именно такую сумму.

— Погоди, — Алекс изумленно смотрел то на одного, то на другого. — Значит, это сам Розенфельд организовал собственную смерть?

Розовски отрицательно качнул головой.

— Вовсе нет, — ответил он. — Это Габи так думал. До определенного момента…

— Я хотел… — начал было бывший стажер.

— Помолчи, — поморщился Розовски. — Дальше я знаю. Ты пришел к вилле, выстрелил в человека… Я хочу знать: кем был тот, кто заключил с тобой эту чертову сделку, там, в кафе на Рамбам? Ты знаешь его?

— Нет, я его больше не видел.

Розовски протянул Габи еще один листок, с карандашным наброском.

— Этот?

Габи перевел испуганный взгляд с рисунка на сосредоточенное лицо детектива.

— Этот? — Розовски повысил голос.

— Да, этот.

— Чей это портрет? — спросил Алекс, не отходя от двери. — Покажи, мне не видно… И откуда он у тебя?

— Портрет Шмуэля Бройдера, — ответил Натаниэль. — Мне его вчера нарисовал один знакомый художник с улицы Рамбам. По памяти. На, смотри, — он передал рисунок Маркину.

— Почему именно его?

— Я попросил нарисовать человека, с которым он однажды видел нашего Габи. За несколько дней до смерти Розенфельда… Ты помнишь — Баренбойм видел Шмулика в Кесарии выходящим из дверей виллы Розенфельда? — спросил Розовски у Маркина. — Зеев решил, что они приятели. На самом-то деле Розенфельда тогда вообще не было в Израиле. А Бройдер изображал его для нашего незадачливого сыщика. Чтобы при следующем разговоре — том самом, главном, Габи принял всю историю за чистую монету. И просчитались они, пожалуй, только в одном. Габи — не профессиональный убийца. Он не мог преодолеть чувства болезненного любопытства — взглянуть на дело рук своих. Верно? — спросил Розовски у Гольдберга.

— Да. Я вошел в кабинет… после выстрела… — Гольдберг запнулся, проглотил слюну. — Там… там лежал совсем другой человек… Не тот, с которым я встречался… Это было шоком, Розовски!

— Еще бы, — Натаниэль кивнул. — Мгновенно превратиться из чуть романтичного помощника рыцаря-мужа в убийцу неизвестного человека. И тогда ты решил инсценировать самоубийство?

Габи кивнул.

— Мне больше ничего не пришло в голову. В сейфе лежал револьвер. Точно такой же, как тот, который мне вручил Бройдер в кафе. Я вышел в сад, выстрелил из него в землю, потом вернулся и положил под руку убитому. Хорошо, что это были револьверы — гильзы остались в барабане, не пришлось искать, как было бы в случае с пистолетом…

— Но ведь экспертиза могла бы определить, что стреляли из другого револьвера.

В голосе Гольдберга появилась легкая насмешка, когда он ответил:

— Экспертиза? Не ты ли учил меня не доверять экспертам, поскольку те слишком субъективны и самоуверены. Револьвер той же системы и того же калибра, пуля деформирована, стреляная гильза в барабане… Какая экспертиза, Натан? Любой эксперт будет загипнотизирован уликами.

— Ученичок… — Розовски криво усмехнулся. — Говоришь так, будто я должен гордиться твоими способностями. Но он прав, — Натаниэль повернулся к Маркину. — Единственным проколом оказалась левая рука. Наш друг не знал, что Розенфельд был левшой.

— Естественно. Я же видел его впервые в жизни…

— А второй револьвер?

— Унес с собой.

— Та-ак… — Розовски подошел к столику, помедлил немного, потом налил коньяку в пустую рюмку. Протянул рюмку Габи. Тот молча выпил.

— Тебя шантажировали? — спросил Натаниэль холодно.

Гольдберг кивнул.

— Рассказывай.

— Через три дня после…

— После убийства, — прежним холодным тоном подсказал Натаниэль.

— Да. Она позвонила снова.

— Галина Соколова?

— Да. Она… — Габи замолчал. — Дай мне еще коньяку, — попросил он.

— Наливай сколько хочешь, — равнодушно разрешил Натаниэль. — Но, будь добр, продолжай рассказ. И пожалуйста, без этих эмоциональных пауз. Они выглядят неестественно.

Гольдберг выпил одну за другой две рюмки коньяка.

— Хорошо, — ответил он. — Дальше. Она заявила, что теперь я должен получить деньги.

— Тридцать тысяч?

— Пятьдесят, — поправил Габи. Он даже позволил себе слегка улыбнуться, видимо, алкоголь оказал на него успокаивающее действие. — При условии, что я выполню еще одно поручение.

— Ах, вот оно что… — протянул Розовски. — Того же рода?

— Ну, можно сказать.

— Шмуэля, — догадался Розовски.

— Да. Дама сообщила, что Шмуэль передаст мне деньги ночью, в три часа, на выезде из города, на мосту. Правда, она не сказала, что это будет тот же человек, который выдавал себя за Розенфельда. Просто проинструктировала меня, как я должен поступить. Она добавила, что этот человек знает о моем участии, что он под подозрением у полиции и в случае ареста все свалит на меня.

Натаниэль долго молчал, пристально глядя на оживившееся после коньяка лицо Габи. Оживление последнего тут же исчезло, он сделался еще мрачнее, чем в начале вечера.

— Н-ну хорошо, — наконец сказал Розовски. — Что ты собираешься делать теперь?

— Не знаю, — пробормотал Габи еле слышно. Он как-то сразу обмяк. — Я хочу поскорее избавиться от… от этого кошмара… Забыть, — Гольдберг заговорил сбивчиво и торопливо, словно быстротой слов надеясь придать им убедительность. — Я… сначала я вообще хотел немедленно выбросить револьвер. Но потом подумал, что в этом случае они от меня не отстанут.

— А деньги? — спросил Натаниэль. — Деньги ты получил?

Габи молча кивнул. Розовски задумчиво сказал:

— Видишь, Алекс, как незаметна грань между желанием совершить добро и преступлением.

— Ну да, — горячо подхватил было Габи, не сразу почувствовав иронию в словах шефа. Но поймав ледяной взгляд Маркина, снова замолчал.

— И куда же ты дел револьвер?

— Все в соответствии с полученными инструкциями. Прийти на стоянку рядом с улицей Шаараим, найти там белый «Ситроен» номер тридцать семь четыреста пятьдесят один двести. Положить сверток с револьвером в незапертый багажник.

— Чья машина?

— Не знаю.

Розовски вытащил сигарету из красной пачки, закурил.

— Ну-с, так… — сказал он. — У меня больше нет желания тебя слушать. Все, что нужно было, я выслушал. Теперь нужно решить, что с тобой делать.

— Странный вопрос, — заметил Алекс. — Звони в полицию, и пусть он излагает свои мотивы в суде.

Гольдберг вздрогнул, но головы не поднял и не сказал ни слова. Розовски, задумчиво пуская дым, смотрел на его фигуру, скорчившуюся на краешке стула.

— В полицию я, пожалуй, позвоню, — медленно произнес он. — Не вообще в полицию, а инспектору Ронену Алону, который ведет расследование по убийству Ари Розенфельда и Шмуэля Бройдера.

Алекс, на всякий случай, ближе подошел к Гольдбергу. Впрочем, тот явно не собирался спасаться бегством. Его поза не изменилась.

Натаниэль резким жестом раздавил сигарету в пепельнице, сказав: «Ну и гадость ты куришь,