Степан Разин - Михаил Васильевич Шелест

Сказано же: «крестьян пригоним». Надо! Надо, государь, ловить беглых бессрочно. Вон, хоть на том же Дону… Сколько там беглых⁈

— Не отдадут беглых казаки, — покрутил головой я. — С Дона выдачи нет!

— А у нас и сил нет, чтобы ту выдачу и розыск беглых требовать, — сказал Салтыков. — Вон, если только казакам поручить?

Я задумался? А что? Беглый беглому — рознь. Кого-то и за душегубство ловят. Организовать «охотников за головами»? Тоже ведь… Что охраняешь, то и имеешь. Знать кто в розыске, найти, взять и к себе спрятать так, чтобы другие не нашли.

— А что? Дело дельное предлагает Борис Михайлович, — сказал я. — И сие дело должно быть тайным. Никто знать не должен, что казаки ищут беглых. А за поимку чтобы плотили.

— Тайным? А что? Дело говорит паря! — сказал Салтыков.

Мне вспомнилось, что Измайловской усадьбой управлял Тайный приказ[1], учреждённый царём Алексеем Михайловичем. При личном участии Алексея Михайловича канцелярия «путного ключника» следила за тем, чтобы «царская мысль и дела исполнялися все по его хотению, а бояре б и думные люди ни о чём не ведали»[2].

— Думские бояре все одно прознают про тайный приказ и так развопяться, что света белого не взвидим, — проговорил Михаил Фёдорович.

— С малого надо начать, — сказал я. — Раз мы сговариваемся о службе, то сей сговор станет тайным. Подписанный, он станет храниться не в посольском приказе, а у государя. Туда же я стану отсылать отчёты о проделанной работе: сколько и чего построено, сколько собрали и съели жита…

— Ему сколько лет? — спросил Салтыков Морозова.

— Четырнадцать стукнуло месяц назад, — сказал боярин.

— Уже писаться в новики можно, — задумался Салтыков. — Грамотей, значит? Жито он, значит, считать станет! Ишь ты! Сможешь писать-то по-нашему?

— Пишу кое-как. Да ничего, Алексей научит. Я его виды писать-рисовать научу, а он меня русскому письму обучит. Я его виды писать-рисовать научу, а он меня русскому письму обучит. У нас ещё и считать не чего. Пока стану учитывать свои расходы, что в наше дело вкладывать стану.

— Наше дело? — удивился царь. — Какое это: «Наше дело»? Тут только моё дело может быть!

— Не скажи, государь, — покрутив головой проговорил я. — Тебе лучше заключить договор с казаками, как с иноземцами. Как ты с голландцами подписывал, или немцами. Зато ежели что случись, обидим ли кого, мы не твои подданные, а иноземцы. Кто такие? Были, но ушли в украину. С них и спрос, а не с тебя. Так с боярами легче будет ладить. Запишем меня и русским, и персидским именем. Запутаем так думных-то. Да и списывать деньги из казны на нужды наёмников, легче, чем на своих воинов. Свои всё стерпят, а наёмники могут обидеться.

Все трое взрослых и Алексей смотрели на меня выпучив глаза и молчали наверное минуты две, от того, как я смолк. Потом откашлялся царь, а за ним и Морозов с Салтыковым.

— Ох и наворотил твой крёстный сынок, Борис Иванович. Ох и наворотил. За три дня не объедешь. Я понял едва-ли всё, но то, что понял, — мне по нраву. Правильно. Не хочу, чтобы думные бояре знали про мои дела всё! Не верю я им! Доказала смута, что верить никому нельзя. Особенно ближним. Наёмникам ещё так-сяк верить можно, если платишь, а ближний круг предаёт сразу, если почует свою выгоду.

— Так-то оно так, но кто возглавит тайный приказ? — спросил Салтыков. — Не уж-то, — он?

— А почему бы и не возглавить. Сам придумал, пусть сам и двигает дело. Тем паче, что он этих делов навыдумывал изрядно. Вот пусть и пишет. Как немцы-голландцы говорят? Э-э-э… Слово всё забываю… Прожект? Да! Прожект! Пусть напишет свой прожект и нам покажет! А мы втроём станем наблюдателями прожекта.

— Тогда следует сделать два соглашения. Одно явное с наёмными казаками, а другое — тайное. По явному согласию мы выделяем из казны деньги на нужды наёмного войска, а по другому, доверяем казакам много царских пожеланий.

— Ха! А про Никиту Романова-Юрьева-то мы и забыли! — вдруг стукнул себя по лбу Салтыков.

— Ничего не забыли, — скривился Морозов. — Идёт он лесом, прости государь, этот Никита Иванович.

— Зачем, лесом, — спросил я. — Давайте я выкуплю у него эту землю, а когда будет надо, продам в казну.

— Никитка бездетен, — задумчиво произнёс Морозов. — Когда преставится, даром земли в казну отойдут.

— Ха! Сейчас он бездетен, а завтра женится и родит сына. Правильно говорит Стёпка, сейчас выкупать землю надо. И продаст он земли-то эти, кому не попадя, лишь бы тебе, государь, навредить. А то возьмёт и монастырю отдарит. Зело вреден Никитка, вс мы это знаем, и зол на тебя, государь.

— Да-а-а… Чужому он земли-то продаст. Да не всякий купит, зная, что ты, государь, на них глаз положил. Да и цена у них кусачая, у этих земель. Не любому по мошне.

* * *

[1] Приказ тайных дел учреждён в 1655 году Алексеем Михайловичем и был, с одной стороны, личной канцелярией царя, с другой — учреждением, в которое передавались дела из прочих приказов по указу царя. Ему был подчинён Дворцовый приказ. Был упразднён по смерти Алексея Михайловича. Данный приказ не был подчинен Боярской думе, и все вопросы решались в обход её мнения. Приказ осуществлял верховный надзор в сферах дипломатических отношений, а также управления и судопроизводства (приказного и воеводского). В 1663 в подчинение приказа был передан Хлебный приказ, отвечавший за обработку государевой пашни и обеспечивавший московский гарнизон стрелецкого войска т. н. хлебным жалованьем. С того же времени приказ тайных дел управлял рядом царских сёл.

[2] С тысяча шестьсот шестьдесят четвёртого и до конца девяностых годов XVII века путным ключником (менеджером, по современному) Измайлово был Устин Фёдорович Зеленой. Он пользовался таким уважением, что сам царь обращался к нему за советами.

К 1676 году под управлением Зеленого работали 70 служителей — помощники, подключники, старосты, целовальники и прочие. Съездной двор Устина Зеленого находился на острове, к его деревянным хоромам вела широкая дорога через двое подъездных ворот. Площадь перед его домом была одним из главных мест местной жизни — прямо на ней заключали сделки, совершали расчёты и платили налоги. Также сохранились свидетельства, что уже в зрелом возрасте