Колыбель молчания - Алексей Кирсанов

дыхание запотевало на прозрачной поверхности, тут же исчезая. Где-то там, внизу, под слоем безупречно белых облаков и пронзительно синего неба, лежала ее настоящая трава. Ее простор. Ее тишина, обещанная как благо, как избавление от грохота куполов Марса. Тишина, – подумала она, и слово показалось ей вдруг странно пустым, лишенным привычного уюта. Она попыталась представить ее наполненной – шелестом листвы, пением птиц, которых она знала только по архивам. Но воображение выдавало лишь… пустоту. Красивую, чистую, бездонную пустоту. Она стряхнула ощущение. Нервы. Волнение перед прыжком в неизвестность.

Доктор Артур Финн сидел прямо, пристегнутый ремнями, пальцы вцепились в подлокотники кресла. Его медицинский планшет показывал поток данных с орбитального сканирования «Агапе». Зеленые индикаторы, идеальные кривые атмосферного состава, температуры, радиационного фона. «Стабильность. Оптимум. Идеальные параметры». Слова из учебников, из промо-роликов, из вдохновляющих речей перед отлетом. Они должны были успокаивать. Почему же тогда в его груди клубился холодный узел тревоги? Он вспомнил переполненные палаты «Гиппократа», вечный запах антисептика и отчаяния. Здесь не будет этого. Здесь будет чистота. Чистота, которая в его внезапно вспыхнувшем воображении обрела стерильный блеск хирургического скальпеля. Он резко стер метафору. Профессиональная деформация. Он ехал строить новое, а не копаться в старом.

Лео Марченко смотрел не вниз, а на экран перед пилотом. Там, в высоком разрешении, Колыбель вращалась – мраморная, совершенная. Голубизна океанов, бурые и зеленые пятна континентов (иллюзия? данные говорили о минеральном составе, а не о биосфере), белые шапки полюсов. Ни шрамов стеклянных морей, ни геометрических аномалий – все это осталось за горизонтом или было стерто, поглощено планетой в ее нынешнем цикле сна. Его лингвистический ум жаждал деталей. Какие звуки издают эти ветра, дующие над гладкими камнями? Как журчит эта дистиллированная вода в руслах из полированного стекла? Что за шепот скрывается за этой гнетущей, вымышленной им тишиной? Он попытался вспомнить имя лингвиста первой экспедиции. Вернер? Что он услышал первым? Лео открыл рот, чтобы спросить у кого-нибудь… и закрыл. Вопрос застрял в горле, показавшись внезапно неуместным, почти кощунственным перед лицом этой немой красоты. Его блокнот лежал в сумке. Пустой.

«Выход на стабильную орбиту завершен, „Агапе“. Все системы „Рассвета-1“ в норме. Готовы к отделению и спуску». Голос пилота, лейтенанта Чжоу, был металлически ровным, лишенным каких-либо интонаций, кроме чистой служебной точности. Капитан Рейнольдс на мостике «Агапе» ответил немедленно, его голос, усиленный динамиками шаттла, звучал бодро и властно: «Принято, „Рассвет-1“. Выполняйте программу высадки. Добро пожаловать домой».

Слово «дом» повисло в стерильном воздухе кабины. Эмили вздрогнула. Артур Финн непроизвольно сжал кулаки. Лео Марченко почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Дом. Оно звучало так громко в этой тишине. Слишком громко. Как крик в пустой собор.

Раздался глухой удар, легкая вибрация. Шаттл отделился от «Агапе». Мягкий толчок маневровых двигателей развернул его носом к планете. И вот она, Колыбель, заполнила весь иллюминатор. Не мраморный шар издалека, а живой, дышащий мир. Бескрайний. Безмолвный. Облака плыли с невозмутимой медлительностью. Континенты лежали, как гигантские, гладкие камни, отполированные временем, которого не было. Ни огней городов. Ни следов дыма. Ни вспышек молний. Только игра света и тени, холодная и совершенная.

«Начинаем снижение. Вхождение в атмосферу через три минуты». Голос Чжоу нарушил завороженную тишину. Эмили вцепилась в ремни. Ее сердце колотилось где-то в горле. Не от страха падения – шаттлы были надежны. От… подавляющей близости этого немого великолепия. Она вдруг остро ощутила себя пылинкой, затерянной в вечности, на миг залетевшей в огромную, пустую, прекрасную скорлупу. Настоящая трава, – снова попыталась она ухватиться за мысль, но она ускользнула, растворилась в голубизне атмосферы.

Артур Финн закрыл глаза. Идеальные параметры. Стабильность. Чистота. Слова вертелись в голове, как мантра. Он представил свою клинику. Светлую. Просторную. С окнами на… на что? На эти гладкие, разноцветные камни? На стеклянные реки? Над кем он будет склоняться? Кого лечить в этом стерильном раю? Острое, необъяснимое чувство одиночества сжало его грудь. Он открыл глаза. Планета была все ближе. Все огромнее. Все… безразличнее.

Лео Марченко смотрел, как край иллюминатора начинает раскаляться до багрового свечения. Атмосферное трение. Физика. Знакомый процесс. Но почему ему казалось, что это не трение о воздух, а погружение в гигантскую, холодную, живую плоть? Он попытался найти слово для этого чувства. «Предвкушение»? Нет. «Тревога»? Слишком просто. «Поглощение»? Оно пришло само, незваное, и заставило его сглотнуть сухо. Его пальцы потянулись к сумке, к блокноту… и снова опустились. Какие слова можно записать перед лицом такой… законченности? Какие метафоры родит этот мир? Или он их только отнимет?

Багровая дымка рассеялась так же внезапно, как появилась. Шаттл летел теперь сквозь кристально чистую синеву. Высота падала. Детали ландшафта проступали с пугающей резкостью.

«Передайте на „Агапе“ и Землю», – голос лейтенанта Чжоу был таким же ровным, как у автопилота. – «Планета стабильна. Параметры идеальны. Начинаем высадку».

Фраза, отрепетированная, выверенная, лишенная малейшего намека на сомнение, повисла в воздухе. Радиосигнал, несущий ее, устремился к ретрансляторам и дальше, к далекой, шумной Земле. Он нес не просто отчет. Он нес приговор. Безликое подтверждение того, что цикл готов. Что сырье доставлено.

Эмили смотрела вниз. Они летели над горной грядой. Скалы – не просто серые, а оттенков кроваво-красного, ядовито-желтого, глубокого базальтового черного. Гладкие. Блестящие. Как выставленные в музее. Между ними – не почва, а мелкий, светлый песок, образующий причудливые, неестественно правильные дюны. Ни травинки. Ни трещинки. Ни следа эрозии. Красота геологической коллекции. Красота гробницы.

«Смотрите!» – кто-то позади восторженно прошептал. Эмили последовала за указывающим пальцем. Внизу, в ложбине между горами, сверкало озеро. Не голубое, а абсолютно прозрачное. Сквозь его толщу, как через воздух, было видно дно – выложенное гладкими, разноцветными камнями, образующими сложный, почти фрактальный узор. Ни ряби. Ни течения. Зеркальная поверхность, отражавшая небо. Смертельная чистота.

Артур Финн почувствовал, как его профессиональное любопытство вступило в схватку с нарастающим ужасом. Такая чистота воды… неестественна. Это дистиллят. В нем не может быть жизни. Никакой. Его взгляд скользнул по показаниям внешних сенсоров. «BIO-SIGNATURES: NULL. MICROORGANISMS: UNDETECTED». Идеально для колонизации? Или… мертво? Он вспомнил отчеты первой экспедиции. О быстром росте растений. О приливе сил. Где все это? Куда делась эта мнимая жизнь? Его рука потянулась к кнопке внутренней связи, чтобы запросить у Чжоу детализацию ранних сканов… и замерла. Зачем? Параметры идеальны. Стабильны. Он врач. Его дело – люди. Он будет лечить людей. Если… если здесь будет кого лечить.

Лео Марченко увидел русло реки. Оно змеилось по дну каньона, но это была не река. Это был поток того же прозрачного, застывшего стекла, что покрывало Долину Смерти. Он блестел под солнцем, холодный и мертвый. По его краям – не осыпи, а геометрически правильные уступы, как ступени гигантской пирамиды. Ни намека на хаос природы. Только порядок. Чужой, непостижимый порядок. Его лингвистический ум впервые за долгое время не рождал слов. Он был пуст. Как пейзаж за стеклом. Он почувствовал… давление. Не физическое. Ментальное. Как будто сама тишина планеты начала вдавливаться в его череп, вытесняя мысли. Он попытался вспомнить строчку из любимого стихотворения. Любое слово. В голове – белый шум.

Шаттл снижался плавно, почти бесшумно. Гул двигателей стал глуше, фоном к нарастающему давлению безмолвия. Они пролетали над обширным плато. И здесь – ничто. Гладкая, каменистая равнина, уходящая к горизонту, местами пересеченная теми же стеклянными потоками, застывшими навеки. Ни холмов. Ни оврагов. Как гигантский, отполированный стол. Готовый… для чего?

«Выбираем посадочную площадку. Сектор „Надежда“. Координаты первой базы „Заря“». Голос Чжоу был