Поход (СИ) - Князь

– Здесь живёт кто-то из наших, из России, из той России, точно!

Невысокий деревянный заборчик с калиткой, за калиткой, во дворе – две берёзки и рябина. Дорожка к крыльцу. У крыльца – лавочка…

Вдруг истошно заорал петух! Они от неожиданности аж присели – оба. Потом расхохотались, и тут дверь открылась, и на крыльцо вышла бабушка:

– Ну что стоите, заходите, раз пришли…

В избушке пахло… русским духом. Печкой, свежим хлебом, и ещё чем-то таким… неопределённым, чем пахнет в русских избах – везде, хоть на севере России, хоть на юге.

Сандра посмотрела на Андро: у него по щеке скатилась слеза.

– Што, сынок, тоже не по своей воле здесь?

– А кто здесь по своей? Андрей. Это Сандра.

– Бабманя я. Да вижу, сынок, что тебе-то я в бабки ещё не гожусь, но как звали дома, так и зовусь. А ну-ка, на дворе самовар поспел, давай его сюда! Я-то сама не таскаю, но раз гость такой – принеси. И унеси потом.

У Бабмани и пирожки были наготове, и варенье разное.

– А похоже, что вы нас и правда ждали, – Андро засмеялся и искоса взглянул на Сандру. И увидел, что Сандра неотрывно смотрит на Бабманю, не моргает даже…

– Ждала. Девочку ждала, вот эту. Анечку.

– Почему Анечку? Она же…

– Ладно, с ней-то можно словами не разговаривать, а тебе рассказывать придётся.

Скажи, девочка, ты когда-нибудь умирала?

– Умирала? Нет. Я и не болела никогда.

– А кто твои родители?

– Я их не помню. Они погибли в автокатастрофе. Мне рассказывали, что меня, маленькую, тогда через заднее окно выкинуло…

– И ты не пыталась узнать, кем они были, какими?

– Ннеет… – Сандра смутилась.

– Смотри, – это уже к Андро, – это она говорит, не я. А теперь я расскажу.

Дня за два до той вашей катастрофы совсем в другом месте, в другой стране, случилась другая автокатастрофа. И в ней погибла моя дочка Анечка. Ей было 23 года. Я расскажу о ней, ты, девонька, про себя многое поймёшь.

В общем, тело-то её сильно пострадало, и душа, как ни старалась, обратно войти не смогла. Но и уходить совсем не хотела, – стала искать другое пристанище. Но ничего подходящего поблизости не нашла, умиравшие молодыми оставляли совсем неживые тела. Хотя там, – Бабманя показала пальцем вверх – расстояний-то нет. И увидела она совсем маленькую девочку. Тельце своё, целёхонькое, она от удара покинула, но ещё не ушла, и родители были рядом… Вот Аня рядом полетала, не хотела чужое-то занимать, но увидела, что девочка уходит вместе с родителями.

И заняла её тельце. Только пришлось ей начинать жить сначала, оказалось, что ещё и в Италии. А я с тех пор, как потеряла и мужа, и дочку, стала видеть (есть у нас такое в роду)… И знала, что дочка моя – жива, хоть и далеко, а муж ушёл своим путём, как положено.

Надо вам сказать, Анечка была «папина дочка» – а папа был... шофёр, нет, автомобилист, в общем. Был автогонщиком и даже, было дело, автоугонщиком, ездил на всём, что движется, работал водителем на «скорой», а потом в милиции, с операми за бандюками гонялся… Анечка выросла, можно сказать, в гараже. Болты и гайки – любимые игрушки, соседи по гаражу – лучшие друзья, баловали её, дарили ей кукол – но гайки ей нравились больше. От неё, как от заправского шоферюги, постоянно пахло бензином и маслом. За руль отец посадил её, как только она смогла доставать до педалей, любимая книжка с картинками – билеты по ПДД. Она и ещё до школы все ответы знала. Журнал «За рулём» – от корки до корки…

А ещё Аня знала, когда отцу лучше никуда не ехать. Пару раз он её не послушал, маленькую ещё, ну и попадал… а потом, если Аня говорила – «нет», он откладывал поездку, пока она не давала «добро».

Я сначала переживала, что дочка у меня растёт не по-девичьи, а потом даже понравилось: самостоятельная, руки на месте, голова тоже, в голове – машины, а не мальчики. Училась легко, институт закончила – автодорожный, конечно.

Тем летом они с отцом решили поехать на юг, к морю. На машине, а как же. Готовились заранее, планы строили… А уже перед самым выездом Ане вдруг ехать расхотелось. Сказала отцу, но он отшутился… В общем, поехали. Две недели отдыхали в Адлере, а на обратном пути… Уж на что муж мой – его, кстати, тоже Андреем звали, так что она Анна Андреевна, – водитель был от бога, а от беды не ушёл: дальнобойщик заснул за рулём, и выехала фура на встречку прямо им в лоб…

– Бабманя, так вы что, выходит, Сандре мамой приходитесь?

– Сандре – нет, а Анечке – да. Тут уж думайте, как хотите. Теперь вы знаете, что такое «родная душа».

– Бабманя…Io… я хочу сказать… Я люблю машины. Я работаю продавать большие машины, ездить могу. Я понимаю. И я понимаю, почему я всегда думала, что я – очень взрослая, и я не люблю молодых мужчин, – Сандра посмотрела на Андро и засмеялась: «Ты видишь? Мне сейчас 60 лет!».

За чаем с пирожками Бабманя поведала ещё, как ушла на пенсию и уехала в деревню, где родилась и жила в детстве. Тётка у неё была знахаркой, народ её побаивался, а Маня любила, и с удовольствием жила у тётки в лесной избушке. Тётка померла, и Маня поняла, что теперь знахаркой придётся быть ей… Так и жила в лесу, и когда её перебросило – не только со всем двором, но и с участком леса, – не сразу и заметила, что что-то изменилось. А недавно увидела во сне Анечку, и та ей сказала, что она теперь тоже тут, и они обязательно встретятся.

– А спать я вас положу на печке. Так-то летом не топлю, но пирожки пекла, тёплая печка ещё.

Утром, после завтрака, прощаясь, Сандра обняла Бабманю, чмокнула в морщинистую щёку и с грустью заметила:

– Далеко мы живём. Но я постараюсь ещё приехать, – и посмотрела с вопросом на Адро.

– Посмотрим. Жизнь тут, сама видишь, непредсказуемая, – взял самовар и понёс его во двор.

– Спасибо, сынок. – Андро вернулся попрощаться. – А вы сейчас… знаете что, ребятки... раз уж странствуете без особой цели… езжайте-ка в сторону гор. Странникам-то – там самое место…

Вперёд и вверх, а там...

Холодок утренний бодрит так… Сандра греет мне только спину, остальное холодное. И роса – только зацепи какую ветку – и мокрый. Вот вроде вода и вода – а на росе промокаешь куда сильнее, чем под дождём. Разуться, что ли? Если не босиком пробежаться, то всю эту влагу собрать. Ведь все кожные болячки, все прелости и такое прочее, что в солдатской постоянно обутой жизни неминуемо, от росы проходят моментально. А и разуюсь. А то выбелятся мои юфтевые берцы, пропитывай их потом.

Так и рулим – я в куртке и шортах, скво – в одной куртке. Ей тоже понравилось по росе-то. Солнышко поднимается, теплеет. Жизнь налаживается. От встречи с Бабманей впечатления у меня двойственные, да и ладно. Мы сейчас сами себе хозяева. Ну подсказала, так скажем, она нам дальнейшую дорогу, так ведь хотим – едем, не хотим – назад повернём. Не предопределено.

Но пока повернуть назад… затруднительно. Вот она – колея. Именно колея, а не дорога, с которой мы свернули. Хотя по этой колее никто лет несколько не ездил, как говорится – «зуб даю». Мне – легко, их, зубов, у меня ни одного – протезы. И с этой колеи даже на квадре не особо-то и съедешь – заросли со всех сторон. Так что – только вперёд. И – ползём потихоньку, чтобы ветками по голым ногам не хлестало.

Вот вроде бы впереди и посветлело. Да и пора уже – мы же практически всё время на подъём лезем. Густые тёмные леса – они в низинах, в основном. Чем выше – тем светлее должно становиться. Вот и опушка. Дальше – простор. Ну как простор, – после того леса, по которому проехали – практически, стадион. Совершенно открытые участки метров по триста-четыреста, максимум с кустиками.

Дорога всё так же хорошо просматривается в высокой траве, выросшей по обочинам, в колее – травка низенькая, пролезшая через щебень. Если смотреть сбоку, то проезд можно увидеть только в упор, с пары метров. При взгляде вдоль колеи, её можно отследить метров на сто, до следующего изгиба. А впереди, по курсу – горы. Невысокие, но это уже горы. Со скальными выходами. Недалеко, километра три. И дорога ведёт именно туда.