Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин

Узнав о приезде Октавиана Августа, мунерарий спросил встревожено:

— Мне отменить твой поединок?

— Нет. Раз уж договорились, сражусь, но это будет заключительный бой, — ответил я и добавил на всякий случай: — Надеюсь.

За деньгами тоже решил пойти после выступления, иначе пропадет желание выходить на арену.

В первый день я сидел дома. Не люблю смотреть, как убивают животных ради развлечения. Они так не поступают, потому что в животных человечного больше, чем в людях. Отправил Флавию, дав ей только сто сестерциев на ставки. Она очень азартна. У меня появилось подозрение, что это не муж промотал ее приданое, а всё было наоборот, поэтому бедолага и выбрал такой экзотический способ самоубийства.

Город в это время пустел. Улицы превращались в прямо таки кадры из постапокалипсиса. По брусчатым мостовым бродили только собаки, кошки, свиньи. Изредка какая-нибудь отбитая крыса шустро перебегала с одной стороны на другую. В амфитеатр все не могли влезть. Может быть, стояли возле него и слушали на халяву, домысливая происходящее на арене. Мне, пожившему в те времена, когда зрелищ на любой вкус будет на порядки больше, чем желающих смотреть, так же трудно понять римлян, как им — мое нежелание смотреть избиение животных.

Вернувшись с представления, Флавия до отбоя делилась впечатлениями. С хронометражем у нее проблемы, зато помнила все мельчайшие подробности, включая, кто из людей был во что одет и какой масти было животное, какие звуки издавало, умирая. Последнее заводило ее больше всего. Начало ночи мы, на радость соседям, провели бурно. Кто-то из нас двоих был гладиатором, а кто-то — не буду показывать пальцем — бедным животным.

Утром, собираясь к родителям, чтобы вместе с ними отправиться в амфитеатр, Флавия предупредила:

— Папа и мама решили поставить на тебя тысячу сестерциев.

В прошлый раз расщедрились всего на сотню и выиграли восемнадцать. Судя по сегодняшней ставке, халява прижилась. Если проиграю, лучше мне умереть на арене.

День был холодный, ветреный. Почти все приоделись в плащи: кто в лацерну длиной до колена и часто с рукавами, застегивающуюся фибулой на плече или груди и имевшую пришитый или пристегнутый капюшон, кто в пенулу — местный вариант пончо, кто в пукуль — короткую, до середины спины, накидку с капюшоном. До амфитеатра я тоже добирался в кожаной куртке, сшитой по моему заказу. Мне пришлось долго объяснять мастеру-римлянину, что именно надо изготовить, потому что он имел смутное представление о таком типе варварской одежды. До арены ветер не добирался, поэтому сражаться я решил обнаженным по пояс. Соперникам передал через Луция Дуилия, что могут надеть туники, но перед выходом их проверят, чтобы не было сюрпризов.

Представление началось с шествия гладиаторов. Возглавлял его я, как, так сказать, самый рейтинговый гладиатор, бой которого будет финальным. Следом шли коллеги из лудуса Луция Дуилия, как распорядителя игр, а за ними — из других. Гладиаторы Карфагенянина замыкали шествие. Это был выбор их мунерария, который решил, что в Риме лучше быть первыми сзади, чем вторыми спереди. В знании психологии сограждан ему не откажешь.

Амфитеатр забит битком. На южной стороне, хотя сейчас от солнца прятаться не надо, наоборот, сидел заказчик игр Марк Випсаний Агриппа и компании друга детства Октавиана Августа. Места рядом с ними и выше, даже стоячие места, занимала многочисленная свита, а в проходах по обе стороны стояли вооруженные преторианцы. Как предполагаю, многие римляне пришли посмотреть не только на бои, но и на своего правителя, так долго отсутствовавшего, и заодно себя показать. Мало ли, вдруг глянется императору — и жизнь изменится к лучшему. Семейство Летилиев к свите никаким боком не смогло примазаться, поэтому сидело на противоположной стороне амфитеатра, где места были дешевле, зато в первом ряду. Когда процессия проходила мимо, Флавия окликнула меня, и вместе с родителями помахала рукой. Типа мы не чужие этому известному чуваку — искупались в лучах чужой славы.

Я предупредил гладиаторов, глашатая и музыкантов, что остановимся возле той части трибун, где сидят Октавиан Август и Випсаний Агриппа, чтобы поприветствовать их. Никто не возражал, хотя раньше так никогда не делали. Тогда была республика, а сейчас римляне катятся или возвышаются до империи.

Остановившись напротив императора, до которого было метров десять или немного больше, я повернулся к нему и, подняв саблю, произнес от лица гладиаторов:

— Ave, Caesar, morituri te salutant (Славься, Цезарь, смертники приветствуют тебя)!

Ранее никто и никогда не произносил эту фразу. Подозреваю, что и дальше не будут или очень редко. Крылатой ее сделают через много веков. Создающий собственную реальность «голливуд» вечен. Меняются только его формы и названия.

Гай Юлий Цезарь Октавиан Август и его кореш Марк Випсаний Агриппа помахали мне в ответ, а вслед за ними и вся свита, заголосившая радостно, будто поприветствовал именно и только их. Затем две волны восторга покатились от этой секции по зрительским трибунам навстречу друг другу, чтобы встретиться на противоположной стороне амфитеатра и взаимоистребиться.

Первыми, как обычно, выступали новички. Им устроили групповые бои, в которых сражались дважды две тройки и один раз пять на пять. Во всех трех победили гладиаторы нашего лудуса, пусть и с потерями. Судя по тому, как радостно встречал их Луций Дуилий, они сделали ему день. Его крики были слышны даже в помещении, в котором ждали своей очереди мы с Рамзесом.

— Чем собираешься дальше заниматься? — поинтересовался египтянин, который, как и все наши, знали, что это будет мой последний поединок, независимо от исхода.

— Хочу построить корабль для морской торговли, — сообщил я. — Смогу бесплатно и быстро отвезти тебя домой. Ты к тому времени тоже закончишь выступать.

— Ловлю тебя на слове! — радостно произнес он, как будто и для него предстоящий бой будет окончанием карьеры.

У меня даже появилось нехорошее предчувствие, к счастью, не сбывшееся. Ретиарий вернулся с легкой раной в руку, но победителем.

— Твой прием уже не работает, — пожаловался Рамзес, встретившись со мной в коридоре.

— Значит, надо придумать другой. Мы следим за врагами, и они не ленятся, — сказал я.

Мунерарии и ланисты смотрят бои потенциальных соперников, подмечают часто повторяемые атаки и защиты, обнаруживают сильные и слабые стороны, а потом нарабатывают в спаррингах контрприемы.

Мои соперники тоже вышли обнаженными по пояс. Это были два ветерана, которые провели не менее десяти боев. Один был мурмиллоном, второй секутором. Я сражался с такими типами гладиаторов, знал,