Тверской баскак. Том Шестой - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

я хочу, чтобы осужденных новгородцев помиловали и отпустили домой. Второе, Киевский стол должен остаться за моей семьей. Пусть его получит Дмитрий!

«Ого, — Мысленно иронизирую, не меняясь в лице, — а аппетит у паренька недурен! Сразу с двух рук кусает!»

Князь замолчал, и я тоже молчу. Запрос был, и теперь мне хочется услышать предложение. Я вижу, что больше всего сейчас юный князь боится получить отказ и понимаю, что он пошел за мной по своей инициативе, и в случае неудачи это будет очень болезненный удар по его самолюбию.

«Ну что же, — поддерживаю его про себя, — привыкай! Инициатива — дама капризная, может вознести, а может и ножку подставить!»

Молчание затягивается, и, наконец, Василий решается.

— Я слышал, что ты предлагал обвенчать брата моего Дмитрия со своей дочерью Катериной…

Вновь виснет пауза, и я использую ее для внесения некоторых поправок.

— Во-первых, предлагал не я, а киевский боярин Кучум, а во-вторых, твоя мать была от этого предложения, мягко говоря, не в восторге.

— Я знаю, — торопится объясниться князь, — но если такой союз тебя еще интересует, то я готов стать посредником. Уверен, мне мать не откажет.

«Вот как! — Удовлетворенно хмыкаю в глубине сознания. — Вариант не так уж и плох!»

В связи с возросшим числом претендентов на Киевский стол я ждал чего-то подобного, но от самой княгини Александры. Материнский инстинкт и желание защитить интересы сына должны были победить гордыню. Я так думал и по всей видимости ошибся. За интересы семьи вступился старший брат, а не мать. Княгиня оказалась слишком упертой! Послушает ли она старшего сына⁈

— Раз уж у нас с тобой такой прямой разговор, то спрошу тебя в лоб, — задаю ему вопрос, который оставляет у меня сомнения, — почему ты считаешь, что мать тебя послушает?

Теперь улыбка появляется на устах князя.

— Я не могу тебе объяснить, но поверь, у меня есть возможность повлиять на свою мать.

«Неубедительно, но ладно! — Мысленно принимаю аргумент собеседника. — А что со вторым пунктом⁈»

Поднимаю на князя взгляд и безмолвно задаю ему этот вопрос. Тот понимает без слов.

— Завтра в доме посадника собирается вся новгородская господа, что ныне на Твери, и я конечно тоже. Будем решать, как спасать детей новгородских от топора. Я могу предложить от твоего имени, что ежели все присутствующие подпишут договор о вступлении Новгорода в Союз городов, то ты своим консульским решением помилуешь приговоренных.

«Браво! — Отмечаю, что недооценил князя. — Да ты не так прост! Не с бухты барахты пришел, а союзный договор проштудировал. Молодец! Или подсказал тебе кто⁈»

Сам князь додумался или с чьей-то подсказки, сейчас неважно. Главное, что то решение, к которому я так упорно подталкивал новгородскую старшину, будет-таки принято.

Юный князь нравится мне все больше и больше, но показывать этого, я не собираюсь. Мой взгляд жестко вцепляется ему в лицо.

— С чего ты решил, что господа новгородская к тебя прислушается⁈

Василий ответил, не задумываясь, но начал издалека.

— В конце лета или в начале осени, уж нынче не помню точно, посадник Богдан Нездинич уже собирал людей именитых Новгородских по вопросу вступления в Тверской союз. Так ваш союз новгородцы называют. Тогда голоса разделились почти поровну, и мой голос стал решающим. — Тут он вновь улыбнулся. — Только тогда я высказался против, а нынче, коли договоримся, проголосую «за».

Уверенность юноши мне импонирует, да и условия вполне подходящие, поэтому просто протягиваю ему ладонь.

— Подходит! Сделаешь, как говоришь, и получишь, что просишь!

Часть 2

Глава 3

Середина января 1264 года

В зале Земского собора так жарко, что, несмотря на мороз, окна распахнуты настежь. В отличие от Палаты князей, это здание новое. Построено всего пятнадцать лет назад на Преображенской площади. Окна здесь и пошире, и повыше, да и не глухие, как в кремле. Можно и открыть, коли охота.

Закон о новом военном сборе вчера был принят Палатой князей, но для того, чтобы он вошел в силу необходимо, чтобы его утвердил и Земский собор. Я сам устроил эту двухпалатную систему, сам теперь вот и расхлебываю.

Как только председатель Собора прочел все пункты закона, зал буквально взорвался.

— Князю дай, Орде дай! Теперь сверху еще хотят! Нет уж, хватит! — Несется отовсюду.

Те, кто стоят поближе, орут непосредственно мне.

— Ты, Фрязин, когда в Союз заманивал, другое нам обещал!

Гвалт стоит несусветный, и я людей понимаю. Платить-то им, а не князьям. Даже больше скажу, я именно такой реакции и ожидал, и готовился к этому заседанию, как к настоящему сражению.

Закон о новых военных сборах, далеко не новость, слух о новых налогах гуляет по городу уже давно. Все депутаты слышали его не раз, и отношение к нему у большинства негативное. Сегодня, идя на заседание Собора, многие были настроены дать мне решительный бой. Ведь коли новый налог пройдет, им за это в родных городах придется ответ держать, и спросят там сурово. Так что большая часть депутатов приготовилась не поддаваться ни на какие уговоры и, можно сказать, стоять насмерть, только чтобы закон провалился.

Сейчас я сижу на трибунном возвышении и, не вслушиваясь в отдельные выкрики, пропускаю все, как один сплошной белый шум, но вот откуда-то из ближних рядов звучит громкий напористый голос.

— Неужто вам крови народной не жалко, все пьете и пьете ее, словно упыри окаянные!

Эта фразу я сам придумал, и кричит ее мой человек — депутат из Рязани Ивашка Федул.

Нахожу его глазами в толпе и, зычно перекрикивая общий гвалт, тыкаю конкретно в него.

— А ну ты, кто про кровь обмолвился, выдь-ка сюда!

Ивашка напоказ боязливо жмется в толпу.

— А чего я⁈ Я тока правду…

Обрываю его полуслове.

— Да, не боись! Выходь ко мне, ничего с тобой не случится!

Ивашка поднимается на возвышение, где сидят председатель, выборные именитые люди, ведущий запись дьяк, и я.

Встаю со своего места и выхожу ему навстречу.

— Как звать, величать, откуда будешь? — Встречаю его вопросом, и тот живо и громко тараторит.

— Ивашка я, сын Федулов! Торговый гость из Рязани.

Едва выслушав его, тут же обвожу взглядом весь зал.

— Вот, Ивашка про кровь вспомнил, тока забыл сказать, что уж лет десять, не меньше, как не видала Рязань большой крови!