Полное собрание стихотворений - Афанасий Фет

1847

«Виноват ли я, что долго месяц…»

Виноват ли я, что долго месяцПростоял вчера над рощей темной,Что под ним река дрожала долгоТам, где крылья пучил белый лебедь?Ведь не я зажег огни рыбачьиНад водой, у самых лодок черных.Виноват ли я, что до рассветаПерепелок голос раздавался?Но ты спишь… О, подними ресницы!Знаешь ли, я помню, помню живо —ты сама ведь любишь ночи: ночьюЭто было — я спешил в Риальто.Быстро весла ударяли в воду,Гондольер мой пел; но эта песняПронеслась, как многое проходит,Невозвратно; помню только это:«Обожали пламенные грекиКрасоты богиню АфродитуВ пене волн на раковине ясной.Как же глупы, просты эти греки:Перед ними ты была в гондоле».Знаешь ли, я сам, когда ты дремлешь,Опустя недвижные ресницы,И твоих волос густые кудриНедвижимы, руки, выше локтяОбнажась, на складках полотняныхТак лежат, как будто с мыслью тайнойРаскидал их … Фидий, —И гляжу я долго и не знаю,На твоем блестящем светом ликеРождена ль улыбка красотоюИль красу улыбка породила.Знаешь ли… Но, опустя ресницы,Ты уснула… Спи, моя богиня!

1847

Саконтала

Саконтала, из всех цариц, украшавших индийскийТрон, народу любезная, милая сердцу супруга —Мудрого государя Викрамы, встречала однаждыПраздничный день своего рожденья общим весельем.Радость кругом разлилась по чертогам и хижинам царства;Только живей и нежнее ее раздавалися звукиВ сердце каждого. Лик царицы был тих и прекрасен,Око ее сияло любезно и кротко, как солнцеВ час вечерний, когда, садясь за дальние горы,Росу шлет и прохладу оно, долины и высиВлагою с высоты окропляя отрадной. Таков былЛик Саконталы. Затем-то, с детским смирением в сердце,Жители Индии взор к своей несравненной царице,Полный любви, обращали и ей приносили посильноРазного рода дары — растенья лучшие царства,Благоуханный елей, злато и камни цветные;Благословения ей другие молили у Брамы.Вот в средину ликующих, тесной толпою стоящихОколо царских ворот, брамин выходит; корзинкуНес он в руках, из лоз плетенную; край у корзинкиМохом простым был покрыт. Придворные слуги, увидяСтарца, стоя в переходах, друг друга спрашивать стали:«Знать, брамин поприблизиться хочет сиянью престолаС лозниковой корзинкою, полною мохом кудрявым?»Но брамин подошел свободно, поставил корзинкуСаконтале к ногам и сказал: «Видишь ли, нашаДобрая мать и владычица нашего царства: вот этиЛозы корзинки и этот мох и цветы полевые —Дети долины на самой далекой границе обширнойНашей земли, где стопы твои блуждали в то время,Как еще первая жизни весна пред тобой улыбалась».Так брамин говорил, и у ног Саконталы стоялаС мохом корзинка. Тогда царица взор обратилаНа корзинку, на мох и цветы, что лежали в корзинке,И с престола она улыбнулась приветливо, нежноСкромным цветам долины давно миновавшего детства.Тихо брамин возвращался к своей одинокой долине,И казалася роскошь полей для него превосходней:Он не мог позабыть улыбки лица Саконталы.

Саконтала, прекрасная, милая сердцу царицаИндии, день своего рожденья встречала молитвойТихою к Браме; война ужасная всё государствоОпустошила, и царь индийский, супруг Саконталы,Был вдали от нее средь ужасов битвы кровавой;Но еще более то умножало горесть царицы,Что большая часть преданных в битве погибли и многоБыло таких, что забыли царскую милость, с какоюПочестями он их осыпал, и вдруг показалиНеблагодарность и трусость сердец изменой в годинуБедствия. Вот почему Саконтала в тиши проливалаСлезы, и день рождения был ей дню смерти подобен.В это время вошла одна из женщин служащихТихо к печальной царице и ей сказала: «Опять здесьТот брамин, что к тебе приходил с цветами долины».Но Саконтала вздохнула и ей отвечала: «Как могутБыть отрадны цветы моему сокрушенному сердцуИли служить украшеньем моей побледневшей ланите?Всё же, — сказала потом царица добрая, — старцаТы введи, чтобы я из его приношенья сознала,Как верна мне в печали любовь незлобивых сердцем».Старый брамин вошел и сказал, главу наклоняя:«Видишь ли, добрая мать и владычица нашего царства:Горе твое и печаль тебя сердец не лишилоЖителей той долины, где ты блуждала в то время,Как еще первая жизни весна пред тобой улыбалась.Шаткого счастья измена любви и верности узыНе разрешает; напротив, она их прочнее связует.Только цветов я тебе не принес: в нашей долинеСтоптаны все; но они расцветут еще лучше, коль БрамаПосле бурь ниспошлет весны благодатной дыханье.Я принес тебе дар драгоценнейший нашей долины —Камень, которому в Индии равного нет красотою».Молча, полна удивленья, царица взглянула на старца;Он же, речь продолжая, сказал: «Тебе приносил яВ дар цветы, когда на юном челе твоем радостьРасцветала, ничем не смущенная; но испытаньеБрама наслал на тебя; я вижу, что горе ланитыБледностию твои овеяло; знал я, что будешьДень своего рожденья ты провожать со слезами.Для прекрасных душ слезы — небесная влага,От которой они вполне расцветают. Так БрамаОсвящает своих любимцев. Вот почему яНыне к тебе подхожу с благороднейшим даром природы».Так брамин говорил и, полный почтенья, поставилЧерного дерева ящик к ногам Саконталы. ЧудесноСветлый камень играл, отвсюду охваченный черным.Тут склонила царица чело и взглянула на ящикИ на камень, своими лучами его наполнявший,И с ланит у нее покатились прозрачные слезы.Тихо брамин возвращался к своей одинокой долине,Медленно шел он, и грустью отрадною полон был старец.Всё, казалось ему, он видит слезу Саконталы.

Грустен скитался брамин в своей одинокой пустыне;Помнил царицы-страдалицы тяжкое он испытанье.Вдруг опять поднялась война ужасная. МощныйИстребитель с своей толпой необузданных полчищВстал на западе, с тем, чтоб земли восточных пределовОпустошить. И того, о чем, наругаясь, задумал,Он достигнуть успел; но всё населенье стонало.Старец Браму день и ночь умолял за ВикрамуПравосудного и за Саконталу царицу,Сердцу любезную. Но тщетны были моленья,И военная буря неслася грозным потокомК самой долине брамина, и бич притеснителя всюдуЖертв настигал. Тогда печальный брамин удалилсяВ дикие горы и жил между скал, чуждаяся встретитьЛик человеческий. Тяжкою скорбью исполнено былоСердце старца, и смерти желанной алкал он душою;Но желанье его не исполнилось. — Много он прожилЛет в своем одиночестве между скалами пустыни;Вдруг кругом раздались вдали веселые звукиПесен победы и мира под рокот трубы и кимвала.Тут главою к земле склонился старец в молитве,Встал, помазал главу и сказал: «Перед смертью я долженПравых победу и лик царицы кроткой увидеть».Тут наполнил брамин опять корзинку цветамиСамыми лучшими в целой долине и сверху прикрыл ихПальмы и маслины тучной младыми побегами; тут жеВетвь положил благовонную нежно лепечущей мирты.Скоро потом он к престольному граду лицом обратилсяИ в молчаньи пошел чрез толпы торжествующих граждан.Радостью лик засиял у старца, когда в воротах онБыл дворцовых. Отверзши уста, слугам он придворнымСтал говорить: «Ведите меня к царице, чтоб мог яЖертву свою ей принесть. Семь лет как не видел я мира».Слыша речи такие, слуги взглянули на старца,Смолкли и стали плакать. Брамин же спросил их: «Чего выПлачете, и отчего изменились так ваши лица?»Слуги на это ему отвечали: «Иль ты не жительЗдешнего мира, когда один ты не знаешь, что сталось?»И на могилу царицы они повели его: «Видишь, —Так говорили они, — в ней сердце не вынесло горя».Больше они ничего сказать не могли и рыдали.Тут у старца лик просиял и затеплилось око,Будто у юноши; к небу он поднял чело и воскликнул:«Разве не вижу я Брамы жилища, не вижу сияньяВечного моря лучей, его окружающих блеском!И Саконтала пред ним на облаке раннего утраСмотрит на нас. Примиренной отчизны чистейшая жертва,Жрицею ныне она сияет небесного мира.Видишь ли ты, просветленная? Я, как и прежде бывало,Здесь пред тобою стою с моими земными цветами».Тут умолкнул старец, склонясь на цветы и могилу.Тихим повеяло ветром, и Брама принял его душу.

1847