Лирика 30-х годов - Борис Пастернак

Майский вечер

Солнечный свет. Перекличка птичья.Черемуха — вот она, невдалеке.Сирень у дороги. Сирень в петличке.Ветка сирени в твоей руке.Чего ж, сероглазая, ты смеешься?Неужто опять над любовью моей?То глянешь украдкой, то отвернешься!То  щуришься из-под узких бровей.

И кажется: вот еще два мгновенья,и я в этой нежности растворюсь —стану закатом или сиренью,а может, и в облако превращусь.

Но только, наверное, будет скучноне строить, не радоваться, не любить:расти на поляне иль равнодушно,меняя свои очертания, плыть.

Не лучше ль под нашими небесамижить и работать для счастья людей,строить дворцы, управлять облаками,Стать командиром грозы и дождей?

Не веселее ли в самом делевзрастить возле северных городовтакие сады, чтобы птицы пелина тонких ветвях про нашу любовь?

Чтоб люди, устав от железа и пыли,с букетами, с венчиками в глазах,между весенних кустов ходилии спали на полевых цветах.

Лирическое отступление

ВалентинойКлимовичи дочку назвали.

Это имя мне дорого —символ любви.Валентина Аркадьевна.Валенька.Валя.Как поют,как сияюттвои соловьи!

Три весныпрошумели над нами,как птицы,три зимынамели-накрутили снегов.Не забыта онаи не может забыться:все мне видится,помнится,слышится,снится —все зовет,все ведет,все тоскует — любовь.

Если б эту тоскуя отдал океану —он бы волны катал,глубиною гудел,он стонал бы и мучился,как окаянный,а к утру,что усталый старик,поседел.

Если б с лесом,шумящим в полдневном веселье,я бы смог поделитьсяпечалью своей —корни б сжались, как пальцы,стволы заскрипелии осыпалисьчерные листья с ветвей.

Если б звонкую силу,что даже понынемне любовьвдохновенно и щедро дает,я занес быв бесплодную сушу пустыниили вынесна мертвенный царственный лед —расцвели бы деревья,светясь на просторе,и во имя моей,Валентина, любвирокотало бытеплое синее море,пели в рощах вечерниходни соловьи.

Как ты можешь теперьоставаться спокойной,между делом смеяться,притворно зеватьи в ответ на мучительный выкрикдостойно,опуская большие ресницы, скучать?

Как ты можешь казатьсячужой,равнодушной?Неужелизабавою было твоейвсе, что жгло мое сердце,коверкало душу,все, что сталосчастливою мукой моей?

Как-никак —а тебя развенчать не посмею.Что ни что —а тебя позабыть не смогу.Я себя не жалел,а тебя пожалею.Я себя не сберег,а тебя сберегу.

Мичуринский сад

Оценив строителей старанье,оглядев все дальние углы,я услышал ровное жужжанье,тонкое гудение пчелы.

За пчелой пришел я в это царствопосмотреть внимательно, как тутвозле гряд целебного лекарстватоненькие яблони растут;

как стоит, не слыша пташек певчих,в старомодном длинном сюртукекаменный молчащий человечекс яблоком, прикованным к руке.

Он молчит, воитель и ваятель,сморщенных не опуская век, —царь садов, самой земли приятель,седенький, сутулый человек.

Снял он с ветки вяжущую грушу,на две половинки разделили ее таинственную душув золотое яблоко вложил.

Я слежу, томительно и длинно,как на солнце светится пыльцаи стучат, сливаясь воедино,их миндалевидные сердца.

Рассыпая маленькие зерна,по колено в северных снегах,ковыляет деревце покорнона кривых беспомощных ногах.

Я молчу, волнуюсь в отдаленье:я бы отдал лучшие слова,чтоб достигнуть твоего уменья,твоего, учитель, мастерства.

Я бы сделал горбуна красивым,слабовольным — силу бы привил,дал бы храбрость — нежным, а трусливых —храбрыми сердцами наделил.

А себе одно б оставил свойство:жизнь прожить, как ты прожил ее,творческое слыша беспокойство,вечное волнение свое.

Хорошая девочка Лида

Вдоль маленьких домиков белыхакация душно цветет.Хорошая девочка Лидана улице Южной живет.

Ее золотые косицызатянуты, будто жгуты.По платью, по синему ситцу,как в поле, мелькают цветы.

И вовсе, представьте, неплохо,что рыжий пройдоха апрельбесшумной пыльцою веснушекзасыпал ей утром постель.

В оконном стекле отражаясь,по миру идет не спешахорошая девочка Лида.Да чем же   она     хороша?

Спросите об этом мальчишку,что в доме напротив живет:он с именем этим ложитсяи с именем этим встает.

Недаром на каменных плитах,где милый ботинок ступал, «Хорошая девочка Лида» —в отчаянье он написал.

Не может людей не растрогатьмальчишки упрямого пыл.Так Пушкин влюблялся, должно быть,так Гейне, наверно, любил.

Он вырастет, станет известным,покинет пенаты свои.Окажется улица теснойдля этой огромной любви.

Преграды влюбленному нету:смущенье и робость — вранье!На всех перекрестках планетынапишет он имя ее:

На полюсе Южном — огнями,пшеницей — в кубанских степях,на русских полянах — цветамии пеной морской на морях.

Он в небо залезет ночное,все пальцы себе обожжет,но вскоре над тихой Землеюсозвездие Лиды взойдет.

Пусть будут ночами светитьсянад снами твоими, Москва,на синих небесных страницахкрасивые эти слова.

«Если я заболею…»

Если я заболею,к врачам обращаться не стану,обращаюсь к друзьям(не сочтите, что это в бреду):постелите мне степь,занавесьте мне окна туманом,в изголовье поставьтеночную звезду.

Я ходил напролом.Я не слыл недотрогой.Если ранят меня в справедливых боях,забинтуйте мне головугорной дорогойи укройте меняодеяломв осенних цветах.

Порошков или капель — не надо.Пусть в стакане сияют лучи.Жаркий ветер пустынь, серебро водопада —вот чем стоит лечить.От морей и от гортак и веет веками,как посмотришь — почувствуешь:вечно живем.Не облатками желтымипуть мой усеян, а облаками.Не больничным от вас ухожу коридором,а Млечным Путем.

Борис Ручьев